Алитет уходит в горы

– Никита Сергеевич, пока мы готовим их и в партию и в комсомол, а на будущий год наши ряды пополнятся и партийцами и комсомольцами.

– И это верно... Плохо - связи нет... Ведь все поставленные нами вопросы из этой "почты" уйдут только летом, на будущий год, а еще через год жди ответа. Вот в чем дело, друг мой! Вот тебе, Лось, и оперативность! Это тебе не на бронепоезде носиться.
– Уполномоченный ревкома горестно усмехнулся, накинул на себя меховую кухлянку и вышел на улицу.

Лось тоже любил детей, и они уже привыкли к этому бородатому человеку. Ребятишки катились за ним гурьбой и кричали:

– Русскэ Лось! Русскэ Лось!

Он хватал могучими руками какого-нибудь мальчугана, высоко поднимал и тряс его в воздухе. А женщины, глядя на это необычное зрелище из яранг, посмеивались, уткнув лица в широкие рукава кухлянок.

Лось, несмотря на его добродушие и кажущуюся медлительность, был человеком большой воли, быстрых решений, стремительного натиска, а когда надо - и непреклонным.

Прославленный командир бронепоезда, он нагонял страх на коварного и хитрого врага в период гражданской войны. Силу его удара, смелого, решительного и точно рассчитанного, не раз испытывали на себе и японцы-интервенты. Из любого опасного и трудного положения он умел находить выход. Это была его стихия.

Но здесь, в этой новой, необычной для него обстановке, он чувствовал себя точно связанным. Он чутко и внимательно прислушивался к высказываниям своего молодого друга Андрея, который (Лось это хорошо понимал), занимаясь этим краем давно, находился в явно преимущественном положении, хотя бы потому, что он, Андрей, знал язык и быт здешнего народа.

Лось страдал от незнания языка. Так хотелось поговорить!

"Игрушками занимается уполномоченный ревкома!
– урезонивал он себя. Можно было бы по душам поговорить с людьми о Советской власти, о том, как лучше организовать жизнь в этом крае".

– Андрюша! Из дому без тебя не могу выйти. Пойдем! Поговорим с народом, - звал он Жукова.

Народ собирался в какой-нибудь просторной яранге, и там долго длилась беседа с постоянными двухсторонними переводами.

На следующий день новости, почерпнутые из этой беседы, как устная газета, уходили и в ту и в другую стороны побережья. Местный, "торбазный" телеграф от стойбища к стойбищу, от охотника к охотнику разносил их с непостижимой быстротой.

Люди, жившие далеко на побережье и еще не видевшие русского начальника, уже много знали о нем.

Целые дни, а нередко и по ночам Лось с исключительным упорством изучал чукотский язык. Его тетрадка-словарь стала такой объемистой, что часто долго приходилось разыскивать нужное слово. Лось придумал особое расположение слов и фраз и всю тетрадку переписал заново.

В одной тетрадке он расположил по алфавиту слова, в другую - выписал фразы с особыми подзаголовками. "Бытовые разговоры", "Торговые разговоры", "Разговоры о собаках" и много других подзаголовков было в этой "тетради готовых фраз".

Утром Лось пробуждался первым и кричал своему секретарю:

– Андрюшка! Вставать пора! Цингу наспишь!

И, еще лежа в меховых спальных мешках, высунув лишь головы и надев шапки, они начинали свой трудовой день.

– А ну, Андрюша, проэкзаменуй меня.

И начиналось: кляуль - человек, неускэт - женщина, гаймычилен богатый, вылеткуркен кляуль - торгующий человек и т. д. и т. д.

– Ну как, Андрюша?

– Да успешно, Никита Сергеевич! Можно сказать, сверх всяких ожиданий.

– Подожди, друг! Скоро с лекцией выступлю на чукотском языке. А как по-чукотски "уходи"?

– Канто.

– Ага, ну, кантуй! Иди договаривайся о нартах. Сегодня мы выедем на побережье избирать лагерные комитеты и родовые советы. Пока ты будешь договариваться, я тем временем лепешек настряпаю. Отвыкнем мы с тобой, браток, совсем от хлеба.

– Мне рассказывали, что Томсон всю жизнь печет свой хлеб на лампе "молния". Хотел попробовать, да все некогда было, - сказал Жуков.

Лось облачился в меховую одежду и зашуршал кочергой в камбузе, как называли здесь, на Севере, самую обыкновенную плиту.

– Кантуй, кантуй поскорей!
– говорил он, улыбаясь.
– Это слово я уже не забуду.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Развалившись в качалке мистера Томсона, мистер Саймонс курил душистый "кэпстон". Мистер Саймонс был доверенным "Норд компани" и вел здесь дела пушной фактории. Он был и пушником, и продавцом, и кладовщиком, и счетоводом. По его мнению, здесь и одного человека было много. Бездеятельность угнетала мистера Саймонса. Это был сухопарый блондин лет тридцати, с холодным, надменным лицом и мутными глазами. Все здесь ему опротивело, и мистер Саймонс не один раз бранил себя за то, что соблазнился высоким окладом в фирме "Норд компани" и заехал в эту "дикую" страну. Он ненавидел охотников, их одежду, их улыбающиеся лица. Он даже радовался, что они не так часто приезжают к нему на факторию, не подозревая, что это дело рук Томсона и Алитета.

Мистер Саймонс, прежде чем войти в свой дом или склад, обычно вытаскивал из кармана носовой платок, обвертывал им дверную ручку и только тогда брался за нее.

Зима была уже в разгаре, и мистера Саймонса давно одолевала невыносимая скука.

Три месяца прошло с тех пор, как ушел пароход "Бичаймо", оставив на этом берегу быстро собранный дом, склад и товары пушной фактории вместе с мистером Саймонсом.

За это время можно было удавиться с тоски, если бы не общество единственного культурного человека - Чарльза Томсона. Это счастье, что он задержался еще на один год. По крайней мере, есть с кем поболтать в длинные зимние вечера.

Каждое утро, пробуждаясь от сна, мистер Саймонс неторопливо одевался и шел в хижину мистера Томсона. Даже пурга не задерживала его. От самой пушной фактории "Норд компани" до хижины мистера Томсона был протянут канат, по которому мистер Саймонс и пробирался в любую погоду.

Он столовался у мистера Томсона. С утра они пили кофе, ели блины с маласом*, консервированные фрукты. Затем мистер Саймонс слушал рассказы Чарльза Томсона, по воскресеньям заводили граммофон, раскладывали пасьянс, и так, при мерцающем свете керосиновой лампы, они изо дня в день коротали длинное северное время. Уходя, мистер Саймонс с усмешкой говорил:

– Гуд бай, мистер Томсон, время - деньги.

Однажды, когда мистер Саймонс принес к ужину виски, они долго говорили, как старые добрые приятели.

_______________

* Джемом.

– Мэри!
– крикнул Чарли.
– Еще кофе.

Мэри удивилась: всегда кофе подавала мать. Она надела платье и вошла в комнату.

– Возьми и себе чашку. Сядешь за стол вместе с нами. Сегодня воскресенье, - сказал отец.

Никогда еще не бывало, чтобы отец пригласил дочь к столу. Мэри растерялась. Она стояла, не понимая, чего от нее хотят.