Амалия под ударом

– Отчего ты так долго? – набросилась она на горничную, хотя в глубине души была донельзя рада ее появлению.

– Меня Мария Ивановна задержала, – оправдывалась Даша. – Потеряла свой веер и заставила меня искать.

Ага, значит, Муся догадалась, зачем Евгений вышел в сад. Тоже мне, лучшая подруга!

– Вы сердитесь, барышня? – робко спросила Даша, недоумевая, что же могло такое приключиться с обычно спокойной Амалией Константиновной.

– Нет, – стараясь говорить как можно мягче, ответила девушка. – Знаешь что, тут слишком ветрено. Идем-ка в дом.

И она быстро зашагала вперед по дорожке, даже не набросив на плечи шаль. Даша побежала за ней. Полонский, мгновение помедлив, двинулся следом, держа руки за спиной. Его новые перчатки были скручены и измяты, словно побывали под колесом кареты.

Глава 25

– Вот увидишь, кузен, он сделает ей предложение… – сказала Муся. – Черную даму на красного короля.

Сидя под большим абажуром цвета танго, Мари Орлова и Орест Рокотов раскладывали пасьянс.

– И что? – осведомился Орест, перекладывая даму.

– Семерку пик на червонную восьмерку, – подсказала Муся.

– Я не о том, – отозвался Орест, бессовестно перекладывая трефовую десятку на бубнового валета. – Предположим, Эжен сделает ей предложение. Дальше что?

– Как – что? – изумилась Муся. – Я думаю, для нее это будет очень хорошая партия.

Орест пожал плечами и сбросил червонного туза.

– Если даже он сделает ей предложение, она ему откажет, – заявил он.

– Откуда ты знаешь? – обидчиво возразила Муся. И тут же с увлечением предположила: – Думаешь, Митя ей больше по сердцу? Ну уж нет, иначе бы она мне сказала.

Хлопнула дверь, и в гостиную вошла Амалия.

– Ну, что? – набросилась на нее Муся.

– В саду слишком свежо, – отрывисто объяснила девушка, бросая шаль на диван. – Что это – пасьянс?

Орест вскинул на нее зеленоватые глаза.

– Похоже, что пасьянс застрял, – сказал он беззаботно. – Ни туда, ни сюда.

– Дайте-ка мне попробовать, – вмешалась Амалия. – Так когда мы с тобой едем в Москву? – спросила она у Муси, переворачивая одну из карт.

– Послезавтра. – Муся надула губы. – А как… как Эжен?

– При чем тут Эжен? – осведомилась Амалия делано безразличным тоном. Но, когда она увидела, с каким жадным нетерпением Муся ждет ее ответа, девушку разобрал смех. – Я отказала, Муся, – сказала она уже серьезно.

– Кузен так и говорил! – обиженно воскликнула Муся. И до позднего вечера, когда пришло время ложиться спать, больше не было произнесено ни слова о неудачном сватовстве.

«Мама, конечно, будет ужасно недовольна, – размышляла Амалия, ворочаясь с боку на бок в неудобной кровати. – Графиня Амалия Полонская, не угодно ли… И вдруг я сама, по собственной воле отказываюсь от такого счастья! У меня был бы свой особняк на Английской набережной^[58], свой выезд и дюжина имений, разбросанных по всей России. Дядя Казимир зарыдал бы и назвал меня благодетельницей семьи. Наверное, сам государь прислал бы на нашу свадьбу поздравление. – Она вспомнила, как видела однажды Александра Второго в коляске, окруженной казачьим конвоем. У него было такое усталое лицо. – Но взамен мне пришлось бы постоянно терпеть присутствие Евгения в моей жизни и этот его непроницаемый, какой-то нечеловеческий вид… – Амалия сделала недовольную гримаску, за которую строгая Аделаида Станиславовна наверняка бы ее выбранила, ибо от гримас на лицах хорошеньких барышень случаются преждевременные морщины, отчего эти барышни быстро перестают быть хорошенькими. – Нет, все-таки я правильно поступила, что сразу же отказала графу. Но если все было сделано правильно, – тотчас же спросила она себя, – что же тогда меня грызет?»

Действительно, какая-то смутная мысль, затесавшаяся в подсознание, не давала девушке покоя. Это была даже не мысль, а ощущение, какое-то неясное предчувствие. И от него веяло тревогой.

«А все из-за того, что мне наговорил противный Евгений Полонский, – в сердцах решила Амалия. – Сначала его мать заявила, что я бесприданница и у меня нет ни гроша за душой, а потом он… нет, он даже превзошел ее, надо отдать ему должное. Но что же мне делать? Конечно, я бы хотела быть богатой, но… чтобы ни от кого не зависеть. Унизительнее этой зависимости нет ничего на свете. Но ради денег переступать через себя… я так не могу. Вот если бы на месте Евгения оказался кто-нибудь другой… тогда, может быть… Но что толку думать об этом!»

И с такой мыслью она уснула.

* * *

На другой день Амалия пробудилась довольно поздно, что не удивительно, учитывая, что полночи она провела в нелегких размышлениях. К своему стыду, завтрак барышня Тамарина тоже проспала.

На зов колокольчика явилась верная Даша. Она помогла госпоже одеться и причесаться, попутно рассказывая, как идут дела в Ясеневе. Урожай груш нынче небывалый, никак не могут собрать. В главной оранжерее распустились какие-то диковинные цветы. Но ни груши, ни цветы Амалию не интересовали.

– Перед отъездом надо будет послать телеграмму дядюшке, чтобы встретил нас на вокзале, – напомнила она.

Даша нерешительно покосилась на нее, и Амалия заметила этот взгляд.

– Ты прости, Дашенька, что я вчера была с тобой резка, – сказала она, беря горничную за обе руки. – Просто господин граф вывел меня из себя.

– А господин граф… – запинаясь, проговорила Даша.

Но Амалия не была расположена говорить о вчерашнем.

– Ступай, Даша, ты свободна.

Напоследок побрызгав на себя фиалковой водой, Амалия спустилась вниз. Еще сходя по ступеням, она отметила про себя странную тишину, царившую в доме. Обычно в нем слышался звонкий смех Ореста, густой хохот Гриши, перебивающие друг друга голоса Мити, Никиты, графа Евгения и Муси, но на этот раз никого слышно не было. «Так… – сообразила про себя Амалия. – Орест с графом, наверное, играют на террасе в шахматы, Никита в Жарове, занимается своими лошадьми, а Гриша и Митя еще не приехали из Гордеевки. Ну а где же Мари?»

Амалия нашла Мусю в синей гостиной. Глаза у барышни Орловой были заплаканные, а может быть, Амалии просто так показалось.

– Доброе утро, – сказала Амалия.

– Что? – болезненно вскрикнула Муся, оборачиваясь к ней. – О боже, это ты! Наконец-то! Где ты была?

– У себя, – ответила несколько удивленная Амалия. – А где Орест, где все?

Муся всхлипнула и негнущейся рукой утерла слезы.

– Орест поехал драться с Женей.

Внутри Амалии все словно оборвалось.

– Муся, – проговорила она, еще не веря, – ты о чем?

– Дуэль у них, – заплакала Муся. – Ты понимаешь? Дуэль!

Ноги не держали Амалию, и она опустилась на кушетку.

– Но из-за чего? – тихо проговорила она.

– Я не знаю, – простонала Муся сквозь слезы. – Все произошло так неожиданно!

И, перемежая слова всхлипами, принялась рассказывать. Стояло великолепное утро, l’'et'e indien^[59] в полном разгаре. К завтраку приехали Никита Карелин и Митя Озеров – Гриша Гордеев чего-то объелся накануне, маялся животом и оттого остался дома. Орест сидел у стола и читал письмо отца, которое он только что получил. Возле него ходил трехцветный кот Мурзик, мурлыкал, терся о его ноги и с умилением поглядывал на князя.

Полонский появился позже всех, и его лицо показалось Мусе мрачным. Он осведомился, где Амалия, и получил ответ, что она еще спит. Завтрак прошел довольно оживленно, потому что Орлов не умолкая вещал об уродившихся в его оранжерее цветах и никому не давал вставить слова. После завтрака Иван Петрович удалился – ему надо было посовещаться с мировым судьей по поводу какого-то дела. Орест, насвистывая, поднялся к себе и через несколько минут вернулся. Он переоделся в костюм для верховой езды, а в руках держал белые лайковые перчатки.