Аллекта

– Они будут спокойно наблюдать как тонут дети? – спросила я.

– Да, потому что дети существуют, чтобы развлекать взрослых.

– Что веселого в том, чтобы смотреть как гибнут дети?

– Веселого может ничего, но это явно забавно. Иначе как объяснить, зачем родители дают жизнь ребенку, если он все равно умрет? Что они чувствуют, когда смотрят на своих детей, и понимают, что осознанно обрекли их на смерть, подарив им жизнь? У меня есть только один ответ – их это забавляет.

– Ты говоришь страшные вещи. Ты забываешь о любви, о счастье!

– Что ты знаешь о любви и о счастье? Кто хочет счастья – тот будет несчастен. Кто хочет любви – тот будет нелюбим. Зачем любить, если смерть отнимет всех, кого ты любишь?

Я вырвалась из руки Аллекты, посмотрела на нее с ужасом и сказала повышенным тоном:

– Каждый человек заслуживает счастья!

– Да, – с улыбкой сказала Аллекта, – каждый человек заслуживает счастья. Но какого счастья? Все всегда думает только о своем счастье, и никогда о счастье других.

Аллекта показала рукой на детей, идущих по льду, и сказала:

– Спроси их о счастье!

Я подбежала к озеру, и схватила за руку мальчика, который только ступил на лед. Он посмотрел на меня, отдернул руку и пошел к середине озера. Тогда я схватила за плечи проходившую девочку и, тряся, закричала:

– Почему вы идете туда?! Вас же никто не заставляет?!

– Потому что мы рождены, чтобы умереть, – ответила девочка.

Я потеряла дар речи, и долго смотрела на девочку, а потом отпустила ее. Девочка повернулась и пошла к середине озера. Я смотрела как дети идут и пропадают из виду снова и снова, пока последний ребенок не исчез подо льдом. Аллекта подошла и взяла меня за руку. Я позволила вновь повести себя.

Мы дошли до места, где озеро таяло, а вода низвергалась широким фронтом, создавая водопад. Я аккуратно спускалась по обрыву, стараясь не сорваться. Аллекта уже ждала внизу. Я подошла к водоему окутанному паром, и старалась рассмотреть его, но ничего не видела, а только слышала бурление. Я медленно опустила руку в пар, и почувствовала обжигающую боль. Я поднесла ладонь к лицу и начала дуть на нее. Я чувствовала как кости горят изнутри, а по кончикам пальцев текла кровь. Боль не утихала. Я вытерла пальцы, и поняла, что кровь не моя. Я присела и осторожно склонила голову в пар, не боясь, что могу обжечь лицо. Словно по волшебству глаза привыкли к пару, как привыкают к темноте. Я внимательно посмотрела в туман и увидела кипящее кровавое болото. Только сейчас я услышала шум водопада и доносившийся через него чуть слышный плач детей. Я в страхе обернулась и увидела перед собой Аллекту. Она показала рукой на табличку торчавшую из земли возле болота с надписью:

« РОДИТЕЛЬСКОЕ ДОБРО »

Затемнение.

Когда я пришла в себя, то подумала, что это всего лишь кошмарный сон, и с облегчением закрыла веки.

– Вставай! – раздался голос Аллекты. – Нам нужно идти дальше.

Я открыла глаза, посмотрела на Аллекту, и поняла, что кошмар не закончился. Я покорно встала и направилась следом за ней.

Я увидела вторую колону детей выстроившеюся возле болота. Мы подошли ближе к водоему. То, что я увидела, казалось не настоящим. Меня выворачивало изнутри от происходящего: в болоте по пояс стояли взрослые, а дети по очереди подходили к ним. Взрослые хватали их за волосы и начинали топить, лишь иногда и ненадолго поднимая из воды, чтобы дать глоток воздуха и снова погружали в воду. Не все дети выдерживали испытание. Тех, кто захлебнулся, взрослые отталкивали в сторону, и болото поглощало их. Детей выдержавших издевательства, взрослые отпускали, и они шли на берег. Но не всем удавалось дойти до него, так как многим не хватало оставшихся сил на то, чтобы преодолеть засасывающее болото, и они медленно исчезали в нем. Все дети добравшиеся до берега, уходили в одном направлении.

Я прикрыла глаза руками и заплакала:

– Это не правильно!

– Не реви! Оглянись! Разве ты не видишь, что остальным хуже, чем тебе, и они не плачут? Что в этом неправильного? Родители не хотели детей, но по каким-то причинам родили. Некоторые позже пожалели об этом. Это их дети. Разве они не имеют права избавиться от них? Утопить, как топят ненужных котят? – сказала Аллекта.

– Зачем ты мне это говоришь? Зачем ты мне это показываешь?

– Я хочу, чтобы ты наконец-то увидела, каков на самом деле твой мир. Ведь это именно он. Безжалостный! Ужасный! Что любовь и счастье, про которые ты мне говорила, это иллюзия ненависти и несчастья. И ты хочешь, чтобы я жила в таком мире?

Я захотела возразить, но увидела как волосы Аллекты вновь становятся черными. Я испугалась и ничего не сказала против, а только спросила:

– Куда они идут?

– Спроси сама.

Я догнала девочку и схватила за руку.

– Куда вы идете?

– На плачевную и горестную церемонию, – с улыбкой ответила девочка.

Я отпустила ее, подошла к Аллекте и спросила:

– Почему некоторых отпускают? Они не боятся, что дети не простят их?

– Не от всех детей можно избавиться. Поэтому им приходится смириться и отпустить их. Боятся?.. Я не думаю. Наоборот, так дети лучше запомнят родителей.

– Что ты имеешь в виду?

– Если хочешь, чтобы тебя запомнили – обидь. Можно десятки раз спасать жизнь человеку, и он об этом не вспомнит. Но достаточно один раз обидеть, и он этого никогда не забудет. Даже, если снова спасешь ему жизнь. Что касается детей, то самое главное для ребенка – умение выжить в руках родителей.

Последний ребенок вышел из болота и направился за остальными. Волосы Аллекты вновь стали светлыми. Она протянула руку, и мы пошли вслед за детьми.

Погода в долине не изменилась. Она по-прежнему казалась пасмурной, а небо черным и глубоким, словно из ночного неба убрали все светила. Я шла за Аллектой, по тропинке протоптанной детьми. Тропинка привела нас к пещере, уходящей глубоко вниз. Я с трудом пролезла в нее, и увидела голубое сияние внизу. Я спускалась медленно, аккуратно цепляясь за выступы, но острые камни оставляли кровавые потеки на теле. Чем ниже спускалась, тем страшнее становилось. Я услышала плач, эхом разносившийся по пещере и становившийся громче. Когда я наконец-то оказалась внизу, Аллекта уже ждала меня. Мы стояли в большой ледниковой пещере. Я не ощущала холода, но от дыхания образовывался пар. Пол, потолок и стены переливались белыми, синими и голубыми тонами. Посередине протекала широкая, кристальная река с обрывистыми берегами. На одной стороне стояли взрослые и плакали, наполняя реку слезами. На другой стороне вдоль края стояли улыбающиеся дети.

– Почему они плачут? – спросила я.

– Они последний раз видят своих детей.

– Почему тогда дети выглядят счастливыми?

– Они на самом деле счастливы. Как им еще выглядеть?

В этот момент дети начали по очереди прыгать с обрыва в реку. Плач взрослых перешел в оглушающий вой. Я побежала к обрыву. Расталкивая взрослых, я испугалась от того, что не могла разглядеть их смазанные лица. Я посмотрела на тот берег и увидела как дети прыгают в воду и течение уносит их. На берегу оставалось несколько детей. Я хотела их остановить, но смогла только закричать от безысходности:

– Остановитесь! Прошу!

– Мы нашли счастье! – кричат последние дети и умирают.

Взрослые расходились, а я наблюдала как они входят в стены, оставляя после себя уменьшающуюся тень во льду. Мы остались вдвоем.

– Куда их унесло течение? – спросила я.

– Туда же, откуда принесло.

– Река Лета?

– Да. Все закономерно.

Я молча смотрела на реку некоторое время, а потом спросила:

– Неужели смерть, это то счастье, которое они искали?

– Да, для них жизнь – величайшее разочарование, а смерть – величайшее счастье, – ответила Аллекта и добавила: – Только они так и не смогли понять самого главного.

– Чего?

– Что счастье – это мимолетное заблуждение.

– Получается, что река Лета, это река жизни и смерти?

– Можно выразиться и так.

– Но я не понимаю, почему она из крови?

– Потому что она течет под землей.

– И?..

– А из чего, по-твоему, она должна быть? Люди на протяжении всего своего существования бессмысленно проливают кровь. Земля впитала и продолжает впитывать столько крови, что глупо надеяться, что подземная река будет чистой, как родник.