Алый флаг Аквилонии Спасите наши души

– На меня подразделение товарища Акимова тоже произвело положительное впечатление, - сказал я.
– И хоть слова «монархический социализм» для моего непривычного уха звучат дико, а информация о будущем крахе советской власти просто пугает, но все равно я считаю недопустимыми попытки товарища Якимчука настроить нашу команду против товарища Акимова и его людей.

– Монархический социализм нам сейчас неинтересен, - сказал товарищ Давыдов, - ибо здесь нет для него ни необходимой почвы, ни движущих сил. Гораздо опаснее описанный товарищем Акимовым процесс деградации партии большевиков и советского государства...

– Поправочка, Яков Антонович, - сказал подпоручик, - никакого советского государства отдельно от партии большевиков у вас там не существует. Когда в октябре семнадцатого товарищ Ленин доломал остатки старой государственной машины, еще не доломанные «временными», то на какое-то время завис между небом и землей. Старого буржуазно-феодального государства уже нет, а нового социалистического еще нет. Попытка построить государство рабочих и крестьян по самой передовой на тот момент американской республиканской схеме на основе консенсуса двух революционных партий большевиков и левых эсеров провалилась вместе с левоэсеровским мятежом. Эсерам, пусть даже и левым, привыкшим решать политические вопросы взрывами бомб и выстрелами из браунингов, консенсус был не нужен, они хотели всего и сразу. А новое государство товарищу Ленину нужно было срочно, потому что уже начиналась гражданская война. Единственной работоспособной структурой, имевшейся под рукой у вождя мирового пролетариата, была партия большевиков, и именно она стала становым хребтом советской государственной машины, а ее ЦК - монопольным источником абсолютной власти. Именно там принимаются все решения, которые потом утверждаются Верховым Советом и исполняются Совнаркомом.

– Да, товарищ Акимов, пожалуй, так и есть, - после некоторого размышления согласился товарищ Давыдов.
– Но скажите, что, по вашему мнению, из этого следует?

– Во-первых, - сказал подпоручик, - абсолютная власть - это признак монархии, и неважно, что этот монарх - не царь из рода Романовых, а группа ответственных товарищей по партии. Во-вторых, абсолютная власть, с одной стороны, разлагает нестойких к соблазнам, а с другой стороны, членство в партии становится условием для карьерного роста, что притягивает к ней не только борцов и строителей коммунизма, но и беспринципных властолюбцев-интриганов. В-третьих, поскольку партия-монополист перестает быть союзом единомышленников, внутри ее руководства начинается формирование группировок-фракций, вступающих между собой в беспощадную подковерную борьбу, что ухудшает качество управления. Пока у вас там жив товарищ Сталин, своей силой воли он способен удерживать эти процессы под контролем, репрессируя самых наглых и глупых соратников. Но после его смерти управлять Советским Союзом станет уже не сильный лидер, а так называемое «большинство в ЦК», снимающее и назначающее генеральных секретарей. Эти люди будут больше озабочены сохранением своей власти и внутривидовой борьбой, чем вопросами развития страны. Первое, что они сделали, освободившись от власти вождя и учителя - выписали себе индульгенцию, объявив, что чисток в партии больше не будет. С этого момента человек, достигший определенного уровня в партийно-государственной иерархии, мог считать себя защищенным от уголовного преследования, что бы ни натворил, ибо «органам» было прямо запрещено вести следствие в отношении больших партийных начальников. И только «большинство ЦК», состоящее из множества фракций и группировок, способно было бросить проштрафившегося соратника под пресс следствия, исключив его из своих рядов. Но оно этого никогда не делало, потому что у каждого из них в таком случае возникала только одна мысль: «А вдруг я следующий?».

После этих слов настала тишина. Картина, описанная подпоручиком, была более чем вероятной, и пример идущих в партии негативных процессов сидел прямо рядом с нами.

«Не так ли, товарищ Якимчук?
– подумал я.
– Это про тебя и таких, как ты, товарищ Акимов говорил „властолюбцы-интриганы", это ты оказался в нашей команде случайно, подменяя заболевшего политрука Абрамова, это с тебя мне нельзя спускать глаз, чтобы ты не пустил свою власть в неправильном направлении. И ты в нашей партии такой не один: в то время как честные коммунисты стойко бьются на своих постах, вы безудержно стремитесь вверх по карьерной лестнице. У меня и мысли такой не было - стать членом ЦК, а ты, вступая в партию, наверняка поставил себе такую цель...»

– Значит так, товарищи, - сказал я, - все, что поведал нам товарищ Акимов, крайне печально, но для нас практический вывод из этого рассказа только один. То, что мы навсегда отрезаны от товарища Сталина и от ЦК, не лишает нас звания коммунистов и обязанности высоко нести знамя идей Ленина-Сталина. Помолчите, товарищ Якимчук, вам слова никто не давал. Мы должны сделать так, чтобы наша будущая объединенная парторганизация, которая со временем разовьется в самостоятельную коммунистическую партию, не повторила ошибок своих предшественников и избежала описанного товарищем Акимовым разложения. В этом наша обязанность перед будущими поколениями, которые за нами непременно последуют. Товарищ Акимов, вам слово.

– Товарищи, - сказал тот, - рецепт тут может быть только один. Наша партия не должна бороться за власть и стремиться подменить собой государство. Мы должны учить, убеждать, показывать личный пример, находясь на острие всех важных дел, но ни в коем случае не пытаться напрямую схватиться руками за государственный штурвал. И тогда в наши ряды будут стремиться строители лучшей жизни, борцы и защитники своей страны, а не интриганы и наушники. Все. Ничего другого я вам сказать не могу.

– Спасибо, товарищ Акимов, - сказал я, - на этом наше импровизированное открытое партсобрание можно считать закрытым. Поздно уже. Всем спать - завтра будет новый день и новые труды.

Часть 26

От Босфора к Дарданеллам

14 апреля 3-го года миссии. Воскресенье. Вечер. Исток реки Босфор, азиатский берег, залив за мысом Анадолу, советская подводная лодка М-34.

Командир подводной лодки капитан-лейтенант Николай Иванович Голованов

Проделав путь от истока до устья, и убедившись, что для сплава «Малютки» по Босфору нет непреодолимых препятствий, наша команда дала себе один день отдыха на мысу, откуда открывался вид на простор Мраморного моря, после чего вернулась на мыс Ускюдар. Там я сказал подпоручику Акимову, что его подразделению лучше перебазироваться к устью и готовиться к переправе, а нам пора возвращаться обратно к истоку - к нашим товарищам и стоящей на якоре подводной лодке. А то они там в ожидании нашего возвращения небось, загибают пальцы, считая дни с момента нашего ухода. Времена тут такие, опасные, а потому из разведки мы можем и не вернуться.

Но чтобы по пути нас никто не «обидел», товарищ Акимов выделил нам в сопровождение отделение младшего унтера Неделина. Мол, мало ли кто еще вооруженный бродит по округе: в последнее время в прежде пустынной местности, где от одного кочевого поселения до другого два-три дня пути, стало тесно, как на восточном базаре. Хорошо, если это окажется еще какая-нибудь русская команда, а если попадутся турки или англичане из двадцатого года? Так что головной дозор и фланговое охранение со стороны суши должны быть обязательно. Я, собственно, и не возражал против такой заботы: дополнительных девять человек «Малютка» на борт поднять сможет.

Сначала парни с подозрением косились на Нату, но когда увидели, что ходок из нее хоть куда, то на нее про сто перестали обращать внимание. Местные всю свою жизнь проводят в кочевках, следуя за стадами животных, и не на лошадях, как народы нашего времени, а пешком, на своих двоих. Наш темп для нее был как легкая прогулка - знай иди себе и глазей по сторонам и на шагающего рядом лейтенанта Чечкина.

Эта деланая беззаботность дала сбой только раз, когда мы вышли к месту бывшей стоянки ее клана. А там не осталось ничего: местные унесли даже жерди от шатров, оставив только остывшее уже кострище да груду камней, в которую сверху был воткнут знакомый посох старика Монидиса. Отдав дочку в хорошие руки, этот человек наконец-то разрешил себе умереть.

Увидев этот посох, Ната сразу все поняла. Впрочем, с ее стороны обошлось без истерик или рыданий. Она упала возле могилы на колени, зачем-то потрогала холодные камни, и простояла так неподвижно минут пятнадцать, склонив голову. Мои люди сдернули с себя пилотки, морские пехотинцы тоже сняли головные уборы, а я шепотом объяснил унтеру Неделину, что за человек тут похоронен. Тот перекрестился, прочел короткую поминальную молитву, помянув «раба Божьего Константина» а потом послал своих людей в лесок, росший вдоль русла ручья, вырубить несколько жердей, чтобы соорудить православный крест, который потом и был установлен соседству с посохом старика. Мир твоему праху, Константин Монидис... И даже комиссар Якимчук то ли не захотел, то ли не посмел возразить против этого «мракобесия», ибо вид у морских пехотинцев императрицы Ольги во время этого действа был очень уж серьезный.

Останавливаться на этом месте на ночевку было немыслимо, и мы пошли дальше. Километрах в двух от бывшей стоянки, в ложбине между двумя холмами, мы нашли спуск к небольшой бухточке с галечным пляжем, где и остановились на ночевку. Вскоре на берегу уже горел костер, пережигая сушняк на угли, а краснофлотец Магелат и двое его помощников из числа морпехов бодро свежевали горного барана, подстреленного снайпером морпехов ефрейтором Кариметовым. Дальше у нас был ужин, а потом - неизменный для этого путешествия вечерний разговор «за жизнь». Мои люди рассказывали новым знакомым о том, как живется народу при советской власти, а те толковали нам о своем житье-бытье при молодой императрице, очень круто взявшейся за дело.