Алло, милиция? Часть 3

— Ты о чём? Всепрощение давно ушло в прошлое и забыто! Арбайтен унд дисциплинен!

Какое там арбайтен… Матюгальник зазвал в ленкомнату, где замполит вручал пряники лучшим молодым сотрудникам по профессии: Лёхе Давидовичу (угрозыск) за раскрытые Егором кражи, Диме Цыбину (ОБХСС) за лучшее количество наструганных «палок» в сфере торговли и обслуживания населения, причём от такой чести он был готов провалиться сквозь доски пола, самому бравому ГАИшнику, самому внимательному инспектору ИДН, самому квалифицированному эксперту ОТО (самому — потому что единственному в районе) и так далее. Следствие не упоминалось, благодарности министра одному их них, молодому и борзому, хватит на всех. Потом долго зачитывалось поздравление начальника УВД, слово взял начальник РОВД, по кабинетам следователи и опера разбрелись ближе к одиннадцати, после чего Егор «предал коллектив», укатив по местам происшествий, мелкие заявления сыпанули как из рога изобилия.

В итоге притащился в дежурку после заветных восемнадцать-ноль-ноль, когда падает шлагбаум прокуратуры, узнал, что пока заявлений по его части нет, и пошлёпал из дежурки в отделение.

— Где тебя носит? — рявкнул Вильнёв в обычной своей манере: все у него виноваты во всём.

— Не поверишь, Коля. Работал на месте происшествия.

— Идём. Горячие закуски стынут.

Этажом ниже в кабинете Сахарца источал ароматы неплохой по наполнению стол, жёны следователей постарались вдвойне — праздник продолжится и дома, в семьях. Следом за Вильнёвым и Евстигнеевым вбежал Серёга, старлей из кабинета напротив. Стряхивая снежинки с ондатровой шапки, радостно выпалил:

— Успел без минуты шесть! Все зарегистрированы текущим годом!

— Добре, — расслабил булки Сахарец. — Вот ты, Егор, понять не можешь. Городской отдел посчитает, сколько дел закончено передачей в суд, разделит на количество штыков в отделении. У фрунзенцев завал по загрузке. Если бы не восемь папок, что прокуратура сейчас приняла, одну штатную единицу запросто перекинули бы во Фрунзенский.

— Отличный повод от меня избавиться, Александр Сергеевич.

— Без сомнений. Но тогда я должен был бы снять с живых дел Серёжу, отдать ему нераскрытые, — начальник отделения проигнорировал умоляющий жест следователя «только не это!» и продолжил: — С тобой тяжело. Ты не подчиняешься правилам и доставляешь проблемы. Но лямку тянешь. В коллектив вписался, пусть даже пятым колесом. Так что — заслужил. Садись с нами и празднуй. Только спиртного — ни-ни. Может, шампанское только.

Выпили. Закусили. Побалагурили. Никто больше не пытался накачать Егора как первый раз — до отключки. Потом начали расходиться.

В студенческой среде он не прижился, потому что унаследовал репутацию прежнего Егора, хоть не желал ей соответствовать. В Первомайском, начав с чистого листа, сумел стать своим, «следователем уголовного розыска», смешно, но как есть.

Коллеги разошлись, Вильнёв живущий в трёх минутах ходьбы и назначенный ответственным, напомнил свой телефон — набирай меня, а не партизанствуй в прежнем духе. Позвонила Элеонора, поздравила от себя и от Кабушкиных, с которыми сидела за столом в Ждановичах. Около полуночи матюгальник зазвал в ленкомнату — слушать по телевизору поздравление Андропова советскому народу. Егор гадал — хватит ли у очкастого сил зачитать аналогичный спич перед камерой годом позже. Не мог вспомнить, память из двухтысячных не сохранила эту подробность.

Проспав на стульях, укрытый шинелью, до самого утра, спустился к дежурке, куда тянулись первые заявители. Поздоровался со следователем и операми, коим предстоит разгребать события новогодней ночи, а организм в состоянии «после вчерашнего» яростно не приемлет саму идею работы 1 января.

— Егор! — окликнул помощник оперативного. — Не наш район, а Фрунзенский, но тебе будет интересно. Четыре машины ушло, и все разные: «Москвич-412», ВАЗ-2106, ГАЗ-24, даже одна «победа».

Остатки сонливости как рукой сняло. Нужно только организовать звонок Ольге, якобы из Бреста. Гонки на убивание машин ожидаются вот-вот. Повезёт — пригласит.

Вернувшись в кабинет, набрал знакомый номер, где с садистским удовольствием заставил папанычеву супругу растолкать мужа и прислонить к телефону.

— Му-у-у… Му-у… — промычало в трубке. — Му-уда-ак! Ты — хто-о?

Казалось, что из трубы дохнуло перегаром.

— Следователь уголовного розыска, если не узнаёшь. С Новым годом!

— Его-ор? Убью!

— Наверняка. Но пока не убил, слушай сюда. Во Фрунзенском за ночь одновременно ушли четыре тачки — «москвич», «жигуль», «волга» и «победа».

— А что твоя соска?

— Она — конфиденциальный источник, а не соска. Хотя… Нет, приглашения не передавала, тридцатого общались. Сегодня попытаюсь выяснить. Но, как бы ни трудно это организовать первого, нужен присмотр за её кузеном и ночью за стадионом «Заря». Удачи, Папаныч!

С чувством исполненного долга Егор покатил по пустынным с утра заснеженным улицам — к улице Тимирязева и выезду на Ждановичи-Молодечно. Магнитола крутила что-то легкомысленно-итальянское.

К даче Кабушкиных не доехал, забуксовал, пришлось пешком. Муж Валентины выкатил «Ниву» и дотащил на привязи. Он слегка благоухал, но кто его возьмёт за филейку утром первого января в деревне? Тем более, рядом Егор с милицейской ксивой. Из-за ограды донеслось низкое рычание здорового пса, зловеще напоминающего волка.

— Как хорошо, что ты вовремя! Голодный?

Эля, предвидев раннее появление своего парня, встала ещё раньше и встретила во всеоружии. Обняла, прижалась.

— Ещё как голодный. Тебя хочу!

— Чуть позже уединимся. Потерпишь? Валя тоже встала, позавтракаем. Я тебе подарков наготовила! Надеюсь, машина пустая?

— Трупов нет.

— Шутки у тебя…

Он не стал говорить, что иногда это не шутка.

Позавтракали, выпили за наступивший 1983-й год.

— Егор! Можешь не стесняться, пей, переночуешь у нас, место всем есть. Эля сказала про подарки? У меня тоже — целых два. И вам спасибо, не ожидала.

— Что мы ей подарили? — спросил шёпотом.

— Чехословацкий сервиз! Двенадцать персон! На всю базу хозторга было пять. Пришлось одни джинсы в качестве «спасибо» отдать.

— Расточительная! — он прижался к её шейке словно вампир, готовящийся к укусу. — Правильно поступила.

Завтрак был обильный, но не перетёк в пытку едой. Насытившиеся с вечера под самую затычку, работники советской торговли не налегали и Егора не заставляли.

— Простите, что рано вас поднял.

— Ничего-ничего, — замахала руками Валентина Ивановна. — Предлагаю всем ещё лечь поспать. Егор, Эля покажет тебе спальню. Туалет и душ справа. А вечером будет мой первый подарок. Заедет директор торга. Надеюсь, сможешь с ним поладить.

— Ваш родственник через девятое колено?

— Все потомки вышедших из Египта — родственники. И не смей при нём шутить, говорить «шолом» и «ой вей». Шлимазл ты наш.

Шлимазл с удовольствием поплескался в душевой, сверкавшей чехословацкой сантехникой, потом поднялся на второй этаж в спальню к ждавшей Элеоноре. Наступивший Новый год складывался совсем неплохо.

Дача Кабушкиных скорее отвечала категории «коттедж», никак не напоминая дощатое недоразумение на четырёх стандартных советских сотках, находилась в деревне среди бревенчатых пятистенков, участок одной стороной упирался в заснеженный лес. Пристроенная к дому, топилась банька. Словом, жизнь действительно напоминала ту, о которой Егор заливал Ольге. Тем более, в казино и стриптизе не особо нуждался.

К вечеру, когда сидели за телевизором, залаяла собака — здоровенный кобель, серо-чёрного волчьего окраса. Егор в течение дня пробовал найти с ним общий язык, лучше всего подошёл варёный говяжий из заливного, и даже осторожно потрепал по шее, но, на всякий случай, держался подальше, выходя из дома.

— Яков Наумович должен был пожаловать, — как-то по-старомодному отреагировала Кабушкина и сама отправилась встречать, накинув шубу.

Он был маленький, подвижный, чернявый. По виду — около пятидесяти. Жена, такая же маленькая и евреистая, смотрелась лет на двадцать моложе, затянутая в молодёжно-джинсовое и, естественно, изобилующая золотом. Правда, до Прокофьевны из «Вераса» не дотянула.