Алмазная лилия
Шрифт:
Но Иен лег в постель, посмотрел на мое испуганное лицо, положил свою лапу мне на грудь и замер.
— Ну что же ты? — не выдержала я. — Тебе же это так нужно!
— Извини, но я боюсь, — заявил мой благоверный, даже не думая убирать руку с моей груди.
— ТЫ боишься? — не поверила своим ушам я.
— Ну да. Говорят, женщины орут при лишении девственности. И плачут. И кровь, бррр…
Я никак не могла понять, шутит он или всерьёз. Иен умел делать настолько невозмутимое лицо, что топор — и топор. Поди разбери, какие эмоции у топора.
— Ладно, — сказала я. — Какие мои годы. Давай потом
— Давай, — согласился этот гад. — Лет через двадцать.
— Ты охренел? — вырвалось у меня.
— Через тридцать? Слушай, но ты полукровка. Ладно я — через тридцать мне будет всего девяносто. Детский сад. А ты, наверное, раньше стареешь. А давай ты сама как-нибудь?
— Что сама? — мне хотелось плакать, смеяться и топать ногами одновременно. Зато страшно больше не было, скорее обидно.
— Ну сделаешь что-нибудь… раз и всё. Есть же эти… фаллоимитаторы, вот.
— Иен Арчибальд Донотан Морозный! — начала я, садясь и тыкая ему в грудь пальцем, и к фамилии голос уже взлетел на несколько октав. — Я тебя сейчас убью и останусь вдовой. Богатой вдовой, между прочим. А потом пойду к эльфам, вон, к Валику, и уж он-то не струсит.
Иен вдруг громогласно расхохотался, да так весело, что опрокинулся на кровать и едва ногами не дрыгал.
— Обожаю, когда ты злишься, — выдохнул он, а потом схватил двумя ручищами за плечи и повалил меня на кровать. — Дурочка, я же даже бороду подстриг, чтобы тебя лучше чувствовать.
Из уст консервативного гнома это, было, пожалуй, самое искренне признание в любви. Правда, я так и не поняла, где он там ее подстриг. Щекотно было ужасно, и терла эта проклятая борода, и ммм… и вот здесь ещё поцелуй, да, между лопатками. Ух! Аж мурашки по спине. Что? Продолжай, говорю, не останавливайся!
Ну что я могу сказать: в книгах с голыми торсами на обложках всё врут. И в фильмах 18+ явно фальшивят. Так себе удовольствие этот ваш секс. Терпимо, но вот чтобы в каждом углу зажиматься…
— Тебе не понравилось, — уныло констатировал Иен, хмуря брови.
— Ну… — расстраивать его не хотелось, но он и так всё понимал.
— Вот почему с девственницами все так сложно? — горько вопросил он в потолок. — Слушай, а давай ещё раз попробуем? Ты ведь уже…
— Нет-нет, — содрогнулась я. — Ты знаешь, я ведь наполовину человек. А по человеческим обычаям мне в брачную ночь нужно рыдать и сокрушаться о потерянной невинности, а потом неделю от мужа шарахаться и обзывать его грязным извращенцем.
— Неделю? — с ужасом переспросил Иен. — Но Лиля, ты ж наполовину цверг! Давай хотя бы три дня!
— Неделю! — твердо ответила я. — Или две, не помню.
— Неделю так неделю, — быстро согласился муж. — Так это… ты мыться идёшь? И надо простыни перестелить.
18. Вестник Немезиды
Неделю я не продержалась. Иен был очень убедителен. И целовался — о, как он целовался, когда понял, что поцелуи лучше всего работают! Вот просто ловил меня, зажимал в коридоре и тискал. Я и сама не заметила, как ловко он нашел ко мне подход. Так вот, оказалось, что у него в мастерской дверь запирается изнутри. А отсутствие разницы в росте — вещь в семейной жизни удобная не только для поцелуев. В общем-то, он даже нашей договоренности не
нарушил: не ночью и не в постели. Ладно, со второй попытки я отлично поняла, зачем люди этим занимаются. А дальше попытки считать было бессмысленно, потому что Иен мне неустанно доказывал, что у гномов, в смысле, у цвергов, темперамент ого-го!Надо было, кажется, сразу соглашаться. Чего, дура, боялась?
Моя довольно приятная жизнь разом стала еще приятнее. Я даже легенду о Данияре-Мастере читала без особого интереса. Ну лилия, ну алмазная. Ну, желания исполняет. Сказки все это, которые перед сном детишкам рассказывают. Была ли она, та лилия?
Я даже про альвов не думала. Единственный имеющийся в наличии на героя моих фантазий не тянул, слишком уж он был свой в доску. Дружить с ним интересно, а представлять в постели — это все равно что Бенедикту представлять или Илюшу Кузнецова, с которым мы в садике рядом на горшках сидели. В общем, кажется, я начала влюбляться в собственного мужа, и это мне ужасно нравилось.
Я даже осмелилась забыть, что я — Лиля Крышка, а не вот это вот всё. Но от судьбы, как известно, не уйдешь. Даже в другом мире карма тебя настигнет.
На этот раз в роли Немезиды выступил Вильгельм Камнев.
— Лиль, честно скажи, у тебя дома остался… ну… парень? — огорошил меня Иен в один из вечеров, когда мы уже ложились спать. — Ты для него себя хранила, да?
— Дома — где? — уточнила я на всякий случай. — В моем мире или у папеньки?
— В клане Алмазных.
— Иен, я у отца жила месяц. Откуда там парень?
— А этот… архивариус?
— Вилли? — удивилась я. — Мы дружили. Он классный.
— Вот как? — голос мужа становится холоднее камня. — Понятно.
— Чего тебе понятно? — подскакиваю я. — Дру-жи-ли! Понимаешь? Болтали. Шутили. Не думали ни про поцелуи, ни про будущее совместное.
— Точно?
— Точно!
— А зачем он тогда к нам едет?
— Кто, Вилли? — обрадовалась я. — К нам, сюда? Здорово! Иен, тебе он понравится, Вилли классный парень!
— Сомневаюсь, — бурчит Иен. — Мне никто не нравится, кто слишком близко к тебе подходит.
— Ревнуешь? — улыбаюсь я, подползая к нему поближе и смело целуя в нос. — Зря. Во-первых, я девушка порядочная…
— А во-вторых?
— А во-вторых, ты меня настолько… ммм… залюбил, что я на прочих мужчин и не смотрю.
— Это как с едой? — сообразил Иен. — Ты сытая.
— Именно.
— Мне кажется, ты плохо питаешься, — хмыкнул цверг, нависая надо мной. — Десерт!
Я засмеялась и обвила руками могучую шею своего «десерта».
— Коза ты, Лилька, — были первые слова Вилли, вылезающего из вагонетки. — Как есть коза.
— Это еще почему?
— А кто на меня Грэту натравил? Вот теперь плачь — пропал я в самом расцвете сил. Обманули, соблазнили, окрутили!
Расстроенным он, впрочем, не выглядел.
— Ты женился? — удивленно спросила я, чувствуя, как Иен, показательно обнимающий меня за талию, расслабился.
— А попробуй на ней не женись! Что ж, зато теперь я — Мастер-Архивариус 1 категории, поздравь меня! Грэта заставила сдавать экзамен.
— Поздравляю! — искренне обрадовалась я. — А Грэта еще не беременна?