Альтер эво

Где-то позади, в недрах его разума, девушка бьется в агонии. Он чувствует, что ей страшно и больно. Ему и самому больно, но он не может – и не хочет разрывать их контакт. Еще не сейчас. Весь его опыт визионера и дельца кричит о золотой жиле, об открытии тысячелетия. Он ворочается в чужом разуме, жадно впитывая любые капли информации.

И вдруг натыкается на нечто, сперва кажущееся невозможным. Потом – непостижимым.

Потом – революционным.

Внезапно он понимает, для чего нужны были те транзисторные машины, электрические схемы для которых Язепс, неофициальное лицо, получил от разведки (потому что официально покушаться на такие схемы – с такими компонентами – было ни-ни: паладины). Машины, чьи копии стоят сейчас в засекреченном бункере на Шпицбергене – прямое нарушение запретов, взлом всей системы технологического сдерживания. Никто ими толком не пользовался, потому что было неясно ни как, ни, главное, зачем. Сам Язепс видел их всего пару раз, хотя несколько высоколобых несли там вахту постоянно, и возились с машинами, и периодически взрывались креативными идеями, а периодически – затухали и теряли к устройствам всякий интерес. Кто-то из них пренебрежительно бросил однажды: «Всего лишь большой арифмометр». Ну и прекрасно: но раз эти арифмометры есть у врагов – если ответственность за возможное нарушение альтернативного равновесия уже на ком-то лежит, – значит, они должны быть и у нас.

Он с трепетом в каждой жилке чувствует, что вот теперь эти машины будут способны перевернуть их мир. Он видит то будущее этих здоровенных, громоздких арифмометров, которое было так трудно разглядеть из мира, опекаемого палами, – которое они с разведкой и высоколобыми едва не проморгали.

Это будущее блистательно. Великолепно.

И нужно-то было – всего лишь поставить арифмометр и человека на одну доску.

Суетливо, яростно Язепс Старков начинает раскапывать все, что девушке известно по теме. Он не ретривер и не учился сосредоточению. Но умеет впиваться в задачу максимально цепко, как клещ, не отвлекаясь ни на что – сама жизнь научила, законы бизнеса, законы невидимых. Он возится в чужой памяти, точно паразит, мерзкое насекомое, прогрызающее себе гнездо. К сожалению, девушка не так много знает. Может быть, в следующий раз ему посчастливится напасть на специалиста? В любом случае, общее представление он получил, да и она помнит куда больше, чем отдает себе отчет – здесь и какие-то обрывки случайно услышанного, и детские воспоминания, и застрявшие в зрительной памяти, под порогом осознавания, фрагменты статей – да он и сам уже пару раз успел подумать в терминах этой дисциплины, будто подцепил ее, как инфовирус.

Где-то на краю его собственного – еще его? – сознания пробуждается холодная ненависть к паладинам. Это их самосовершенствование. Духовность. Всё, чтобы максимально отдалить людей от мысли, что сами их мозги – вместилище их вялого, сморщенного, невротичного «Я» вкупе с сотнями мелких страстишек, желаний и потуг, – по сути своей механистичны. И не более. Что они – мозги – и есть тот же самый арифмометр, вид сбоку. Что никакого «духа» нет вовсе, а нервная клетка есть примитивная лампочка, вкл-выкл.

А значит, и наоборот.

Примитивная лампочка – есть нервная клетка.

Собранный из лампочек мозг. Затем – сверхмозг. Затем… на сколько хватит лампочек.

Если бы не паладины, его мир наверняка дошел бы до этого сам. Возможно, побуждения их были достойными – большую часть времени он склонялся к тому, чтобы верить в добрые намерения пришельцев, хотя раз на раз не приходился. Но пусть даже и так. Теперь это не важно.

Рано или поздно приходится отпускать этот чертов велосипед – пусть даже это приводит твоего ребенка к катастрофе, к полному краху, а ты вынужден смотреть, как он несется прямиком к гибели, как уничтожает себя, чего ты не в силах изменить: никто и никогда не помешает тому, кто всерьез вознамерился разрушить свою жизнь. Ты знаешь о том, что так может случиться, – и все равно убираешь в конце концов руку с сиденья.

А потом Язепс видит еще кое-что.

Это, новое, видение заставляет его мысли на миг застыть.

Он понимает, что теперь у него в руках появится то, по несбыточности чего он тосковал многие десятилетия. И это дадут ему миллиарды, триллионы лампочек. Возможность собирать и просеивать гигантские, невообразимые объемы данных. Возможность находить скрытые связи, тайные паттерны, неявные корреляции. «Машинное обучение». «Глубокое обучение». Термины чужого мира гудят у него в голове, но он понимает – понимает! «Дата майнинг». «Выявление аномалий».

Он сможет выявить аномалии.

А потом аномалии наверняка можно будет провоцировать сознательно.

Собрать информацию – всю возможную информацию, вообще всю, – о ретриверах и о не-ретриверах. Превратить в данные. Проанализировать. Узнать, что делает человека восприимчивым к потоку. Потом – воссоздать условия и создавать ретриверов целенаправленно. Сколько угодно, из кого угодно. Дать людям возможность перемещаться между альтернативами; освободить его мир.

Вот это будет подлинное духовное развитие.

…Возможно, понадобится внедрить систему всеобщего контроля – для накопления данных, которые позволят найти десять отличий между «способными» и «обычными». Объединить в сеть. Организовать сбор всех возможных сведений, фиксировать показатели жизнедеятельности каждого. При новых правилах игры, которые открываются ему прямо сейчас, никакое количество информации не будет избыточным: ведь анализировать ее предстоит не людям. Чем больше данных, тем лучше. Социальная биография, история покупок, медицинские карты – у Язепса аж немного кружится голова от того, какими массивами сведений можно будет ворочать играючи. Максимально подробный анамнез. Да хоть тотальная слежка – почему нет? Небольшая жертва перед грядущим полным освобождением ума.

От имени людей своего мира Язепс с готовностью принесет ее.

Он забывает о паладинах и сосредотачивается на том, чтобы выбрать все знания девушки до последней крошки.

Маленьким свободным уголком внимания, оставленным на посту дежурного по происходящему вокруг, он отмечает, какая удивительная удача – удивительное сочетание обстоятельств: из всех людей его мира здесь, в ее голове, в этой объемной карте мира чужого, очутился именно он. Дисциплина специфическая и невообразимо богатая, люди другой альтернативы разработали ее поразительно глубоко, и почти невозможно сориентироваться, сам черт сломит тут ногу, но он – точнее, его жизненный опыт, его бизнес-разум – деловито и настойчиво вычленяет главное. Оставляет конкретику высоколобым, дальше они разберутся.

Дежурный уголок внимания регистрирует, что девушка, в чьей голове он копается, кричит. Он испытывает искреннюю жалость к ней. Так кричала его жена, кричала и била кулаками по стенам, когда в свои восемьдесят один он объяснил ей, что любые дополнительные дети в его жизни исключены. Бессильная истерика человека, который осознает, что миру безразличны его страдания.

Он продолжает.

Но выясняется, что в этот раз – впервые за вечность – он ошибся с оценкой способностей противника. Девушка сильнее, чем казалось поначалу. Когда она перестает кричать, он заключает, что это от смирения, знак опущенных рук – а она просто собирается с силами.

Через несколько секунд он чувствует мощное, жесткое, неодолимое давление. Пытается остаться на месте, ухватившись вниманием за блок информации (студень? хм, надо подумать), но тут же понимает, что это так же бесполезно, как старания младенца остаться в уютной утробе роженицы. Девушка рявкает что-то и единым усилием выталкивает его из себя.

Этот, последний, толчок – скорее удар, и довольно болезненный. Он мельком видит девушку с искаженным лицом, но она тут же исчезает, и на ее месте нарастает обратно и сгущается белесо-лимонная ватная субстанция.

Тошнотворное ощущение, что его затягивает обратно спиной вперед, потом – мягкий толчок.

Сознание на миг выключается.

Затем он открывает глаза – и вновь сидит в своем кресле, в собственном кабинете.

Палочка курений на столе еще не успела истлеть и до половины. А по его ощущениям прошло не меньше пары часов.

Он чувствует головокружение. Все же он слишком стар для всего этого дерьма. Но он не в обиде на девушку: он и сам был не слишком-то деликатен. И успел собрать достаточно много. Достаточно ли для дела – неизвестно, надо смотреть. Кроме того, неизвестно, не прохудилась ли с возрастом его память, все ли зафиксировала. И еще надо поглядеть, сумеет ли он облечь концепцию в понятные для исполнителей слова. Нужно разогнать эту шоблу лентяев на Шпицбергене и немедленно искать еще специалистов.