Алый флаг Аквилонии Спасите наши души

менять существующие порядки и сумели организовать в этом диком месте свое государство, которое назвали Народной республикой Аквилония, что в переводе с латыни означает «страна северного ветра». Мы смогли связаться с руководством этой республики с помощью радио, и эти люди пригласили нас присоединиться к их обществу.

– Извините меня, госп... то есть, товарищ офицер, - стушевался Монидис.
– Простите, я не знаю вашего имени и звания...

– Капитан-лейтенант рабоче-крестьянского красного флота Голованов Николай Иванович, - отрекомендовался я, приложив ладонь к пилотке.

– Николай Иванович, простите за любопытство, а где расположена эта Аквилония, в которую вы так стремитесь?
– спросил мой собеседник; похоже, сообщенная мной новость его весьма приободрила.

– Где-то на реке Гаронна в окрестностях французского города Бордо, - ответил я.

– Но так вы никуда не придете!
– воскликнул Монидис.
– Босфор и Дарданеллы непреодолимы по всей длине своего течения. Вы можете не надеяться, что вам удастся найти место, где вы сможете переправиться на другой берег. Нет, это совершенно исключено!

– А нам и не нужно никуда переправляться, - сказал я.
– Сейчас мы проводим разведку русла Босфора, чтобы понять, сможет ли пройти по нему наша подводная лодка, которая пока стоит на якоре у истока. Если результат этого похода будет положительным, то мы вернемся к своему кораблю и направим его в реку, а если нет, то сообщим о своем решении в Аквилонию и пойдем пешком до устья, а они, как только на Гаронне закончится ледоход, направят за нами корабль.

– Знаете что, Николай Иванович, - мой собеседник задумался, опираясь на посох, - я ведь в прошлом тоже моряк, хоть и не военный. Скажите, а какова осадка вашей подводной лодки?

– Три метра, а по-старому полторы сажени, - ответил я.

– Могу вас уверить, - сказал Монидис, - что на фарватере Босфора нет мест с глубинами менее трех саженей. И с Дарданеллами то же самое, хотя те места я знаю гораздо хуже. Таковы уж эти полноводные реки... хотя я не взялся бы сплавляться по ним на парусной или гребной лодке даже в свои лучшие времена. Есть несколько опасных мест на поворотах русла, где без хорошего хода вас просто вышвырнет на скалы и размажет...

– Мы видели такие места, - сказал я, - но надводный ход нашей «Малютки» - четырнадцать узлов при вполне приличной управляемости, так что думаю, что мы справимся.

– Я тоже на это надеюсь, - тяжело вздохнул мой собеседник, - и буду молиться за ваш успех. Николай Ива нович... у меня к вам есть одна просьба, как у одного русского человека, закинутого Божьей Волей на чужбину, к другому такому же человеку.

– Я слушаю вас, Константин Антонович, - ответил я.

– Я старый человек, - произнес он, - мне все равно скоро умирать. На сыновей этот мир наложил свою тяжелую лапу, и они у меня выросли полными балбесами, зато у меня есть дочь Ната - не только красавица, но и умница. Я немного учил ее всему, что знаю сам, в том числе и русскому языку, чтобы у меня была возможность с кем-нибудь перекинуться на нем хоть парой слов. Прошу вас, госп... товарищ капитан-лейтенант, возьмите ее и отвезите в эту самую Аквилонию. Боюсь, что, когда я умру, Нату просто прогонят из клана.

– Погодите, Константин Антонович, - оторопев, произнес я, - как прогонят?

– Тут есть такой обычай, - сказал мой собеседник, - что девушка, рожденная в клане, должна или выйти замуж в другой клан, или ее изгоняют на верную смерть, ибо в одиночку даже мужчина протянет на местной природе не более недели, а женщина и того меньше. Незамужняя бобылка для местных - это просто лишний рот безо всякой пользы. С замужеством у моей дочери не задалось: недавно ей стукнуло двадцать лет, а по местным меркам это уже почти старость. Хотя бы до сорока лет тут не доживает почти никто. Я со своими сединами - это величайшее исключение, и пока мою дочь терпят только потому, что она ухаживает за стариком, еще нужным клану. А потом - с глаз долой, из сердца вон.

Я подумал и... согласился, решив, что, должно быть, дочка у товарища Монидиса получилась не особо кондиционной по внешним данным, раз уж ее никто не берет замуж.

И тут старейшина позвал: «Ната, Ната!», и от кучи местных баб отделилась довольно миловидная девица -светло-русая, синеглазая, ростом под метр восемьдесят, общим обликом напоминающая «девушку с веслом» из парка Горького. Широкими мужскими шагами она направилась в нашу сторону. Я-то ничего, на женский пол не падкий, а вот лейтенант Чечкин так и обомлел.

– А с чего это, гражданин Монидис, вашу дочку замуж никто не взял?
– спросил он, не отводя взгляда от статной девахи.
– Красавица же...

– Слишком высокая и умная, - вздохнул тот, - а ни в том, ни в другом смысле ни один местный мужчинка не захочет смотреть на свою половину снизу вверх.

– Ну хорошо, Константин Антонович, - сказал я, - обещаю вам, что с нами ваша дочь будет в полной безопасности, по крайней мере, по женской части. Все остальное зависит от неизбежных на море случайностей, над которыми мы не властны.

– Этого, Николай Иванович, вполне достаточно, - сказал Монидис и обратился к уже подошедшей к нам дочери: - Вот, Ната, знакомься: это люди из моего родного мира, где с момента моего исчезновения утекло много воды. Завтра они пойдут дальше своим путем, и ты уйдешь вместе с ними, ибо такова моя отцовская воля. И не спорь. Я делаю это только ради твоей безопасности и будущего счастья.

Девица сверкнула на нас синими глазищами, потом потупила их в землю и сказала: «Хорошо, Папа...», на чем вопрос был исчерпан. Потом я сказал лейтенанту Чечкину, чтобы он брал Давыдова и Тимченко и шел посмотреть, кого тут поблизости можно подстрелить на ужин - желательно крупное животное, которого хватит и нам, и местным. При этом старейшина Монидис послал с ними четырех охотников, в том числе и обоих сыновей, чтобы было кому тащить добычу. За ними же (я думаю, что только за Чечкиным) увязалась и Ната, пообещав быть переводчицей между двумя частями разнородного отряда.

Когда они ушли, Монидис отозвал меня в сторону от моих людей и тихо произнес:

– Николай Иванович, я должен рассказать вам еще одну вещь. Два дня назад на том берегу мы видели десять человек в такой же черной форме, как у вас. Именно поэтому наши охотнички при вашем появлении впали в такое оцепенение, ведь ни один смертный не в состоянии пересечь этот поток и остаться в живых. Скажите, это случайно не были ваши люди?

– Нет, Константин Антонович, - покачал я головой, - наших людей на том берегу быть никак не может.

– Тогда вы должны иметь этот факт в виду, - сказал старейшина.
– Черт его знает, кто это может быть и какие у них намерения.

– Разумеется, мы будем иметь это в виду, - сказал я, подумав, что, кроме советских моряков, в черную форму могут быть одеты немцы, итальянцы и... белогвардейцы-корниловцы, ведь где-то тут, рядом, в двадцатых годах располагался Галлиполийский лагерь, в котором постепенно разлагались эвакуировавшиеся из Крыма остатки врангелевской армии.

Одиночный выстрел за холмами раздался в тот момент, когда мы уже разбили лагерь и разожгли костер (что было делом небыстрым). Видимо, охотники местного клана хорошо распугали дичь вокруг своей стоянки, и, чтобы взять настоящую добычу, пришлось уйти довольно далеко. Минут через сорок показались счастливые охотники. Местные, сгибаясь под тяжестью, волокли действительно крупную добычу; ноги животного были попарно привязаны к их массивным копьям, которые, казалось, даже гнутся под невыносимым весом. Да, это вам не баран в тридцать килограмм, тут вес будет, пожалуй, раз в десять больше... Давыдов и Тимченко с винтовками наизготовку шли по бокам от этой процессии, внимательно осматривая каждый свой сектор. Тут мало взять добычу, надо еще уберечь ее от желающих отнять и поделить в свою пользу. Позади всех, забросив винтовку на плечо, шагал лейтенант Чечкин, и рядом с ним шла Ната. Эти двое по пути перебрасывались взглядами и, кажется, непринужденно болтали. Девица двигалась довольно грациозно, при этом она поправляла волосы и то и дело сияла белозубой улыбкой. Было видно, что она кокетничает, повинуясь какому-то природному инстинкту, одинаково действующему на всех женщин - что в двадцатом, что в Каменном веке. Чечкин старался соблюдать важный вид, но, околдованный чарами первобытной красотки, не мог сдержаться и время от времени безмятежно улыбался в сторону новой знакомой.