Алые птицы

– Я один не справлюсь. Тут проблема гораздо обширнее, чем я думал. Мне всё время кажется, что я где-то просчитался и где-то чего-то не понимаю. Знаю, что все вокруг мне врут. Но как раскрыть дело, не зная правды? Ты должен мне помочь. Хоть где-то твой ум пойдёт нам на пользу.

Георгий не любил заниматься «нужными» делами. Павел до сих пор с трудом понимал, кем тот работает, но предпочитал это не спрашивать. Одно он знал точно: Георгий был умным. Безжалостным собственником, хитрым, изворотливым и самовлюблённым, эгоистичным циником, холодным и беспринципным. Он умел добиваться своих целей любой ценой, любыми жертвами. Когда он успел приобрести эти навыки, Павел не помнил, ведь в глубоком детстве друг был совсем другим. Но если бы Георгий пускал все свои таланты на дело, то не был бы таким одиноким и бесполезным, как сейчас.

– Хорошо. Когда приступим? – Георгий согласился как-то подозрительно быстро, но Павел понимал, что у друга просто нет других вариантов.

– Днём. Сначала надо как следует отдохнуть, потом я хочу съездить к Максиму, узнать про компромат.

– Ха! А он тебе прямо-таки расскажет.

– Так придумай, как заставить его рассказать, – отмахнулся Павел.

– Легко сказать… Нужно узнать, что ему надо. Чего хочет, чего боится и всё прочее.

– Семён тем же промышлял.

– Да, да, и плохо кончил. Если есть другие варианты, то валяй.

– Ты в этом спец, так что вот и развлекайся.

– Время ограничено?

Павел поджал губы и уничижительно посмотрел на друга. Тот редко задавал настолько очевидные вопросы. Поскольку Георгий смотрел с лёгкой улыбкой и заинтересованностью, Павел сделал вывод, что тот просто пытается его разозлить. Да, иногда он был просто невыносим. А ещё удивлялся, почему Полина в его сторону даже не смотрит.

– Следователь из города легко выйдет на тебя, а потом и на меня. Надеюсь, мне не нужно объяснять, каким образом ты исчез с камер видеонаблюдения на мосту Милосердия. Мы оба сядем, причём надолго.

Георгий обиженно насупился.

– Ладно, убедил. Сходи всё-таки к Максиму, хоть узнай, в какую сторону мне смотреть. А дальше видно будет.

– Схожу. Ох, сколько дел ты мне разом нашёл…

– А ты жаловался, что скучно. Кстати, у тебя с градусом что-то есть?

– Есть. Погоди, принесу.

Павел с неохотой встал и зашёл в дом; там он спустился в подвал, где отыскал пятилитровую банку крепкой яблочной самогонки. Он делал её каждый год, когда собирал на удивление кислую падалицу на родительском участке. Но, признаться, Павел не любил самогон.

Не имея под рукой другой ёмкости, Павел налил жидкость в небольшой сотейник иа вернулся н задний двор к Георгию.

Они выпили всё до дна, по очереди прикладываясь к кастрюле. Запах спирта парализовывал лёгкие, и Павел старался не дышать, пока мелкими глотками вливал в себя чистый сорокасемиградусный самогон, который с особым наслаждением готовил полтора месяца.

Чёткая картина мира смазалась и поплыла кадрами, а затем и вовсе странными эпизодами, словно увиденными отделённой от тела душой. Время шло, но для Павла будто остановилось, и он парил на гранитных облаках, которые хоть и поднимали к лазурной пустоте, с двойной силой тянули вниз.

Небо потихоньку светлело, и первые птицы, в хаотичном полете носясь по небу, чирикали громко и истерично. Вверху проплывали полупрозрачные перистые облака, и солнце, поднимаясь из-за горизонта, слепило глаза Павла.

– Пойдём гулять? – спросил Георгий и встал, не дожидаясь ответа.

Павел и не был против. Он допил оставшиеся капли самогона и кинул сотейник на стул Георгия. После этого встал и потянулся, разминая затёкшие мышцы. Холодный воздух обволакивал тело, но внутри разлилось тепло.

В тихий предрассветный час на улице не было ни души. Только они вдвоём шли по центру дороги и прислушивались к шелесту листьев. Запах августовского утра – тумана и костров – навеивал воспоминания о детстве, когда всё было просто и понятно. В те далёкие годы Павел мечтал быть взрослым, потому что родители запрещали ему гулять по ночам и пить пиво. Он вырос; теперь это делать можно, но совсем не хотелось. Как оказалось, быть взрослым не так уж и весело. И Павел терялся в догадках. Он не знал, какое решение будет правильным, хотя взрослые люди вроде как должны это знать.

Но сейчас он был твёрдо уверен в том, что всё делал правильно. Георгий много лет был его лучшим другом. Будет правильно помочь ему выпутаться из этой истории.

Да и Семён, вообще-то, своё заслужил.

Оставалось только найти человека со странными принципами, который по неясной причине решил устроить игру с символизмом.

Пока Павел пытался размышлять и не улететь фантазией в неясные дали, Георгий обернулся с лукавой улыбкой, обещающей что-то интересное. Он глубоко вдохнул и протянул к Павлу руку.

– «Ну здравствуй! Как жизнь, как дела твои?» – выкрикнул Георгий начало песни, которую много лет назад они пели под пиво и сушёную таранку. – «Как ты изменилась в глазах моих».

– «Я тоже, как видишь, уже другой», – подхватил Павел. – «Но только, как ты, не дружу с травой».

– «А помнишь наш вечер, и белый снег»…

– «Ложился на плечи тебе и мне?»

– «Шёл первый и тёплый снег декабря».

– «Тогда я не знал, какая ты дрянь».⁴

Георгий залился смехом. Они не пели вместе уже долго, и Павел вдруг понял, насколько текст близок к истине.

Двадцать четыре года назад, в самом начале зимы они познакомились. Родители Георгия переехали в Птицын, скрываясь от шума города и, как теперь уже подозревал Павел, городских бандитов. Они поселились по соседству с семьёй Павла, и тот долго наблюдал в окно, как они разбирали вещи. В тот день утром шёл крупный снег, напоминающий огромные пушистые хлопья. К обеду потеплело, и снег, не долетая до земли, превращался в дождь.

Павел не испытывал большой радости от общества назойливого Георгия, однако быстро к нему привык. Их игры были интересными, но других детей они в них не брали; Георгий злился, когда Павел начинал предпочитать ему компанию других мальчиков. А тот относился к его ревности вполне равнодушно.

Тогда он ещё не знал, какой Георгий на самом деле мерзкий.

А Георгий не знал, каким циничным вырастет Павел.

Наверное, они были достойны друг друга.

И сейчас, идя по белой сплошной полосе посреди дороги, Павел мог только заглядывать в пустые окна не менее пустого города, горланить песни и знать, что никто ему ничего не скажет. Потому что всем было плевать. И Павлу тоже.

Они дошли до центрального бульвара, и Георгий раскинул руки, поднимая лицо к уже светлому небу. Первые лучи солнца поднялись над землёй и теперь едва-едва освещали верхушки деревьев. А Павел повернулся к другу и расплылся в улыбке.