Алмазный мой венец (с подробным комментарием)

Синеглазый вообще был склонен к общению со злыми духами, порождениями ада.

Ненависть наша к нэпу была так велика, что однажды мы с синеглазым решили издавать юмористический журнал вроде «Сатирикона». Когда мы выбирали для него название, синеглазый вдруг как бы сделал стойку, понюхал воздух, в его глазах вспыхнули синие огоньки горящей серы, и он торжественно, но вместе с тем и восхищаясь собственной находкой, с ядовитой улыбкой на лице сказал:

— Наш журнал будет называться «Ревизор»! {231}

231

Следов издательской деятельности М. Булгакова сохранилось немного. Но в январском номере журнала «Корабль» за 1923 г. в разделе «Жизнь искусства. Литературная хроника» под заголовком «Ревизор» было помещено объявление: «Группой беллетристов возбуждено ходатайство о разрешении издания сатирического журнала „Ревизор“. Журнал, согласно проэкта, не будет иметь ничего общего с желто-бульварными „юмористическими изданиями“. Редактировать журнал будет М. Булгаков».[293]

Издатель нашелся сразу: один из тех мелких капиталистов, которые вдруг откуда-то появились в большом количестве и шныряли по Москве, желая как можно выгоднее поместить неизвестно откуда взявшиеся капиталы. Можно ли было найти что-нибудь более выгодное, чем сатирический журнал с оппозиционным оттенком под редакцией синеглазого, автора нашумевшей «Дьяволиады»?

(Впрочем, не ручаюсь, возможно это было еще до появления «Дьяволиады». {232} )

Вообще в этом сочинении я не ручаюсь за детали. Умоляю читателей не воспринимать мою работу как мемуары. Терпеть не могу мемуаров. Повторяю. Это свободный полет моей фантазии, основанный на истинных происшествиях, быть может, и не совсем точно сохранившихся в моей памяти. В силу этого я избегаю подлинных имен, избегаю даже выдуманных фамилий. {233} Стихи, приведенные мною, я цитирую исключительно по памяти, считая, что это гораздо жизненнее, чем проверять их точность по книгам, хотя бы эти цитаты были неточны. Магический кристалл памяти более подходит для того жанра, который я выбрал, даже — могу сказать — изобрел.

232

Сомнения К. в данном случае вполне объяснимы: попытки М. Булгакова издавать собственный журнал и первая публикация повести «Дьяволиада» разделены всего 2 месяцами.

233

К замене подлинных имен и фамилий героев «выдуманными» К. прибегнул, например, в рассказе «Вечная слава» (1953), где издевательски изображенных Максимилиана Волошина и его жену — Марью Степановну — зовут, соответственно, Аполлинарий Востоков и Ольга Ивановна.[294]

Не роман, не рассказ, не повесть, не поэма, не воспоминания, не мемуары, не лирический дневник…

Но что же? Не знаю!

Недаром же сказано, что мысль изреченная есть ложь. {234} Да, это ложь. Но ложь еще более правдивая, чем сама правда. Правда, рожденная в таинственных извилинах механизма моего воображения. А что такое воображение с научной точки зрения, еще никто не знает. Во всяком случае, ручаюсь, что все здесь написанное чистейшая правда и в то же время чистейшая фантазия.

234

В ст-нии Ф. И. Тютчева «Silentium» (1830).

И не будем больше возвращаться к этому вопросу, так как все равно мы не поймем друг друга.

…Мы с синеглазым быстро накатали программу будущего журнала и отправились в Главполитпросвет {235} , где работал хорошо известный мне еще по революционным дням в Одессе товарищ Сергей Ингулов {236} , наш общий друг и доброжелатель…

Надо заметить, что в то время уже выходило довольно много частных периодических изданий — например, журнальчик «Рупор», юмористическая газетка «Тачка» и многие другие — так что я не сомневался, что Сергей Ингулов, сам в прошлом недурной провинциальный фельетонист {237} , без задержки выдаст нам разрешение на журнал, даже придет в восторг от его столь счастливо найденного названия.

235

Главный политико-просветительный комитет Наркомпроса РСФР (1920–1930). Он был образован в 1920 г. «для правильной организации политической просветительной работы среди взрослых и юношества в Республике <…> Главный Комитет объединяет политическую просветительную работу следующих отделов Н.К.П. [Народного Комиссариата по Просвещению — Коммент. ] и организаций: А. Отделы Н.К.П.: 1) Политпросвет отдел (б. Внешкольный); 2) Тео, 3) Изо, 4) Музо, 5) Фото-кино, 6) Лито, 7) Центрагит, 8) Роста, 9) Пролеткульт, 10) Центропечать. Б. Агитпросвет отделы: 1) Пура [Политуправление Реввоенсовета Республики — Коммент. ], 2) Главполитпути и политвода, 3) профсоюзов В.Ц.С.П.С., 4) по работе в деревне при Ц.К.Р.К.П., 5) По работе среди женщин, 6) Ц.К. Союза Молодежи, 7) инструкторских агитпоездов и пароходов при В.Ц.И.К.».[295] С самого основания Главполитпросвета и до его закрытия председателем этой организации была Н. К. Крупская. М. Булгаков работал секретарем Лито Главполитпросвета с 1.11.1921 и 1.12.1921 был уволен в связи с расформированием Лито 23.11.1921 г. Вместо Лито Главполитпросвета организовали Литературное бюро, а затем оно было «переформировано в издательский отдел Главполитпросвета под названием Издательство „Красная Новь“».[296]

236

Сергей Борисович Ингулов (1893–1938? репрессирован в 1937 г.) — партийный работник, журналист. Согласно разысканиям С. З. Лущика, Ингулов в 1919–1920 г. в Одессе был членом подпольного Областкома, секретарем Губкома.[297] В это время Ингулов и К. поддерживали дружеские отношения, а в 1921 г. они вместе перебрались из Одессы в Харьков.[298] В Москву Ингулов приехал в 1922 г. Здесь он поступил в Главполитпросвет на должность зам. завагитотдела.[299] Также он работал в подотделе печати ЦК РКП.[300] В 1928 г. Ингулов был зам. Заведующего АППО (отдел агитации, пропаганды и печати ЦК ВКП (б),[301] а с июня 1935 г. по декабрь 1937 г., вплоть до ареста — он пребывал в должности начальника Главлита.[302]

237

К. не случайно упоминает здесь журнал «Рупор». В этом московском издании, выпускавшемся на протяжении 1922 г. (всего вышло 5 выпусков), он напечатал несколько стихотворных фельетонов.[303] М. Булгаков опубликовал в «Рупоре» рассказы «Необыкновенные приключения доктора»[304] и «Спиритический сеанс».[305] Двухнедельный юмористический журнал «Тачка прокатывает всех!» (выходил в газетном формате) издавался в Москве в 1922–1923 гг. С. Ингулов действительно публиковал многочисленные фельетоны и очерки в провинциальных газетах. См., например, его рассказ «Девушка из совпартшколы» в харьковской газете «Коммунист» (от 2.10.1921. С. 1; в этом же № газеты был напечатан рассказ самого К. «Золотое перо»). Ср. портрет Ингулова в «АМВ» с его изображением в «Траве забвенья»: «Как сейчас вижу сердитое лицо моего старшего товарища и друга Сергея Ингулова <…> В пенсне с толстыми стеклами без ободков, с несколько юмористически сжатыми губами провинциального фельетониста, слегка подражающего Аркадию Аверченко».[306]

Мы стояли перед Ингуловым — оба в пальто — и мяли в руках шапки, а Ингулов, наклонивши к письменному столу свое красное лицо здоровяка-сангвиника, пробегал глазами нашу программу. По мере того как он читал, лицо синеглазого делалось все озабоченнее. Несколько раз он поправлял свой аккуратный пробор прилежного блондина, искоса посматривая на меня, и я заметил, что его глаза все более и более угасают, а на губах появляется чуть заметная ироническая улыбочка — нижняя губа немного вперед кувшинчиком, как у его сестренки-синеглазки {238} .

238

Елены Афанасьевны Булгаковой (1902–1954) — младшей сестры М. Булгакова. См. о ней в коммент. {242}.

— Ну, Сергей Борисович, как вам нравится название «Ревизор»? Не правда ли гениально? — воскликнул я, как бы желая поощрить Ингулова.

— Гениально-то оно, конечно, гениально, — сказал Сергей Борисович, — но что-то я не совсем понимаю, кого это вы собираетесь ревизовать? И потом, где вы возьмете деньги на издание?

Я оживленно объяснил, кого мы хотим ревизовать и кто нам обещал деньги на издание.

Ингулов расстегнул ворот своей вышитой рубахи под пиджаком, почесал такую же красную, как лицо, будто распаренную в бане грудь и тяжело вздохнул.

— Идите домой, — сказал он совсем по-родственному и махнул рукой.

— А журнал? — спросил я.

— Журнала не будет, — сказал Ингулов.

— Да, но ведь какое название! — воскликнул я.

— Вот именно, — сказал Ингулов. {239}

— Странно, — сказал я, когда мы спускались по мраморной зашарканной лестнице.

Синеглазый нежно, но грустно назвал меня моим уменьшительным именем, укоризненно покачал головой и заметил:

— Ай-яй-яй! Я не думал, что вы такой наивный. Да и я тоже хорош. Поддался иллюзии. И не будем больше вспоминать о покойнике «Ревизоре», а лучше пойдем к нам есть борщ. Вы, наверное, голодный? — участливо спросил он.

239

Достоверность этого эпизода весьма сомнительна. Если поверить К., получается, что идея издания журнала была отвергнута уже при первом разговоре с С. Б. Ингуловым. Но в таком случае непонятно, с какой стати анонс «Ревизора» был помещен в журнале «Корабль». Ср. также в воспоминаниях Э. Л. Миндлина: «Каким-то издателям пришла в голову мысль пригласить Булгакова на пост секретаря редакции нового литературного журнала <…> Редакция была создана, Булгаков стал ее полноправным хозяином и, разумеется, привлек нас всех к сотрудничеству <…> Мы пришли — Слезкин, Катаев, Гехт, Стонов, я… <…> на столе стояли стаканы с только что налитым горячим крепким чаем — не меньше чем по два куска настоящего сахара в каждом стакане! <…> Возле каждого стакана лежала свежая французская булка! <…> Уже на следующий день всю молодую (стало быть, не больно сытую) литературную Москву облетело радостное известие: Михаил Булгаков в своей новой редакции каждому приходящему литератору предлагает стакан сладкого чая с белой булкой! <…> А недели через две или три незадачливая редакция прекратила свое существование».[307] Предположение о том, что в «АМВ», в мемуарах Э. Миндлина и в журнале «Корабль» речь идет об одном и том же журнале, было высказано М. О. Чудаковой.[308] Далее исследовательница пишет: «Возможно, впрочем, это было другое издание — то, о котором упоминал Булгаков в письме к Ю. Слезкину от 31 августа 1923 года: „В „Накануне“ намечается иллюстрированный журнал“».[309] 28.7.1923 г. в № 396 газеты «Накануне» было помещено объявление «От редакции»: «…с 1 октября в качестве приложения к газете „Накануне“ начнет выходить литературно-художественный еженедельный журнал под ред. А. Н. Толстого». Отметим также, что вопреки скептицизму С. Ингулова в отношении заглавия «Ревизор» для советского периодического издания, одноименный журнал сатиры и юмора благополучно выходил в Ленинграде в 1929–1930 гг., в изд. «Красной газеты».

Жена синеглазого Татьяна Николаевна была добрая женщина и нами воспринималась если не как мама, то, во всяком случае, как тетя. Она деликатно и незаметно подкармливала в трудные минуты нас, друзей ее мужа, безалаберных холостяков. {240}

Об этих трудных минутах написал привезенный мною в Москву птицелов:

«…и пылкие буквы МСПО расцветают сами собой над этой оголтелой жратвой (рычи, желудочный сок!)… и голод сжимает скулы мои, и зудом ноет в зубах, и маленькой мышью по горлу вниз падает в пищевод… и я содрогаюсь от скрипа костей, от мышьей возни хвоста, от медного запаха смолы, заливающего гортань… И на что мне божественный слух совы, различающий крови звон? И на что мне сердце, стучащее в лад шагам и стихам моим! Лишь поет нищета у моих дверей, лишь в печурке юлит огонь, лишь иссякла свеча — и луна плывет в замерзающем стекле»… {241}

240

Ср. в воспоминаниях К. о М. Булгакове: «Нас он подкармливал, но не унижая, а придавая этому характер милой шалости. Он нас затаскивал к себе и говорил: „Ну, конечно, вы уже давно обедали, индейку, наверное, кушали, но, может быть, вы все-таки что-нибудь съедите?“ У Булгаковых всегда были щи хорошие, которые его милая жена нам наливала по полной тарелке, и мы с Олешей с удовольствием ели эти щи, и тут же, конечно, начинался пир остроумия».[310] Ср. с репликой Булгакова, приводимой В. Я. Лакшиным: «„У нас лучший трактир в Москве“, — восклицал, развеселившись, Булгаков».[311] Более или менее сносно жить Булгаков начал лишь в 1922 г., когда он стал печататься в газете «Накануне». Положение писателя в 1921 — первой половине 1922 гг. было весьма плачевным — см. описание его быта в письме к В. М. Булгаковой-Воскресенской от 17.11.1921: «Бедной Таське приходиться изощряться изо всех сил, чтоб молотить рожь на обухе и готовить из всякой ерунды обеды»,[312] а также записи в дневнике Булгакова от 25.1.1922 г.: «Я до сих пор еще без места. Питаемся с женой плохо»,[313] от 26.1.1922 г.: «Питаемся с женой впроголодь»[314] и от 9.2.1922 г.: «Идет самый черный период моей жизни. Мы с женой голодаем».[315]

241

Неточно цитируется ст-ние Э. Багрицкого «Ночь» (1926). МСПО — Московский союз потребительских обществ.

Это было, конечно, написано птицеловом со свойственной ему гиперболичностью.

У нас дело до таких ужасов голода не доходило. Однако… Однако…

Не могу не вспомнить с благодарностью и нежностью милую Татьяну Николаевну, ее наваристый борщ, крепкий чай внакладку из семейного самовара, который мне выпадало счастье ставить в холодной, запущенной кухне вместе с приехавшей на зимние каникулы из Киева к своему старшему брату молоденькой курсисткой, которая, как и ее брат, тоже была синеглазой, синеглазкой {242} .

242

По мнению дочери Е. А. Булгаковой (в замужестве — Светлаевой) В. М. Светлаевой, Леля (так называли Елену Афанасьевну домашние) впервые появилась в Москве в 1924 г., после окончания Киевского университета.[316] Тем не менее, есть все основания полагать, что в декабре 1922 г. или в январе 1923 г. Леля приезжала на несколько дней в Москву к брату — именно 1923 г. датированы ст-ния К., посвященные Леле и его автобиографический рассказ «Медь, которая торжествовала» (в котором идет речь о любви К. к Леле и неудачной катаевской попытке жениться на сестре приятеля). Рассказ датирован самим К. — «Зима 1923. Москва». Он был впервые напечатан в № 48 «Литературного приложения» к № 310 (апрельскому) газеты «Накануне» за 1923 г. Позднее, в 1925 г., рассказ вошел в сборник «Бездельник Эдуард». Он послужил основой для изложения истории любви К. и синеглазки в «АМВ». В комментарии мы будем приводить отчетливые цитатные переклички между «АМВ», рассказом «Медь, которая торжествовала» (далее — «Медь…») и любовной лирикой К. 1923 г.

Мы вместе, путаясь холодными руками, засовывали пучок пылающих лучин в самовар: из наставленной трубы валил зеленый дым, вызывавший у нас веселые слезы, а сквозняк нес по ногам из-под кухонной двери. Голая лампочка слабого накала свисала с темного потолка не ремонтировавшейся со времен первой мировой войны квартиры в доме «Эльпит-рабкоммуна».

У синеглазого был настоящий большой письменный стол, как полагается у всякого порядочного русского писателя, заваленный рукописями, газетами, газетными вырезками и книгами, из которых торчали бумажные закладки. {243}

243

В своих мемуарах о М. Булгакове Л. Е. Белозерская упоминает «письменный стол (бессменный „боевой товарищ“ в течение восьми с половиной лет)».[317] Ср. также в рассказе «Медь…»: «Этого достаточно, чтобы я приходил к нему вечером и садился на диван против зеленого абажура лампы, висящей над писательским письменным столом <…> Он подымает ножницы, которыми вырезывал из газеты одобрительную о себе рецензию».[318] Ср., однако у А. Явича: «…письменный стол, совершенно пустынный, — ни карандаша, ни листка бумаги, ни книжки, словом, никаких признаков писательского труда. Похоже, все складывалось в ящики стола, как только прекращалась работа».[319] Автор «Белой гвардии» собирал печатные отзывы о своих произведениях и вклеивал их в специальные альбомы. Ср. у Л. Е. Белозерской о том, что на книжных полках у Булгакова хранились «журналы, газетные вырезки, альбомы с многочисленными ругательными отзывами».[320] М. М. Яншин также вспоминал, что «на стенах его кабинета [в доме на Пречистенке — Коммент. ] и столовой висело очень много газетных вырезок, это были наиболее ругательные рецензии и в адрес Булгакова, и в адрес Художественного театра».[321] Ср. также в записях Ю. Л. Слезкина: «По стенам висели старые афиши, вырезки из газет, чудаческие надписи».[322] Упоминаний о заглавии газеты «Накануне» с переставленными слогами в мемуарах о Булгакове мы не встречали.

Синеглазый немножко играл роль известного русского писателя, даже, может быть, классика, и дома ходил в полосатой байковой пижаме, стянутой сзади резинкой, что не скрывало его стройной фигуры, и, конечно, в растоптанных шлепанцах. {244}

На стене перед столом были наклеены разные курьезы из иллюстрированных журналов, ругательные рецензии, а также заголовок газеты «Накануне» с переставленными буквами, так что получалось не «Накануне», а «Нуненака».

В Москве находилась контора «Накануне», куда мы и сдавали свои материалы, улетавшие в Берлин на дюралевом «юнкерсе» или «дорнье комет», а потом тем же путем возвращавшиеся в Москву уже напечатанными в этой сменовеховской газете.

244

М. О. Чудакова дополняет этот фрагмент «АМВ» свидетельством Т. Н. Булгаковой: «Дома у него была пижама — Костя [двоюродный брат Булгакова — Коммент. ] подарил ему заграничную — ему родители часто пересылали посылки из Японии <…> Пижама была коричневая, в среднюю клетку, кажется, синюю с красным — как бывают шотландские юбки. И он всегда ходил дома в этой пижаме, и потом один знакомый — Леонид Саянский — даже изобразил его на карикатуре в этой пижаме…».[323]