Алло, милиция?

Папаныч обнаружился у себя за чтением газеты «Советский спорт», что-то там выиграли наши боксёры, потому был благодушен и не отказал в машине — ни сейчас, ни на вечер.

По сравнению с вылизанной «Волгой» КГБ этот тарантас удивил Егора хотя бы тем, что завёлся и поехал. Чудо прибалтийской промышленности имело год выпуска, по словам водителя, пятьдесят девятый, и каждый прожитый из них с болью отдавался скрипами кузова, стуком подвески и кашлем движка. Печка практически не работала, и шофёр, разогревая лобовое стекло дыханием матерных слов, свирепо тёр тряпкой изнутри.

У магазина застыл пяток машин, включая белую «шестёрку» Инги и вишнёвую Бекетова. Переднеприводные ВАЗ-2108 ещё не появились, ожидались «семёрки», считавшиеся самыми престижными из «Жигулей».

Егор прикинул: если Бекетов выехал в Москву после 14-00, сделал там какие-то дела, и, не потратив ни минуты на отдых, только на заправки, понёсся назад и приехал утром, истратив на всё про всё не более 19 часов… Не на «Хонде», а на заднеприводном тазике с болтами, без ABS, по зимней дороге! Он — нереальный ас. Просто highway star, звезда автострады, как в песне Deep Purple. Или что-то там не так.

Водитель «РАФика» немедленно открыл капот своего пепелаца, езда на расстояние в три километра от Инструментального переулка до «Вераса» требовала, наверно, профилактики и мелкого ремонта, чтоб он выдержал обратный путь.

Егор отправился в гастроном, где отыскал заведующую и вручил 35 рублей, озвучив заказ. Пятёрку она вернула, поскольку Цыбину за что-то якобы должна, и попросила обождать минут десять.

Проще всего время было скоротать в комиссионке.

Зинаида Прокофьевна сразу узнала парня.

— Заходите! — на полтона тише: — Югославские сапожки завезли, могу провести по директорской цене, 60 рублей. Меряйте!

— Я тут по поручению… Не успею мотнуться в сбер.

— Ну вы хоть посмотрите, молодой человек. Понравится — отложу.

Отвязаться было невозможно. А надев — не хотелось снимать. Сапоги были настолько мягкие, что прекрасно налезли без застёжки. Старые от прежнего Егора, потёртые, едва ли не вслух скулили: ай-ай, теперь выбросишь нас, хозяин, после стольких лет верной службы…

Паузу его колебаний Зинаида Прокофьевна использовала по-своему. Наверно, и примерку обуви затеяла ради неё.

— С Ингочкой нашей вы общаетесь?

— Она сказала, что до первого февраля будет сильно занята по работе. У меня есть её телефоны.

— Мне почему-то кажется, что вы недостаточно со мной откровенны, — заведующая хохотнула, и золото на ней звякнуло, как висюльки на хрустальной люстре, если их задеть. — Ингочка права. Директор наш строг. А как из Москвы приехал, вообще на всех зверем смотрит. Узнает, что Ингочка личную жизнь наперёд устраивает — разорвёт её. Вы уж потерпите, она точно не против, чтоб вы звонили… Но с первого февраля её телефоны поменяются. Новые я буду знать.

Она подмигнула, и Егор понял, что золотоносная — последняя из тех, к кому бы он обратился. Тётку распирало от любопытства.

И одновременно не хотелось упускать сапоги. Уйдёт Инга, без Цыбина ничего здесь не купишь со скидкой. А быть ему обязанным — придётся идти навстречу операм в каких-то махинациях ОБХСС.

Он принял решение.

— До пяти обернусь и выкуплю. Идёт?

Заверенный, что не поздно и завтра, Егор вернулся в гастроном. И офонарел.

Бутылка водки стоила 3 руб. 62 коп, поговаривали — скоро поднимут до 4-12. На тридцать рублей он получил полящика, десять бутылок, и целую прорву закуски. Даже если отминусовать бутылку Цыбина, арифметика не бьёт.

Он вопросительно посмотрел на заведующую.

— Чего-то не хватает, доложить?

— Наоборот…

— А-а, понятно. Не волнуйтесь. Всё в порядке. Дмитрию Владиленовичу передайте самый тёплый привет.

В две ходки перетаскав пакеты в машину, Егор вернулся на службу. Водитель, человек опытный, сразу сказал: оставь. В холоде не испортятся, а потом поедут к месту употребления.

Осталось только отнести водку и кусок колбасы бойцу огуречного фронта.

Доложившись Вильнёву об исполнении поручения, Егор собирался было лететь за деньгами, но был остановлен окриком: куда собрался?

— Признаюсь. Есть личное дело. Через пару часов я весь ваш.

— Никаких личных! Лови!

Через оба стола перелетел ключ. Массивный, больше открывашки для консервов.

— Благодарствую. От чего он?

— От сейфа. Он теперь твой, служебный. Принимай.

Не выражая особой радости, Егор открыл стальной гроб, ранее принадлежащий Боровикову. До половины он был заполнен папками с уголовными делами. Тонкими.

— Принимать к производству?

— Даже не думай. Они все приостановлены. Сегодня получишь пару свежих с резолюцией начальника отделения: тов. Евстигнеев, мать твою, принять к производству, раскрыть преступление и передать дело в суд.

— Есть передать дело в суд. Только у меня незаконченное осталось.

Вильнёв сморщился.

— Гастроном на Калиновского, 46?

— Так точно, пан капитан. Непосредственно взорвавший магазин неизвестен. Я рассчитываю его поймать.

— Ты думаешь, если тебе в Лепеле повезло, повезёт и дальше?

— Если ничего не делать, ничего и не получится.

Вильнёв посмотрел на него как на диковинное насекомое, пришпиленное булавкой к листу бумаги.

— Пробуй. Но не трать много времени. Есть более неотложные дела.

— Ими и займусь! — Егор молитвенно сложил ладони. — Через два часа.

К «Верасу» вторично ему удалось выбраться только около четырёх. Вишнёвое авто исчезло, «Жигули» Инги белели в одиночестве.

Прокофьевна с готовностью протянула пакет с сапогами.

— Молодой человек, посмотрите рубашки! Я вас прошу. Я сейчас.

Наверно, стоило уйти немедленно. Но любопытство перевесило. Как и следует ожидать, через минуту объявилась Инга. На этот раз — в тёмно-лиловом, облегающем как перчатка.

Егор с пакетом шмыгнул за ней в подсобку.

— Извини, не успел сбежать. Всё ваша заведующая.

— Знаю.

— Она желает тебе добра, — Егор говорил тихо, уверенный, что Прокофьевна клеит ухо.

— Тоже знаю. Чтоб потом раззвонить всему «Верасу», скольким я ей обязана. Такой характер.

— Всё равно… — он перешёл совсем на шёпот. — Рад тебя видеть и приглашаю на фаер-шоу в субботу вечером.

— Я сменщицу пасу.

— Превосходно. Бери с собой. Представление целомудренное, без покушения на собственность Бекетова.