Алтунин принимает решение

– А я - у такого, как ты, — парировал Скатерщиков, — Можешь упрощать мои мысли сколько угодно, они оттого не станут хуже. Я против всякой расхлябанности и распущенности, против так называемой свободы поведения "от и до". Производительная сила обязана выступать только как таковая, поведение работника должно быть максимально предопределено технологическими факторами.

– А тебе, Петенька, грамота явно во вред пошла, — заключил Алтунин.

Оскомина от былых перепалок осталась до сих пор. И она раздражала Скатерщикова, хоть сейчас он чувствовал себя огражденным от Алтунина железобетонной стеной своей высокой должности. Вспомнил все, и словно бы вернулись давние обиды. Он задохнулся от гнева:

– А теперь признавайся, зачем пришел? Может, соскучился по мне?

– Нет, разумеется. Меня больше беспокоит низкий уровень концентрации кузнечного производства. Потому и пришел: посмотреть, нельзя ли вас к делу приспособить.

– Не пойму, куда клонишь?

Скатерщиков явно трусил.

– Хочешь знать, куда я клоню? Решил опять забрать тебя под свою эгиду. Вместе с твоим цехом. Только без металлолома.

– Каким же это образом?

– Именем закона научно-технической революции!

– А ты шутник, Сергей Павлович, — кисло улыбнулся Скатерщиков. — Да не обидчив я. И запугиваешь меня зря. Грозилась синица море зажечь... Не от хорошей жизни все это у тебя.

– Не от хорошей, — спокойно согласился Алтунин. — Хорошую жизнь общими усилиями делать будем. Да ты не робь, не робь, внакладе не останешься. Выслушай спокойно, без истерики, как и положено человеку, который учился на одни пятерки.

– Что-то больно уж длинная преамбула, — оборвал его Скатерщиков. — Ты, как тот самый меч, всегда висишь у меня над головой, я тебя бояться стал.

– Все равно. Пришел я с миром, а не с войной. Власть делить будем потом. Даже больше того: если у нас выгорит, готов пойти к тебе начальником участка, а то и мастером.

Скатерщиков снова осушил стакан с минеральной водой.

– Ты меня до инфаркта доведешь. Говори!

Порывшись в портфеле, Алтунин вынул исписанные листки, положил их на стол.

– Недавно в разговоре со мной, — начал он, — Карзанов высказался в том духе, что назрела пора производство поковок выделить в самостоятельную отрасль.

– Карзанов всегда мыслит широко. Но это пока неосуществимо. Во всяком случае, в обозримом будущем.

– Почему неосуществимо?

– Как будто не знаешь? А куда ты свой цех денешь с его уникальным гидропрессом? Это же миллионные убытки!

– А твой цех?

– Что мой?

– Сколько он стоит?

– Я его продавать не собираюсь.

– Твой цех, если хочешь знать, я и задаром не взял бы, но придется взять. Давай объединимся, и наш единый кузнечный цех будет обслуживать оба завода.

Скатерщиков протер красным платочком лоб.

– Да ты что, рехнулся? — спросил он, опасливо отодвигаясь от Сергея. — Как то есть объединимся? Кто нам позволит?

Алтунин развел руками.

– Ну вот, видишь, разволновался. Испей холодной водицы, успокойся.

Но Скатерщиков и не собирался успокаиваться.

– Я и слышать о таком не хочу! — кричал он, раздосадованный и красный. — Тут и обсуждать нечего. Все простаков ищешь, Алтунин?! Черт тебе союзник, а не я...

Он вел себя так, словно Алтунин уже отнимает у него цех, хочет лишить власти, до которой он с таким трудом дорвался. Его ноздри широко раздувались.

– Испей, испей, — уговаривал его Алтунин. — Эк тебя корчит, сердешный. Я же с миром, с миром... Промеж себя поговорим, и все. Перекуем те самые мечи, чтоб они не висели над головами...

Он откровенно развлекался, хохотал до слез. Потом отер глаза тыльной стороной ладони, сказал уже серьезно:

– Ну, хватит истерики! Выслушай и поступай как знаешь. Не бойсь, должности лишать тебя не собираюсь: будешь первым замом у Самарина, это намного почетнее, чем командовать таким клоповником, как твой цех.

Скатерщиков притих. Наверное, решил, что лучше выслушать Алтунина до конца, дабы знать, чего он хочет, и сразу принять контрмеры, задушить идею в зародыше. Сергей догадывался об этом - Петенька эластичен! — но не боялся его контрмер. И не привык он действовать исподтишка, всегда - с открытым забралом.

– Тут такое дело, Петр Федорович, — с подчеркнутой строгостью продолжал Алтунин, — мы с тобой инженеры и обязаны мыслить категориями научно-технического прогресса. А это значит мыслить непредвзято, без учета личной выгоды. Наш цех работает с недогрузкой - миллионные убытки государству; ваш пора обновлять - тоже миллионные затраты. У нашего завода, как ты знаешь, более высокопроизводительное оборудование. Если мы объединимся в один цех, можно будет повысить уровень специализации. Доходит?

– Концентрация капитала, одним словом, — отозвался Скатерщиков хмуро. — А на кой ляд мне все это нужно, ты подумал? Материальная заинтересованность, наверное, для кого-то другого придумана, а не для меня? Будь, Скатерщиков, бескорыстен, презирай высокую зарплату. Впрочем, для тебя идея всегда была важнее живого человека.

– Смотря какого человека. И не важнее, а выше.

Скатерщиков стукнул кулаком по столу.

– Я добился самостоятельности! Понимаешь? А ты тянешь меня назад, чтобы я у Самарина был на побегушках. Тут я фигура, начальник. А там кто я? Извольте выполнять приказы Юрия Михайловича! Да мне надоел его и твой деспотизм до смерти. Вы меня со своими изотопами мордовали, в черном деле держали. А я уже тогда мог бы стать фигурой. Я сам добился всего, сам!.. И отдавать ничего не собираюсь. Не хочу. Опротивели вы мне все с вашим кипением и борением, не хочу таскать для вас каштаны из огня. Ты знаешь, почему Карзанов до сих пор не женился, а от тебя жена скоро сбежит? Вы с ним лишены элементарной человечности, вы функция производства, и жизнь ваша лишь функция. Вы и любовь и семью - все подчиняете производственным интересам, да и невозможно представить вас вне производства. Вас там просто нет и не может быть. Ваш быт - это и не быт вовсе, так как и вне завода вы живете не высшими наслаждениями, какие дает человеку искусство, спорт, туризм, общество утонченных друзей, понимающих смак во всем, умеющих отличить хорошее вино от плохого, а все теми же заводскими делами, своей железной прозой. И даже не подозреваете, что люди и работают-то для того, чтобы жить вот такой полнокровной жизнью, развлекаться, холить себя, продлять свою молодость, воспитывать детей. Вы заражены гигантоманией, а я умею довольствоваться малым. Счастье, Алтунин, не в концентрации и даже не в реконструкции производства, а в том, чтобы быть независимым... Впрочем, не поймем мы друг друга: ты ведь никогда не был независимым. А я независимый, начальник, сам себе голова.

Сергей слишком хорошо знал Скатерщикова, чтобы придавать значение его словам. Обычные кривляния Петеньки, ребяческое дурачество: старается циничными выкриками разозлить Алтунина, вывести его из себя, увильнуть от сути разговора. Другой на месте Сергея стал бы негодовать, стыдить его, а Сергей лишь похохатывал. Никакими утонченными друзьями, умеющими отличать хорошее вино от плохого, Скатерщиков, разумеется, до сих пор не обзавелся - не до того: цех висит на шее, требует полной отдачи. Холить себя, развлекаться тоже некогда: на должности начальника кузнечного цеха за день так наразвлекаешься и нахолишься, что приходишь домой чуть тепленьким. А работать Скатерщиков умеет - чего не отнимешь, того не отнимешь: зубами вгрызается в дело.

– Все? — спросил Сергей, когда Скатерщиков изошел криком. — Экий ты, милой, гедонист с ватой в ушах. Рано стал заботиться о продлении молодости. Молодость продляют в старости... Я ему про дело, а он завел заигранную пластинку. Кого обмануть хочешь? Ну, при чем здесь твои мелкие, эгоистические интересы? Жить в обществе и быть свободным от общества?.. Речь идет о повышении уровня производства, а ты зубами держишься за должностишку. Не смеши людей. Мы ведь с тобой такое можем завернуть! И от непрофильной продукции избавимся и одним махом дадим основным производственным фондам максимальную нагрузку... Ритмичная работа... Это же все для человека, для наших рабочих, чтобы они могли проявить себя в полную меру да и денег больше заработать...