Алтарь Тристана
Шрифт:
– Вопрос жизни и смерти? – иронически уточнил собеседник.
«Можно и так сказать! – подумала она, попрощавшись и положив на стол замолчавший телефон. – Но… чьей жизни и чьей смерти?» Ее саму поразила странность этого вопроса, но она не могла поставить его иначе. То ей казалось, что Нина права в своих подозрениях и ее племянника нет в живых, а старик стал жертвой аферистки, в чьих интересах утаить истину. То Александра говорила себе, что многое в рассказе Ирины могло быть правдой.
«Надеюсь, Мила поторопится!»
За дверью раздалось отрывистое, настойчивое мяуканье, по железному листу обшивки проскрежетали когти. Вернулась Цирцея, трое суток пропадавшая неведомо где. Художница отворила, и кошка, мимоходом боднув лбом ее
– Если бы я всегда с таким самодовольным видом приступала к важному делу, я бы горя не знала! – заметила художница, доставая из ящика стола пакет с остатками сухого корма и вытряхивая содержимое в миску. – Никогда мне не удается скрыть свою заинтересованность, это меня подводит. Продавцы заламывают цены, покупатели торгуются… Надо бы мне поучиться у тебя делать хорошую мину при плохой игре!
Цирцея, внимательно следившая за тем, как кусочки корма ударялись о дно миски, перевела на хозяйку взгляд суженных зеленых глаз и, широко раскрыв пасть, зевнула, показав бледное ребристое нёбо. Вслед за тем, потянувшись, принялась за еду.
Александра, вновь отойдя к окну и взяв снимки ниши, колебалась. У нее все еще было ощущение, что она решается на лишний поступок, смысла которого даже сама не может толком обосновать.
«Мила и так узнает все, что можно узнать об Иване. Она рядом с ним, в Париже. Что могу узнать я, сидя в Москве? Я знаю лишь, что Мария сделала незадолго до своей смерти нишу с “Бегством в Египет”, назвав ее отчего-то “алтарем тристана”. Если в знак своей скорби, то по кому? Если в честь человека, носившего это имя, то кто он такой? С этой нишей у Гдынских, судя по всему, связано многое, раз именно она стала камнем преткновения… Уничтоженная якобы много лет назад, она должна была воскреснуть, чтобы объединить отца и сына…»
Облокотившись на узкий подоконник, залитый солнцем, художница набрала номер Георгия.
Когда мужчина наконец ответил, его голос заглушался многочисленными помехами, создающими металлическое эхо.
– Я на вокзале, – тут же пояснил он причину окружавшего его шума. – В кассах.
– Вы уезжаете?! – воскликнула женщина. – А я надеялась увидеться…
– Пока только беру билет, – успокоил ее Георгий. – На завтра. У вас что-то случилось?
– Ничего особенного, но… Мне хотелось кое-что узнать, а так я как полный профан в этом деле, надеялась спросить у вас. Скажите, можно выяснить, посещал ли некий человек когда-то церковь? Например, храм Святого Людовика? Имел ли отношение к приходу? Это было очень давно!
Георгий ответил немедленно:
– Нет ничего проще! Существуют ведь приходские книги, они хранятся практически вечно. Если человек был крещен в этом приходе, совершал прочие таинства – вступал в брак, к примеру, крестил детей, обо всем делаются записи.
– И я могу просто пойти и спросить у священника? – обрадовалась Александра.
– Вне всяких сомнений! – заверил ее Георгий. – Главное, знать имя и возраст того человека.
– Ну, это-то я знаю, – с облегчением выдохнула художница. – Вот верите ли, множество вещей мне приходилось отыскивать в жизни и к священникам за помощью я на своем веку несколько раз обращалась – за советом, за консультацией. Но наводить справки в приходских книгах еще не доводилось!
– Желаю удачи! – серьезно произнес мужчина. – Если вы завтра придете на мессу, я тоже надеюсь там быть. Да и ваш знакомый скульптор обещал появиться.
Александра заверила его, что Игорь трудится в поте лица, рассчитывая на этот раз угодить заказчику, и уже собиралась проститься, когда Георгий спросил:
– А кого именно вы ищете в этом приходе? Вдруг я его знаю? Так вышло, что я знаю многих.
– Дело в том, что я сама толком не знаю, кого ищу… –
машинально проговорила Александра и, услышав в трубке недоуменное молчание, встрепенувшись, поправилась: – То есть не кого, а – зачем?– Так бывает, – после паузы ответил Георгий. – Ну, надеюсь, вы найдете, что ищете…
Молоденькая смуглая нищенка, сидевшая у калитки, ведущей в церковный двор, протянула Александре сложенную ковшиком руку:
– С праздничком!
– А какой сегодня праздник? – спросила художница, доставая из кармана мелочь.
Цыганка уклончиво улыбнулась. К Александре ощипанным воробьем подлетел маленький цыганенок и тоже сунул ладошку:
– С праздником!
Она дала ему несколько монеток и помедлила у входа в церковь. Боковой вход был открыт. Войдя, Александра обнаружила, что угодила на венчание.
Передние скамейки были заняты гостями. Жених и невеста в сопровождении свидетелей стояли у алтаря и по очереди зачитывали что-то из раскрытой книги, которую держал перед ними священник. Александра решила подождать окончания церемонии снаружи.
Усевшись во дворе на скамью под большой голубой елью, полускрытая ее широкими лапами от посторонних глаз, она рассеянно глядела на лужи, разлившиеся по двору, на окружавшие храм высокие здания, залитые теплеющим к вечеру розоватым светом. Зрелище свадеб, в равной степени церковных или светских, наводило на художницу грусть. Она не завидовала новобрачным, равно как и не предвидела в их будущем ничего печального, что могло бы ее расстроить… Но ей вспоминались скромные картины собственных двух свадеб. Первый брак, заключенный по любви, закончился цепью обманов, ссор и, наконец, разводом. Второй, в который она вступила больше из жалости к спивающемуся, когда-то талантливому художнику, после которого и унаследовала мастерскую, был тягостен, как неотвязная болезнь, и завершился смертью мужа.
«Третьему разу не бывать! – спокойно говорила она себе, глядя на воробьев, скачущих между луж, на цыганенка, самозабвенно отплясывающего в солнечном луче. – Разве что внезапная большая любовь посетит?»
Художница невольно улыбнулась. Никого из своих нынешних знакомых она не могла бы назвать возможным претендентом на свое сердце. Со всеми ее связывали либо деловые, либо творческие, либо дружеские отношения. Когда Александра ловила на себе заинтересованный взгляд знакомого мужчины, то воспринимала это как смешное недоразумение. «К чему эта комедия? – говорила она себе. – Игра сыграна. В сорок три года пора жить по-настоящему, а не примериваться к жизни, не репетировать ее. Надо все принять таким, как есть. Ошибки только твои, и успехи, пусть малые, тоже принадлежат тебе. А если почаще вспоминать о том, что ничто не длится вечно, ни радость, ни горе, то жизнь становится легка!»
На площадке под портиком храма появились выходившие гости. Первым пятился оператор, снимавший церемонию, за ним следовали родственники и друзья. Жених и невеста, усталые и сконфуженные, ступали медленно, скованно, позируя для съемки. Дождавшись, пока свадьба спустится с лестницы, Александра встала и направилась в церковь.
В храме оставалось всего несколько человек, усевшихся неподалеку от исповедальни. Из ризницы выглянул юноша в белой одежде министранта и окинул взглядом опустевшую церковь. Александра, завидев его, ускорила шаг. Молодой человек, поняв, что она надеется с ним заговорить, задержался.
– Мне нужно навести справки об одном человеке, который, возможно, был когда-то вашим прихожанином, – слегка задыхаясь, больше от волнения, чем от спешки, проговорила женщина. – Кажется, это можно сделать, сверившись с приходскими книгами?
– Такие вопросы решает священник, а он сейчас принимает исповедь, – ответил министрант, высокий юноша с впалыми, словно втянутыми щеками и острым взглядом светлых глаз. – Останьтесь, подождите.
Он повернулся было, чтобы вернуться в ризницу, но, снова обратившись к Александре, спросил: