Алпамыш. Узбекский народный эпос(перепечатано с издания 1949 года)

Услышав слова матери своей, сказал ей Алпамыш:

— В своем ли вы уме, янга-джан! Не во тьме я говорю с вами, а среди бела дня, — видите сами, что я — Култай. Если б Алпамыш вернулся, он бы как Алпамыш и пришел. Зачем ему Култаем приходить, мать свою вводить в смущение?..

Подумала старуха: «Дай-ка я с ним пошепчусь!» — и такое слово сказала она:

— Чуть вздохну — и слезы падают из глаз, Словно нитка бус жемчужных порвалась. Сердце, милый мой, хочу с тобой отвесть: О сынке моем, быть может, вестка есть? Добрый человек не ропщет без причин. Сетованья эти слышишь ты один. Страшен, Култайджан, мне Ултантаза гнет! Боязно пойти к невестке, к Ай-Барчин. Всем опора нам она, Барчин-аим, — Вместо «Алпамыш», «Барчин» мы говорим. Если скажешь, — правду говори, но знай: Огорчения Барчин не причиняй. Только бы женой Ултана ей не стать! Как оповестить бедняжку Барчин-ай?..

Култай-Алпамыш так ей ответил:

— Не касайтесь этого, янга-джан, — я все, что нужно, очень хорошо передам.

— Э, передай, передай, — ведь ты друг дома нашего, Култай-ака! — Так напутствовала его на прощанье старуха…

Пришел мнимый Култай в свадебную тойхану, видит — Ултантаз восседает на троне, а старик Байбури гостям прислуживает — на плече бурдюк черный, — воду носит старик. Некоторые гости, чтобы к Ултану подлеститься, грубо обращаются со стариком, толкают его, бранят, кулаками грозят, — глумятся над ним.

Увидел это Култай-Алпамыш, — сердце его от боли сжалось, подошел он к Ултантазу и, преподавая ему поучение, такое слово сказал:

— Носишь ты наряд зеленый, — так и быть! Ты у нас — не шах законный, — так и быть! Мало ли подобных беков на земле? Но не может подлость неотмщенной быть! Если дерзкий сын отца побить посмел, Станет от проказы белым он, как мел. Бия Байбури как смеешь избивать, На его седины честные плевать, Вынуждать ручьями слезы проливать! Он в летах преклонных, знатный человек, — Не чини ему обиды, Ултанбек!

Так сказал он Ултантазу и, обратившись к отцу своему, тоже слово сказал:

— Речь мою изволь послушать, мой мирза! Много твоей соли скушал я, мирза! Службу водоноса мне ты уступи, — Я тебя избавлю от подобных мук: Передай-ка мне тяжелый свой бурдюк. Соли у тебя я скушал целый вьюк, — Соль твою хочу я оправдать, мой друг. Носишь в сердце ты мучительный недуг: Сына потеряв, всего лишился вдруг! На тебя смотреть я не могу без слез: Старый бий Конграта — ныне водонос! Передай-ка мне тяжелый свой бурдюк, — Долго мне с тобой шептаться недосуг…

Выслушал его старый Байбури — и сказал:

— Плачу я, — насквозь мой ворот влажен стал. Бием был в народе я так много лет, А теперь унижен и ничтожен стал, — Немила мне жизнь, — я всем ненужен стал!..

На это Култай-Алпамыш сказал отцу:

— Как умею, к слову слово привяжу, Что ношу я в сердце, то тебе скажу: Если за тебя сегодня послужу, И тебе, и всем конгратцам удружу. Если водоносом стану на пиру, Хитрую с врагами поведу игру, — Много вражьих тайн я в уши наберу. Знаю, что сказать лжехану на пиру: Весел будет пес поганый на пиру, Что затеял он себе же не к добру!.. — Так он с Байбури беседовал тайком. Долго препирался он со стариком, — Байбури боялся в деле быть таком, — Лжекултай забрал бурдюк почти силком. Входит он в поварню с этим бурдюком, — Повара готовят пиршественный плов. Новый водонос толкает поваров, К очагам подходит — и без лишних слов Наливает воду в несколько котлов. Рады плововары — шутками шумят: «Э, баба-Култай, ты вправду — азамат!..»

Вышел мнимый Култай из поварни — вернулся к Ултанбеку, поздравил его по случаю свадьбы, про себя думая: «Добра бы тебе не знать, нечестивцу!»

Польстил ему лжепастух, — принял поздрав-ленье, милостиво заговорил с ним Ултантаз, про прежнее слово смелое не напомнил:

— Вашим поздравлением, Култай-баба, сердце наше очень тронуто. Как поживает стадо? Счастливой пусть будет жизнь нашего преданного раба! — сказал он.

Ответил ему мнимый чабан:

— В стаде, сын мой, благополучно, бараны здоровы, тучны. Прослышав о том, что ты устраиваешь той, жену Алпамыша в жены беря, подумал я: «Немного таких бывает свадеб, — зря, чего ради б, торчать при стаде? Надо и мне побывать на тое. Дело простое: в кои-веки женятся беки! Плова нажрусь доотвала и я, как добрые люди, — может быть, получу и платок в награду, погуляю, сколько надо, — и вернусь в стадо».

Ултантаз отвечает ему:

— Хорошо вы поступили, бабаджан, что в такой день не забыли про нас — явились на свадьбу. Жалеть не будете: назначаю вас плово-варом. Станьте у любого котла, сверху и снизу ешьте на пробу, наешьтесь так, чтобы целый месяц быть сытым, пусть исполнится ваша мечта…

Отправился Култай-Алпамыш на поварню. Сорок джигитов-поваров стоят у сорока котлов — готовят плов. Сорок джигитов-истопников следят за огнем очагов. Пробирается между ними новый плововар, — ни с того, ни с сего сильно толкнул одного.

— Э, старик, — сказал тот, — что это с тобой!

— А то, — отвечает ему Култай, — что, наконец-то, наше время пришло. — Схватил он этого джигита за плечо — и отшвырнул прочь.

— Да что я сделал тебе! — завопил тот.

— Помалкивай, сынок, я сам и огонек разожгу. — Схватил он кочергу, стал истопником у котла, — развел огонь — занялся варкой плова. К одному котлу подошел, к другому подошел, — помешал, — готово! Оказывается, не доварив, засушил он и мясо и рис. Ешь, Ултан, подавись!..

Был там один слуга, звался он Парманкулом. Освободил его когда-то Алпамыш от рабства. При Ултане начальником поварни он стал — бакавулом. Зашел в тойхану маленький Ядгар. Увидел его бакавул — закричал:

— Чего тебе здесь надо, проклятый щенок! — Размахнулся он половником, ударил Ядгара, — раскровянил ему рот.

Култай-Алпамыш, видя это, такое слово сказал Парманкулу:

— Ветер шелестит густой листвою верб. Косточка одна для плова не ущерб. Э, дурак, за что Ядгара ты побил? Ведь его отец султаном нашим был. Вспомни, Алпамыш тебя освободил. Иль тебе Ултан мозги перекрутил? Так ты Алпамыша за добро почтил! Косточка одна — для плова не ущерб.

С этими словами взял он из котла большую мозговую кость — дал Ядгару. Схватил кость обрадованный Ядгар, зубами в мясо вгрызся и, мясо жуя, побежал к матери. Видя это, один бек из прихвостней Ултана, сказал:

— Что-то этот Култай мутит народ. Надо отнять кость у Ядгара.

Другие сказали — Ничего! Култай тоже ведь в чести сегодня. Поважничать хотел — костью угостил мальчишку. Пусть полакомятся…

Узнала об этом случае жена Парманкула, — прибежала — на мужа раскричалась:

— Чванный, глупый сыч, над кем ты власть берешь? Чувствую, что завтра в полдень ты умрешь. Сироту избил, а сколько сам сожрешь? Завтра смертный страх тебя повергнет в дрожь! Ты мои слова печальные услышь: Своего поступка ты не утаишь, — Как бы не узнал об этом Алпамыш! Лучше б ты подумал, кто тот муж седой, Так легко носящий бурдюки с водой: Это — не пастух Култай пришел на той, Это Алпамыш пришел из дальних стран! Головы лишится завтра твой Ултан!

Выслушав ее речь, муж ее, бакавул Парманкул, тоже одно слово сказал ей:

— С детства ты была пронырливой совой. Дура! Придержи язык болтливый свой. Кто тебе сказал? Узнает шах Ултан, — Ты за эту речь ответишь головой!

Тогда жена его сказала ему еще одно слово:

— Глупостью меня напрасно не кори. Ты на это дело так, как я, смотри: Разве дед Култай моложе Байбури? Ты помог ли бию бурдюки таскать? Старику ль такие бурдюки таскать? Этому бурдюк — нестоящая кладь! Тут-то я смекнула: борода — обман: Бек наш — Алпамыш вернулся, пахлаван! Если ты при нем избил Ядгара тут, Утром непременно кровь твою прольют. Люди, видишь сам, его не узнают. Он врагам своим устроит Страшный суд. Ходит он в народе, как простой чабан, — Завтра все увидят: он — Хаким-султан! Завтра в полдень — темный упадет туман. Сироту побить — позор для мусульман. Голову ты завтра сложишь, как баран, — Завтра неминуем ваш ахир-заман.