Алый закат в Лейкхерсте

– Нет, будь спок. Давай, показывай секреты.

Дверь распахнулась, и, умышленно покачивая бёдрами, вошла она, пышнотелая и румяная красавица лет двадцати. «Нонка»!? Язык прилип к нёбу, в горле пересохло. Йоська посмотрел на нас обоих и нахмурился:

– Знакомьтесь, сельчане. Ракитина Ноябрина, наша гордость – сто двадцать первый кандидат в проекте «Астра». Заметь, она не клон, а оригинал. Клоны отличаются от оригиналов наличием митохондрий других мам и более короткими теломерами на концах ДНК. Наши «люди» – практически близнецы своим старшим братьям и сестрам.

– Хорошая работа, – выдавил я скупую похвалу «инженерам-богам». – В моём родильном отделении, подозреваю, её дожидаюсь я, в смысле молодой я. Утром ему исполнилось три года.

– А к вечеру будет все двадцать, – «утешил» меня Йоська. – Поеду-ка я с тобой в Москву. Где-то после полуночи намечен старт «Астры» с космодрома «Московский». Он хоть и построен на отшибе, но в черте города, близ искусственного озера и рядом с десятой МКАД. Хочу полюбоваться на феерическое зрелище с крыши твоего «Гиппократа». Представляешь? Десять тысяч гмо-детей, фактически ты, я и наши любимые полетим осваивать планету Глиезе.

* * *

В кабинете нас ждали молодые Йоська, Йоськина жена, я. Молодая Нонка воссоединилась с молодым-Я, обняла и чмокнула в лоб. «Вояж в Кейптаун откладывается», – констатировал я.

– Привет, Алесь, – небрежно сказал молодой-Я, фамильярно похлопав меня по плечу. – У тебя были трудные роды вчера, но ты справился успешно. Одобряю твоё решение поместить недовес в инкубатор. Теперь это и мой опыт. Да, кстати, в три часа старт «Астры», приглашаю тебя и твоих коллег на космодром.

Меня передёрнуло, молодой-Я был нахален, груб и самонадеян. «Мальчишка»!

– Ну, ты там не подведи, меня, нас обоих, Алесь, – напутствовал я себя молодого.

* * *

Полыхнула сотня дюз, окутав звездолёт «Астра» сине-алой плазмой. На тридцать секунд космический аппарат завис над Москвой и… внезапно превратился в яркую точку на небе. Реактивный след растворился в рассветном небе. Мы с Йоськой словно осиротели, промокнули глаза платками и спустились с крыши вниз. Захотелось побродить по улицам нижней Москвы просто так, без цели, громко петь песни, беззаботно смеяться.

Тренькали первые трамваи, чиркали по небу флаеры, медлительно плыли мультикоптеры и свистели пневмопоезда, несущиеся на монорельсах между гигаскрёбами. В домах зажигались квадратики окон, люди просыпались на работу. Я смотрел на привычную картину и радовался, что не улетел ни на какую чужую Глиезе, а остался здесь, на Земле, и могу каждый день видеть московских улиц негасимый свет.

Анархист – вождь индейцев

– Нэ. Эн. Н-нн. Нигилист. Ничего. Ничегошеньки. Ничто. Незачем, – пятилетний малыш, худенький, как все дети, начинающие в этом возрасте быстро расти, особенно в условиях малой силы тяжести, водил пальчиком по Марсианской азбуке, открытой наугад в середине. – Нигилист – пофигист.

Мальчик задумался, пробуя слово на вкус, посмотрел в окно. Бело-синяя медуза из кварцитового стекла и противорадиационного бетона, распластавшаяся на высоченном цилиндре, была зданием городской администрации, выстроенном по канонам типового проекта неомарсианской архитектуры. Над ним реяли три флага: красный с изображением Марса – штата Маринер, желто-зеленый с тремя синими звездами – городка Меркур и белый флаг с изображением сизого голубя – Единой Земли – пока неосуществленной мечты жителей обеих планет. Разнокалиберные аэродинамически-гладкие формы остальных городских построек росли из грунта как грибы-дождевики на картинках в книге «Полезные и съедобные грибы». Среди них он разглядел паукообразный корпус хлебозавода, выпекающего хлеб и булки из водорослей, вертикальную каплю видеотеки с видеокарандашами для взрослых, перевернутое блюдце поликлиники для бедных, школу выживания («из ума старых маразматиков», – всегда добавлял папа) и обычные полусферы жилых домов.

Фонарные столбы, окаймляющие маленький дворик частного строения на окраине городка Меркур, где жила семья Грумсонов, венчали флюгеры. Внезапно они бешено завертелись. Налетел порывистый ветер, натягивая и прогибая тросы, удерживающие мачты антенн на городских крышах. Верховой поток, скользнув по куполам, ринулся вниз и пополз змеей меж редких пучков лишайника и острых камней, щедро усеянных красно-охристым песком. Струйки песка закручивались в приземистые конусы вихрей и бежали куда-то на восток, в сторону каньона, скрываясь за невысокой красной грядой из сухого, растрескавшегося от мороза глинозема. Желтая дымка заволокла небо, скрывая белую пуговку солнца. Так всегда начиналась пылевая буря. «Значит, шлюзы гулять не пустят». Малыш поковырялся в носу и вытер козюлю о передник, захлопнул книжку и вновь открыл ее:

– А. А-аа. Ана. Анаграмма. Аннунаки. Анархист. Красивое имя, подходит для вождя индейского племени, – воскликнул он, искоса поглядывая на полку, заставленную гнездовьями с видеокарандашами.

Вздохнул огорченно – родители поставили новый пароль на «веселую стенку», а до вечера ждать долго. Часы мигнули на половине четвертого. Эх! Тогда можно поиграть с заводными папиными фигурками: лошадей, собак, индейцев, военных и всяких городских человечков. Мальчик слез с широкого подоконника на стул, обул потерянный тапочек и, оглядываясь по сторонам и чутко прислушиваясь к входному шлюзу – не пришла ли домоправительница с рынка, – на цыпочках подошел к папиному кабинету.

Он вспомнил, что сказал утром папа: «Рэй Грумсон, я строго-настрого запрещаю тебе не только трогать мои игрушки, но даже ступать на порог кабинета! Иначе придется применить обещанный с прошлого года витамин “Эр”. И демонстративно повесил кожаный ремень на самое видное место в детской, на крючок рядом с тонкостенным обогревателем. Плоский тигр на нем улыбался и подмигивал малышу левым глазом.

Папа был высокий – Рэй едва доставал ему до пояса, мама была вровень с его плечом, а дядя Петря – до мочек ушей. Еще папа отличался силой, когда они с дядей Петрей играли в армрестлинг, папа частенько побеждал. И, конечно же, папа – очень умный. Недаром кучерявая соседка тетя Лолита, прихорашиваясь в прихожей перед зеркалом, вечно спрашивает: «Дома ли ваш ученый-фармацевт, может чего подскажет? Опять давление поднялось, голова что-то не на месте, не проверит ли?» Рэй обходил соседку кругом и удивлялся, как это голова может быть «не на месте»? Еще папа был строгий, потому что всегда торопился куда-то, пока мама завязывала ему галстук, на ходу допивал чашку чая, не глядя вниз, обувался и между делом давал наказ сыну на день. Делай то, не делай это! «Родителей надо слушаться, Рэй», – говаривала мама, ласково поглаживая по голове.

«Я только посмотрю, – подумал малыш, но предусмотрительно залез на стул, снял «витамин» со стенки, зашел в родительскую спальню и спрятал его на дне платяного шкафа в мамином сапоге. – И вообще, если человечков вернуть потом на место, то никто ничего не заметит».

– Ничегошеньки не делает и ничто не ломает нигилист. Нигилист-пофигист, – Рэй сочинил первый в жизни стих и обрадовался. – Вечером расскажу маме.

* * *

На высоком пластиковом столе малыш увидел недоигранную шахматную партию. Вчера приходил в гости дядя Петря, он играл черными, а папа – белыми. Черный ферзь загнал белого короля в угол, который спрятался за белыми пешками и слоном, стоящим на черной клетке. Ситуация была безнадежной. Два-три хода, и пат белым! Короля мог спасти лишь подземный лаз, по которому тот бы сбежал под покровом ночи. Рэй заглянул под стол: «Никакой потайной дверцы в столешнице и чудо-лестницы нет».

– Фи, какие взрослые скучные! То ли дело – преследовать быстро мчащийся фургон, который везет награбленные сокровища в другой штат! Вождь по имени Анархист скачет впереди на лихом коне, – мальчик стал перебирать фигурки, небрежно наваленные в большой картонной коробке.

Сегодня среди фигурок почему-то не было ни одного индейца, тогда Рэй взял фигурку с надписью «Главный идеолог штата» и поставил ее на магнитную доску, крепко прикрепленную винтами к низкому столику на вычурно изогнутых ногах: