Альманах «Российский колокол» №3 2020

Вера Горт

Киевлянка до 1973 года. А потом уже в Хайфе и под Хайфой – в Атлите.

Киевская школа № 135, учительница речи (а значит – и вещи, и знака вещего) Эвелина Шорохова – важнейший персонаж из повести жизни Веры Горт, ставшая в 2000 году редактором и корректором ее «Книги Псалмов».

Горьковский институт водного транспорта… Чертежи… Корабли… Ребята и девушки.

Киевский судостроительный завод «Ленинская кузница», «семейное» ее предприятие, так как отработали на нем в сумме сто лет: дедушка, папа, мама и сама Вера.

Супруг Веры Александр – первый и наипридирчивый критик ее текстов – промышляет электричеством.

Дочь Мейталь (что по-русски означает «Росинка») – красивая, 39-летняя…

Из друзей особенно любит преданных, из стран – особенно Грузию, в честь которой написала сонату (словесную, конечно), пересказала (чтоб не произнести бранное слово «перевела») часть эфемер Галактиона Табидзе. Книжица «ЭФЕМЕРЫ» включила и ее собственную «Сонату Грузию».

Третье издание «Книги Псалмов» (царя Давида, жреца Асафа, трех Кораховых сыновей-певцов, Моше-пророка, царя Шломо, Эйтана-мудреца) вышло в 2015 году. Вера извлекла из-под спуда молитвенности Псалтыря их поэзию и выдала ее на-гора современным бытовым и одновременно романтическим слогом, сохраняя верность смыслу, объему строфы и, за редкими обоснованными исключениями, букве. Книга получила премию им. Давида Самойлова.

И вот наконец-то ее собственный поэтический сборник «Вещи и Вещицы», включивший в себя все, что сделано ею на сегодняшний день.

Живет в Атлите под Хайфой. Окна – на уровне крон кедровых сосен.

Тахана Мерказит Центральная Автобусная Станция

1

Июль изранил и обжег Израиль.А при жаре —как при царе:прогон сквозь стройпод шомполами солнца – в ад из рая —полуденной порой.Вот древо цеэла в кровавых клочьях.Ах, что с его спиной… Ах, как клокочетв сутулых поротых полушарахс повальным выплеском из рваных почеккровь… Кровь!.. А не шарлах.Как были сизы киевские парки!..Полны то снежных, то туманных глыб,но с неких пор, пастельный мир забыв,я хайфская, где все посадки – ярки.Здесь не найти холодногаммной грядки,лишь пламенные, василек здесь – миф.Глаз рвется к морю с круч, но при оглядкенаотмашь алым бликом бьет залив.Асфальт тягуч – прихватывает пятки.Подножка. Надпись: «Хайфа – Тель-Авив».В автобусе – мороз. Снаружи – кроныказненные!..Мне хоть бы сквозь стеклотончайшими перстами взгляда тронутьих души в гнездах ран, чтоб злу назлодосталась им предгибельная ласка!Дотягиваюсь – нет, не кровь, не краска,а лепестки!.. От сердца отлегло.

2

За нами – порт, где каждый трюм, по слухам,догнавшим нас, хоть мы и резво мчим, —покачивается китовым брюхом,столь перегретым, что почти живым;заразна жизнь! – и мертвые товарына днищах стали на подъем легки:меняют позы, ломятся из тарыи перекидываются в грузовики;а те, рыча, стоят уже на трассе;пеньковые канаты в кузовахна бухтах привстают, как кобры, в трансеот редкостного счастья оживать,заглядывать за борт в соседний кузов,таких же полный такелажных грузов,чтоб в параллельной гонке наконец,под перестук двух дизельных сердец,с соседским вервием связаться в узел,навстречу им рванувшимся с колец.

3

Рекой-шоссе плывут стволы секвойи:полтуловища на прицеп легло,ствол на стволе, они как плот двуслойный,их двое, двое, двое, двое, двое…Сук одного фиксирует дуплоствола другого, чтоб при встряске врозь ихне повело.

4

Овечьи шкуры, хлопок из Египта…Я – слишком я, я слишком в сторонебыла от груд и ворохов… от флирталегчайшего… с созданьями извне…Рекой-шоссе плывут тюки и кипы.Я чую их нечужеродность: в них бы —в горячих, в пухлых – затесаться мне…Ведь Щупальце Небесное за темяменя из всяких скопищ – знай одно —лишь беспощадно извлекало, носегодня я со всеми, я со всеми,я вхожа в ход вещей, я заодно!!!В мешках и в бочках тесно и темно:там шепчется подсолнечное семяи друг о друга плещется вино…

5

С хребтов, готовых к возрожденью туров,в реку-шоссе впадают речки троп,неся кибуцные поделки лучших проб:от шлепанцев до шляп и абажуров,от вентиляторов до вееров…Из-за границ, оставив дома пяльцы,струится шелковый материал:халаты переливчатого глянца,на них драконы в полный рост. Непалих скрупулезно гладью вышивал…Центральная Автобусная Станция —всему привал.

6

Все остановится, застрянет на асфальте,на досках, на ладонях, на лотках…«Аз кама? Кам юкаллеф? Кванто вале?Почем?» – «Ей-богу, даром! Ах, оставьте!» —на четырех веселых языках…Что ж до секвой, то те еще не вскореокажутся в кишащем вещном скопе,они еще прилягут на станок,где их нарежут мелко поперек,они пойдут на столики под кофе,под шахматы, под локти, под пирог…

7

Задремываю…В полусне внезапномне три плюс три, а маме – тридцать три.Мы в Сочи. Мы уедем послезавтрав осенний серый Киев… «Ма, смотри,какие листья падают на гравий!»Оранжево-малиновый гербарийя привезу в подарок школе… Бризих шевелит, кружит… Сто первый листмолю ее поглубже спрятать в сумку,уж та полным-полна, и, пряча взор,мать тайно потрошит ее – в упорне видя на моей мордашке муку,отборный ворох возвращая в сор…Она – мулатка, мама… Не загар литому виной? Нет-нет, густой копнойобрывки жженной плиточной спираликлубятся у нее над головой…(Сравнение могло быть и пометче:ее курчавость проволочной мельчеи металлических витков полегче…)Она застыла на скамье, одна,курортным отдыхом опалена,на ней был белый сарафан, и плечижглись парой фитильков из белой свечки…Я любовалась ею, мной – она…Невесть откуда взявшись, некий сударьприсел на краешек ее скамьи:по-царски прям, Романов впрямь, стиль, удальугадывались в нем, вмиг безрассудноя избрала его главой семьи.Он не кивнул нам, не взглянул и мелькомна женщину, которой так под статьпришлась покатость парковой скамейки,не расхвалил ей дочь пред тем, как встать…Не юн, не стар, но, с тростью не по моде,он был одет не по погоде в плащ —киношный лорд… Он думал: «Дождь? Нет, вродебезоблачная синь!.. Зенит горящ!»Он не сказал нам «здравствуйте!». Назавтрав курсовочной столовой нашей завтрак.Мы оказались за одним столом.Мы ели: мама – молча, я – с азартом,куражась, хохоча с набитым ртом,за вилку взвитую цепляясь бантом…Мы были за столом – как за бортом…Бог нас не спас… Лорд настоял на том…Она была красивей, я – отважней…Дендрарий, полный листьев, стал бумажней…Ей – сак, мне – узел из подстилки пляжной,как будто мы готовили побег.Из Сочи мы уехали с пропажейбылой любви друг к другу и к себе…

8

Спохватываюсь…Пестрая орававещей, вещиц въезжала в Тель-Авив,они держались цепко – вида вид,при выгрузке паруясь – се ля ви!Нашествие любви! Любви облава!Нагромождение любви!!!

9

Толпа шумела,шаталась, жалась, превращалась в ком…А ты был не таким, как все кругом.Ты был в толпе последним из шумеров,владевших клинописью как клинком,из тех поэтов, что своим стихомвсего острей самих себя увечат.В тепле толпы дозрела наша встреча.Автобус твой причаливал к толпене с севера, как мой, а… с Междуречья!..Чтоб в центре рынка – в гуще человечьей —меж стоп твоих застрять моей стопе…

10

Мы обнялись, как будто мы знакомы.Полкосмоса – за мной, пол – за тобой —бесполые пространства! Но истомывот и они полны в июльский зной,и друг по другу неуемной страсти,и небывалой – у пустот! – тоски,бесплотные стихии – для объятий,какие им, безруким, не с руки, —они присвоили себе две наши статии взяли нас в любовные тискина лучшей – для соития стихий —из всех Автобусных Центральных Станций.Мы оказались на любовь ловки:так всеми фибрами и с ними ижесовпав… так все отдав… так взяв взамен…так сплошно сдавшись во взаимный плен…Толпа нам подготавливала нишидля пяток и локтей, на время лишних,для на стороны сбившихся колен…

11

А если рынок становился сонным,а страсть нас смаривала наповал,зенит свое перо в нее макали подстрекал ее на новый шквалуколом в око – отраженным солнцемот люстр хрустальных, блесток и зеркал…Ты так углеволос!.. Я взрыла копны —те бились штормом в пятипалый риф…Толпа плыла, расплескивая кофе,мы уклонялись сменой поз и корчейот жгучих клякс, а ты, бежевокожий,чертил наш пляс, так правя наши кости,как требовал того твой древний, колкий,военный, угловатый, ломкий шрифт…Две белых майки, полуобнажив нас,сшептавшись на побег, сползли с руки…Штанина о штанину терлись джинсы —искрились и спекались их замкии капали на землю плавкой дробью…Артерий пара, вздутая любовью,вдоль наших горл взорвалась, но потом —моя с твоей – срослась вдоль рваных кром,чтоб жизнь теклапо двум теламединой кровью…