Alouette, little Alouette…

– А что в этом плохого? – спросила она жалобно.

– Как хорошо, – ответил он, – что твой отец не занимается туризмом. Для этих вымирающих чудаков, не желающих принять новый мир, все еще существуют целых три туристических агентства на планете! По-моему, это все еще много. А по слухам, совсем недавно были тысячи в каждой из крупных стран.

Широкие ремни безопасности не дали качнуться к лобовому стеклу, Аллуэтта только чуть подалась вперед, и тут же ремни исчезли.

Двери распахнулись, Максим выскочил первым, подал руку Аллуэтте. Она с благодарностью приняла, чувствуя в этом жесте нечто особенное, мило старинное и правильное, даже как бы оперлась на эту надежную и крепкую мужественность, чувствуя себя сразу защищенной и вообще спасенной от всего на свете.

– Понимаю, – сказал Максим, – почему он здесь не живет.

– Здесь мило, – упрекнула Аллуэтта. – Зря ты так.

Дом, точнее – дворец, выстроенный по технологии меняющегося дизайна, выглядит несколько нелепо с его почти крепостными стенами цокольного этажа, готического второго и чего-то совсем непонятного третьего, но даже Аллуэтта сообразила, что сейчас идет медленная и потому незаметная для глаза трансформация одного типа здания в другое.

Загородный домик, как его величает Борис, постоянно скачивает апдейты и, повинуясь алгоритмам, меняет не только программы кофемолок, как было в старину, а форму всего здания, а то и структуру материала, из которого построен.

Пока что это дорого, но если у Явлинского шальные деньги, и он их копить не собирается, то почему не внедрить все суперсовременное, а технологам не опробовать здесь свои хай-теки?

– А где народ? – спросила Аллуэтта.

– На той стороне дома, – объяснил Максим с усмешкой. – У него там два десятка гектаров только под развлечения.

Автомобиль, освободившись от пассажиров, не стал экономить топливо, а поднялся вверх вертикально, завис на мгновение, а потом метнулся по горизонтали с такой скоростью, что мгновенно исчез из поля зрения.

Из дома выскочил поджарый мужчина и бросился к ним, улыбаясь широко и раскидывая руки.

– Максим!.. – закричал он весело. – Ну наконец-то собрался!.. И с такой великолепной женой, моя иззавидуется…

Аллуэтта сказала поспешно:

– Я не жена, просто сотрудница!

Явлинский широко улыбнулся.

– Знаю, но хотелось посмотреть на его рожу. Смотрю, он что-то не торопится опровергать. А своей жены у меня нет, так что имейте в виду…

Аллуэтта ликующе улыбнулась:

– Запомню. Но Максима не променяю. Он говорит, что я дура, а дуры вроде бы по дурости верные и преданные?

– Точно, – подтвердил Явлинский, – только дур, увы, не осталось… Все хитрые и умные, а зачем нам такое добро, мы сами хитрые и даже местами хитрющие… ха-ха не скажу какими. Пойдемте, представлю вас тем, кто уже прибыл. Из ваших только великолепная Анечка и загадочный Евген в рубахе с петухами. Ждем остальных…

Продолжая обнимать их за талии, он настойчиво увлек гостей в сторону дома, явно намереваясь повести насквозь, что и понятно. Каждый на его месте вот так бы невзначай старался похвастаться если не достатком, то вкусом и оригинальностью. Сейчас с программируемой перестраивомостью домов можно воплощать любые фантазии.

По широкой мраморной лестнице в стиле древних королей поднялись на веранду, а оттуда в холл, огромный, стильный, суперсовременный, только вот то ли отдавая дань консерваторам, то ли выказывая широту натуры, Явлинский поставил и камин, это такая нелепая штука, в которой в средневековой Англии, где с ее влажным и мерзким климатом вообще жить невозможно, жгли дрова, чтобы хоть как-то согреть и подсушить воздух, а то плесень свисала прямо со стен и потолка. Потом эта нелепая мода, как признак аристократизма, мол, крестьяне себе такого позволить не могут, распространилась и по Европе.

Аллуэтта с чувством легкого превосходства подумала, что Явлинский даже не понимает нелепость камина в таком доме. Это почти так же глупо, как и те, кто ездит на другой конец планеты, чтобы «вживую» посмотреть на Колизей или гробницу Тутанхамона.

Но Явлинский, в отличие от того планктона, человек умнейший, и это лишь доказывает, что можно быть гением в перестройке кристаллических решеток, но бараном в чем-то другом, а то и во всем остальном.

Мой Максим бы так не сделал, мелькнула мысль. Хотя нет, он даже не станет возиться, все перепихнет на меня…

И от этой внезапной мысли стало так сладко и радостно, что она хихикнула и прижалась к нему на ходу.

Максим посмотрел с некоторым удивлением.

– Нравится здесь?

– Да, – ответила она с жаром. – Твой друг просто чудесный!

Явлинский сказал довольно:

– Понятно по голосу, какую-то глупость заметила… Наверное, камин?.. Не знаю, почему его программа всобачивает всякий раз в любой дизайн и любую обстановку.

Максим сказал беспечно:

– А тебе не все равно?

– Конечно, – согласился Явлинский. – И пальцем не шевельну, чтобы позвонить и указать на этот баг. Другие позвонят, у них времени больше.

Пристыженная Аллуэтта тихо улыбалась, но, чтобы сделать Явлинскому приятное, поглядывала во все стороны и нахваливала вкус и стиль, на что тот тоже улыбался понимающе, не дурак, давно уже и светский человек, хотя все еще остается ученым, что представляет из себя вообще адскую смесь.

Глава 5

Народ постепенно подтягивался со всех сторон, большинство опускались на парковочную стоянку сверху на автомобилях, одна веселая компания прибыла на скоростном автобусе, похожем на гибрид гоночного автомобиля и танка, а двое примчались на осовремененных мотоциклах с гироскопами.

Аллуэтта, хотя и привыкла общаться в незнакомом обществе, там как рыба в воде, но обрадовалась, увидев Анечку, а потом и Евгена, что поздоровался издали и сразу же исчез куда-то.

Она ухватила Анечку под руку и по великосветской привычке сразу же постаралась шепотом выяснить, на чем Явлинский заработал деньги. Анечка посмотрела с укором, разговор о деньгах неуместен и даже неприятен в среде ученых, но сообщила шепотом, что Явлинский очень точно угадал год, когда заядлые баймеры начнут переходить от стрелялок к стратегиям.

Для подростков и молодых инженеров, объяснила уже громко и не зыркая по сторонам, естественно бегать в шутерах или стелсах с мечом или винтовкой, выполнять чьи-то задания и пробиваться к новому левелу.

Даже появление детей еще не меняет наших пристрастий, и только потом, с годами, когда есть прогресс по работе или службе, когда сам опекаешь целую группу людей…

То есть когда молод, то бегаешь, прыгаешь, стреляешь, стелсишь, выполняешь задания вышестоящих товарищей, получаешь из их рук ордена и медали, но постепенно приходит возраст, когда оставаться в рядовых – это признаться в неразвитости, в неспособности самому ставить задачи перед теми, кто моложе и неопытнее.