Американка
Шрифт:
Они снова разговаривали о маме кузин, все время к этому возвращались. И Дорис вынуждена была признать:
— Не-а.
Вот так. И да и нет.
И вдруг это повергло ее в отчаяние.
Все вместе. Все. То, что сказала Сандра, в самом деле было правдой: что, собственно, она знает о маме кузин? Что знает она о чем-то или ком-то?
Что знает она о Сандре, своей лучшей подруге, самой любимой?
Ей очень хотелось спросить, но вопрос застрял в горле. О красном плаще на фотографии, о номере телефона, который был отключен… обо всем… но она не посмела. Побоялась.
Боялась узнать, но так же боялась и что…
Боялась Сандры. Разве такое возможно?
Какая невероятная
— А может, пора уже наплевать на эту американку? Оставить ее наконец в покое?
Молчание.
— Пожалуй, — согласилась Сандра. — Но сперва нам надо ее похоронить.
Мир, заключенный в четырехугольник, 5.Похороны американки. Сандра лежала в бассейне, на дне, на зеленом кафеле, она лежит на тканях, на тяжелом зеленом шелке дюпиони, на ней блестящий костюм, тот, который она сшила для Дорис — наряд для Королевы Озера, но и на этот случай подойдет. Шарф — это настоящий шарф Эдди, и кофта, та, что когда-то принадлежала Сестре Ночь: пуловер с надписью «Одиночество & Страх».
Сандра лежала с закрытыми глазами, она изображала мертвую, а Дорис разбрасывала лепестки цветов — они должны были изображать розы, но на самом деле это были обычные полевые цветы, и звучало: «Никто в мире не знает моей розы, кроме меня» — над телом Сандры на дне.
«Никто в мире не знает моей розы, кроме меня», — бормотала Дорис. «Сердце — бессердечный охотник», — бормотала она. И еще: «Это была чужеземная пташка, теперь она мертва».
Дорис завернула Сандру в ткани, во множество тканей так, чтобы укрыть ее всю. Белый и винно-красный, словно расгула, [1] креп, который ниспадает так мягко, словно снег. «Словно снег, — приговаривает Дорис Флинкенберг. — Похоронена в снегу».
1
Расгула— бенгальское блюдо, сладкие творожные шарики.
Дорис идет в охотничий кабинет и включает музыку, на полную громкость, — она разливается по всему дому, по всем комнатам, где есть динамики. И музыка такая красивая, это Нат Кинг Коул.
«The dream has ended / For true love died».
Сон закончился. Потому что истинная любовь умерла.
Такие там были слова; когда она их слушала, они казались ей правдой.
Сандра лежала в бассейне с закрытыми глазами и уносилась прочь, и вдруг на миг она стала той женщиной на дне бассейна — той, что была на карте Бенку. Кто она была такая?
Миг, всего лишь на миг она это представила — так ужасно, так страшно. Что же на самом деле увидел Бенку?
Ведь она все же выбралась. Аландец склонился у края бассейна и выпустил ее, а потом приехал автомобиль, и она укатила куда хотела. Не только навстречу неизвестной судьбе, если бы все было так просто…
Но теперь — конец фантазиям, потому что раздался голос Дорис:
— Я объявляю тебя умершей И воскресшей. А теперь будем танцевать, самый последний танец.
Потому что сон закончился. Истинная любовь умерла. И настала реальность.
Сандра встала, и заиграла музыка, Дорис обняла ее, не крепко, а как полагается для танца. Медленного-медленного, томительного танца.
Под убаюкивающую песню. И они обе, они почти плакали.
Где-то зазвонил телефон. Дорис вдруг заторопилась, бросилась отвечать на звонок.
— Сейчас мы ответим!
Она бросилась к телефону и подняла трубку, а Сандра так и осталась там, на дне бассейна,
в ожидании.Звонила Лиз Мааламаа, она сообщила, что привезет сейчас продукты, которые они заказали в магазине.
— Ничего мы не заказывали, — возразила Сандра.
— Наплевать, — сказала Дорис. — Давай танцевать. Заведем снова эту песню.
Так они и поступили и стали танцевать.
И вдруг раздался оглушительный крах — стекло разбилось, и вошла Лиз Мааламаа: никто ей не открыл, и она разбила стекло в двери. И вот Лиз Мааламаа стоит у двери в подвальный этаж вся в осколках и каких-то жучках-паучках.
— Девочки, девочки, — воскликнула она, — чем это вы занимаетесь? Девочки, девочки, смотрите, не наделайте друг дружке вреда!
И, заметив, что девочки слушают ее, добавила:
— Иисус любит вас. Любите ближнего, как Иисус любит вас. И он возьмет дамоклов меч и разрубит туман.
Лиз Мааламаа держала на руках маленькую скулящую собачку.
Рита-Крыса.На Втором мысу продолжался летний дачный сезон. Дети моря оставались по-прежнему детьми моря, верные самим себе и своему предназначению — быть детьми моря на летнем отдыхе. В белых костюмах, независимые, как всегда общающиеся лишь в избранном кругу, иными словами, только в своей компании. В это лето в Стеклянном доме живет лишь Кенни. Ходят слухи, что баронесса больна. Но несколько раз за то лето она выходила на люди; за ней приезжало такси, и потом она сидела в инвалидном кресле на скале рядом со Стеклянным домом, закутанная в одеяла и в темных очках. В плохую погоду она оставалась у себя в Зимнем саду. Если присмотреться, можно было разглядеть ее темную тень, там внутри. Ее видели. Иногда. Рита видела. Она ходила к дому на Первом мысе, стояла там на шаткой опасной сгоревшей башне и осматривала окрестности.
Когда баронесса приехала в Стеклянный дом, детей моря еще не было. Надо было как следует все убрать к приезду баронессы. Позвали «Четыре метлы и совок». Сольвейг и Риту. Раньше она отказывалась переступать порог этого дома. Это была граница. Но теперь все изменилось.
— Надо пригласить извергов, — сказал Бенку как-то раз ранней весной, демонстрируя «классовый подход», которому был теперь привержен. Рита так от этого устала. Так устала от всего, что заключало в себе плохо скрытую досаду. Ее брат и сестра, в них этого было предостаточно. Где это сидит? В генах?
Похоже на то. Что касается Бенку, значит. Короче. В это лето Бенку НЕ был на скандинавских курсах по марксизму в летней профсоюзной школе, не был он и в школе мира в Москве, и в рабочем лагере в ГДР или Польше. Он вообще не сделал ничего в поддержку миролюбивых сил во всем мире.
Но и «совком» при четырех метлах он быть не желал.
Нет. Бенку «искал себя» с Магнусом фон Б. в городе у моря. Там они жили в квартире, принадлежавшей отцу Магнуса фон Б., и, когда им нужны были деньги, работали в порту. В остальное время просто болтались без дела, били баклуши.
«Искал себя». Забавно. Но не очень-то весело для тех, кто остался здесь и должен был выполнять всю его работу.
Его отсутствие злило Риту больше всего. С этим она никак не могла смириться.
Все, кто были не в Поселке, а где-то еще. Например, Ян Бакмансон и его семья: они были на островах Фиджи. Изучали особый вид рептилий, который обитал лишь в тех широтах. Ян Бакмансон писал, что там удивительно прозрачная вода. Эти проклятые письма! «Сверкающая лазурь».
Люди, которые не держат своих обещаний. Она прекрасно помнила слова Тины Бакмансон: «Ясное дело, Рита переедет жить к нам в город у моря. У нас большая, просторная квартира, и комната Сусанны пустует».