Альпийские каникулы

– Ком цу мир! – проорал он и добавил еще несколько нехороших, судя по всему, слов.

Я кивнула, вынула сигарету изо рта и протянула ему. Он недоуменно посмотрел на меня и взял ее. Я схватила стул за спинку и с красивым дуговым размахом опустила ему на тюбетейку.

Он прошептал:

– О-ла-ла, – и растянулся на кровати.

Я забрала сигарету и подошла к двери: тихо. Вдали, из холла слышны визги и крики. Зер гут, геноссен, зер гут! Чувствовала я себя великолепно. Дыхание – ровное, решимости выше крыши. Прорвемся!

* * *

Я внимательно осмотрела себя в униформе студента-рыцаря. Чуть широковато, чуть длинновато, но смотрелось приятно. Сапожищи велики, размера на три больше моего. Пришлось напихать старых газет, а то еще свалятся.

Разорвала упаковку презервативов, оторвала резинку, забрала волосы сзади в хвост – эти студенты все коротко острижены, прямо солдаты какие-то.

Надела тюбетейку, как положено, на лоб – боже мой, ну разве же можно так носить! Нужно надевать ее выше и чуть набок – очень изящно получается. Но не буду выделяться из толпы народа: на лоб, значит, на лоб.

Ножны со сбруей бросила в сторону – мешать только будут. Плащ надела на левое плечо, шпагу взяла левой рукой и спрятала под плащ. Вид обнаженного клинка любого насторожит, а в моем положении бросать оружие, даже такое – неразумно. Плащ мне был почти до колен, поэтому шпагу я держала острием вверх, ее кончик чуть-чуть задевал шею через плащ.

Приоткрыла дверь. В щель видны силуэты в холле. Выход с Фомой – с другой стороны. Прищурившись при подрагивающем освещении, я всматривалась, что же там происходит. М-да, девочки, это вам не булочники, это – молодые козлики.

Подумала перед выходом: ничего не забыла? Гадательные кости – в кармане брюк, перочинный нож – в другом. Что еще лежит в карманах, оставшееся от предыдущего хозяина, – рассматривать некогда. Из моих вещей мне больше ничего не нужно. Вдохнула поглубже и, отворив дверь, покачиваясь, не торопясь, вышла в коридор. Захлопнула дверь движением ноги, наклонила голову вперед, выругалась низким и хриплым голосом:

– Шайзе!

Расставляя ноги, стараясь не сгибать их в коленях, – самая мужская походка, когда выпито достаточно, – двинула к выходу.

Фома сидел на стульчике, курил и пялился на действо в холле, как в телевизор.

Когда до него оставалось два-три шага, он, наклонив голову, глянул мне в лицо и спросил:

– Ты куда, хер, поперся? Какен и писен можно в номере… – и вдруг резко сунул правую руку за пазуху – узнал!

Откинув плащ, я перехватила рукоятку шпаги правой рукой, выдернула ее и приставила острие к его груди. Навалилась всем телом.

– Ты чо? Ты чо? – перепуганно зашептал он.

Я прижала его к стене. Шпага впивалась все глубже. Она же тонкая такая, куда хочешь войдет.

Фома левой рукой хватался за лезвие, правую из-за пазухи не вытаскивал.

– Что у тебя в правой руке? – тихо спросила я.

– Ничего! Правда-правда. – Он уже был на грани истерики.

– Ручку медленно вынь!

Он повиновался. Я уперлась в шпагу правым плечом и правой рукой, быстро повернувшись, выудила из его внутреннего кармана пистолет. Сняла с предохранителя. Перекинула шпагу и пистолет из руки в руку. Потом аккуратно поставила шпагу в угол.

Если раньше Фома испуганно пялился на меня, то теперь так же смотрел на ствол пистолета. Вот дурак! Пистолета боится, а меня – нет!

– Выбирай, Фома! – медленно сказала я. – Или сейчас пристрелю, или ты помогаешь мне выбраться отсюда, и расстанемся друзьями.

– Да! – быстро кивнул он головой.

– Что «да»?

– Расстанемся!

– Медленно вставай и иди впереди. Не дай бог чихнешь, сразу же раскинешь мозгами. По стене. Понял?

Он встал и медленно повернулся ко мне спиной, лицом к выходу. Я обняла его левой рукой за плечи. Правую ткнула ему в бок, сзади.

– Вперед, засранец!

* * *

Мы медленно спускались по лестнице. Я, раскачиваясь, изображала из себя немца и пьяно напевала:

Айн, цвай папирен, Унтерофицирен. Дейчланд зольдатен Найн капитулирен.

– Здорово шпрехаешь! – попытался подлизнуться Фома.

– Форвертс, унтерменш! – рявкнула я ему в ухо. Это ругательство, не в пример прямо на месте сочиненной песенке, я подхватила у булочников. Оно означает: недочеловек – очень непонятно для русского уха, но очень обидно!

Мы спустились на первый этаж. Теперь нужно было или идти вперед, через ресторан, или налево – неизвестно куда.

– Что там слева? – спросила я у Фомы и ткнула стволом пистолета в почку.

Он скрючился.

– Кухня.

– А еще? Быстрее.

– Сортиры, склад, выход во двор.

– Идем во двор, да не кривляйся так.

Мы прошли коридором, ярко освещенным десятками потолочных светильников. Навстречу попался только один человек – парень в белом колпаке тащил поднос с закусками. Мы посторонились, пропуская его.

Тут Фома совершил то, чего я никак не ожидала. Хватку совсем потеряла в этом борделе. Когда поднос был уже почти напротив меня, Фома резко повернул влево, толкнул на меня этого парня и, оказавшись сзади него, еще наподдал. Я получила краем подноса по шее. Заорав, кухонный служитель навалился на меня. Фома бросился бежать к служебному выходу в конце коридора. Сквозь открытую дверь с пола я видела звездное небо. Может, и Фома его видел. Перекинув пистолет в левую руку, я два раза выстрелила. На первом выстреле парень в колпаке еще трепыхался, на втором – закрыл голову руками и присел.

Фома, получив обе пули в спину, сделал еще пару шагов вперед и упал лицом на порог. Я пнула ногой сидящего на корточках парня – а что он тут мешает! – и побежала вперед. Встав в дверном проеме так, что голова Фомы на полу оказалась у меня между ног, я прислушалась. Справа раздались голоса. Говорили по-русски.

– Слышал, вроде стреляли?

– Было что-то, но вряд ли… Это на втором гуляют.

Я скинула мешающий мне плащ и закрыла им голову Фомы. Справа вышли двое. Оба – мои знакомые еще по шале. Руки в карманах брюк оттопыривали полы пиджаков спортивного покроя. Коротко остриженные головы освещались лунным светом. Один – неудачный палочный боец, другой – специалист по размахиванию мешком с песком. Он был справа.