Американец, или очень скрытный джентльмен

Наконец мы оказались на альпийском лугу. Здесь было даже красивее, чем в прошлый раз. Дождь вызвал к жизни миллионы новых цветов. Я остановился под ореховым деревом, развернулся, как и прежде, вверх по склону и заглушил двигатель.

— Приехали, — сказал я.

Она открыла дверцу, вышла и встала в тени дерева. Яркий солнечный свет меня тревожил. Я боялся, что машину заметят. Но мы уговорились, что она приедет именно в этот день. Не в моих силах подгадать погоду.

Вытянув руки, она спросила:

— А вон те домики? В них пусто?

— Давно заброшены. Проверял в прошлый раз.

— И все-таки стоит еще раз проверить, как вы считаете?

— Стоит, — согласился я. — Только лучше я сам. Здесь, в горах, много гадюк. А ваши туфли…

— Я буду осторожна, — отозвалась она. Голос не прозвучал резко, но я окончательно убедился, что она мне не доверяет.

Мы двинулись вперед. Я шел первым, чтобы вспугивать змей — если что, они бросятся наутек. Оказавшись возле оплетенных зеленью развалюх, она остановилась, посмотрела вниз, в долину, вверх, на суровые каменные кряжи, на маленькое озеро, которое после дождя увеличилось почти вдвое.

— Очень красиво, — заметила она, присаживаясь на неустойчивую каменную изгородь горной террасы — когда-то она была распахана. Часть юбки оказалась зажатой между ног. Наклонилась вперед, уперлась локтями в колени.

Я промолчал. Вытащил из кармана брюк маленький бинокль и осмотрел долину. Камыши, по которым я стрелял в прошлый раз, теперь находились в шести метрах от берега и стояли полузатопленные.

— Вы его уже опробовали?

— Да.

Она примолкла и смотрела на ящерицу с яркой зелено-желтой головкой, которая выглянула из-под изгороди, потаращилась на нее и снова юркнула в тень.

— Как здесь спокойно. Если бы так было повсюду.

И тогда я понял, что у нас с этой молодой женщиной, чьего подлинного имени я не знаю, родственные души. Она тоже видит, как ужасен мир, и хочет сделать его хоть немного лучше. Она убеждена, что убийство политика или кого-нибудь в этом духе может способствовать этому улучшению. Я не мог с ней не согласиться.

— Скажите-ка, господин Мотылек, а вы часто здесь бываете?

— Только один раз, когда испытывал изделие.

— И вы ни разу не приезжали сюда с женщиной?

Признаться, я растерялся.

— Нет.

— Или, может, в вашей жизни просто нет женщины? Всем нам непросто строить отношения. В нашем-то мире.

— У меня есть приятельница, — сказал я. — И да, вы правы. Непросто.

— Дружба — вещь преходящая.

— Совершенно верно, — согласился я, — Она ведь…

Какое-то движение на другом конце долины. Я приметил его краем глаза и тут же схватился за бинокль. Почувствовал, что она насторожилась не меньше, чем я, взгляд заскользил по деревьям в поисках укрытия.

— Дикий кабан.

Я передал ей бинокль, она подстроила его под себя.

— Они довольно крупные. И мохнатые. Я раньше их не так представлял. На ферме…

Она вернула мне бинокль. Я понял, что перед тем она позволила себе расслабиться, и теперь гадал, было ли это сделано нарочно — тщательно разыгранная мизансцена в нашей небольшой общей пьеске, не менее строгой по форме, чем греческая драма. Надо дать мне понять, что она расслабилась, — тогда и я потеряю бдительность, и она немедленно этим воспользуется. Двойная игра в моем мире не новость: многих оружейников, выполнивших заказ, ждала гаррота или быстрый удар клинка. Доверие возникает не тогда, когда знаешь положение дел, а когда можешь предвидеть развитие событий.

Она встала, отряхнула юбку от земли, и мы зашагали обратно к машине.

— С чего начнем? — спросил я. — Сначала пикник или сначала испытание?

— Испытание.

Я вытащил рюкзак из багажника и положил на переднее пассажирское сиденье.

— Он разобран. Полагаю, вы захотите проверить все от начала до конца.

Она раскрыла рюкзак и принялась один за другим доставать свертки, разворачивая каждый с такой бережностью, будто внутри был фарфор, а не сталь и ее сплавы; развернув, она клала детали на сиденье, на ту же ткань, следя за тем, чтобы не запачкать маслом обшивку.

— Свежее оружейное масло душистее всяких духов, — заметила она скорее самой себе, чем мне.

Я прекрасно ее понял: одуряюще-густой, притягательный, завораживающий аромат мощи, который исходит от любого огнестрельного оружия, обволакивает его, как запах ладана — стены храма, а запах пота — человеческую кожу.

Привычными движениями она ловко собрала пистолет, подняла к плечу. Можно было подумать, она уже знакома с этой моделью. Странно было видеть этот мощный, чисто мужской предмет прижатым к столь хрупкому телу. Но как только приклад коснулся блузки, я почувствовал в ней перемену — я всегда ее чувствую, когда клиент впервые берет в руки изделие. Она больше не была молодой блондинкой с притягательными ногами и маленькой крепкой грудью, она была придатком к оружию и всему тому, что оно олицетворяет, к его способности творить будущее — и ее, и других.

— Патроны есть? — спросила она, опустив пистолет и поставив прикладом вниз у автомобильного колеса.

— Я сделал два типа пуль, — сказал я, расстегивая передний карман рюкзака. — Тридцать свинцовых, тридцать в оболочке.

— Мне нужно по сотне и тех и других. — Это приказ, голос звучит бесстрастно. — И пятьдесят разрывных.

— Без вопросов. — Я передал ей тестовые патроны в двух небольших упаковках, каждый уютно лежит в пластмассовой выемке. — Ртутные подойдут?

Тут она улыбнулась, поверхностной улыбкой, не собравшей морщинок у глаз.

— Ртутные прекрасно подойдут.

Она подержала упаковки в руках, осмотрела, но не вскрыла.

— Мишени я привезла, — сказала она.

Она достала из своей сумки сложенный в несколько раз кусок картона с распорками из бамбуковых палочек, к каким привязывают садовые растения. Ни слова не сказав, зашагала сквозь альпийское разнотравье. Там, где она прошла, в воздухе, как конфетти, висели бабочки и кузнечики, а еще я слышал басовитое гудение пчел, поднявшихся с потревоженных цветов.

— Смотрите не наступите на гадюку! — бросил я ей вслед, стараясь не повышать голос, чтобы звук не разнесся слишком далеко в горном воздухе: скорее всего, не разнесется, потому что воздух жарок и плотен, но рисковать было совершенно ни к чему.

Она помахала рукой, в которой держала патроны. Она не из глупеньких. Да и я тоже. Пистолет по-прежнему у меня. Мне еще должны выплатить вторую половину гонорара.

Пройдя метров девяносто, она остановилась у груды камней — они заросли каким-то вьюнком, покрытым красными цветками-раструбами, похожими на цветки петунии: из-за цветов камни казались аметистами. Может, когда-то это было укрытие от дождя или межевой знак. Она расправила картон, но с такого расстояния я мог различить лишь нечто бесформенно-серебристое на фоне камня. Вернувшись к «ситроену», она взяла пистолет в руки.