Американские боги (пер. А.А.Комаринец)

Снова эта расходящаяся шрамами улыбка. Мальчишка моргнул.

– Мистер Мир? – спросил он. – Что случилось с вашими губами?

Мир вздохнул:

– По правде сказать, кое-кто однажды зашил их. Давно это было.

– Ух ты, ничего себе омерта!

– Да. Хотите знать, чего мы ждем? Почему мы не нанесли удар прошлой ночью?

Толстый мальчишка кивнул. Он потел, но это был холодный пот.

– Мы до сих пор не нанесли удар потому, что я жду палку.

– Палку?

– Вот именно. Палку. И знаете, что я собираюсь сделать с этой палкой?

Покачивание головы.

– Ладно. Вы меня уели. Что?

– Я мог бы вам рассказать, – серьезно ответил мистер Мир. – Но тогда мне пришлось бы вас убить. – Он подмигнул, и напряжение в комнате спало.

Толстый мальчишка захихикал тихим гнусавым смехом в горле и носу.

– О'кей, – прогнусавил он. – Хе. Хе. О'кей. Хе. Усек. Сообщение на планете Техническая принято. Ясно и четко. Секу.

Мистер Мир покачал головой, потом положил руку на плечо толстому мальчишке.

– Вы правда хотите знать?

– А то!

– Ну, – сказал мистер Мир, – раз уж мы друзья, вот вам и ответ: я собираюсь взять палку и бросить ее над сходящимися для битвы армиями. И когда я ее брошу, она превратится в копье. А когда копье полетит над битвой, я прокричу: «Эту битву я посвящаю Одину».

– Что? – переспросил толстый мальчишка. – Зачем?

– Ради власти, – ответил мистер Мир, скребя подбородок. – И пропитания. Ради того и другого. Видите ли, исход битвы значения не имеет. Важны только хаос и бойня.

– Не понял.

– Давайте я вам покажу. Вот как это будет, – сказал мистер Мир. – Смотри! – Из кармана плаща он вынул нож и единым плавным движением вонзил клинок в складку плоти под подбородком мальчишки и с силой ударил вверх – в самый мозг. – Эту смерть я посвящаю Одину, – произнес он, когда нож вошел по самую рукоять.

На руку ему пролилось что-то, что не было кровью, в глазах толстого мальчишки затрещали искры. В воздухе запахло паленой изоляцией.

Рука толстого мальчишки конвульсивно дернулась, потом упала. На лице у него застыло выражение недоумения и обиды.

– Только посмотри на него, – возвестил мистер Мир, обращаясь к воздуху. – Он выглядит так, словно только что у него на глазах последовательность нулей и единиц превратилась в стаю пестрых птиц и улетела в небо.

Из пустого скального коридора не ответили.

Мистер Мир взвалил тело себе на плечо, словно весило оно не больше пушинки, открыл диораму с эльфами и свалил труп возле перегонного куба, прикрыв длинным черным пальто. Вечером будет время от него избавиться, подумал он, усмехаясь губами в шрамах: спрятать тело на поле битвы даже слишком просто. Никто ничего не заметит. Всем будет наплевать.

Некоторое время в командном центре царило молчание. А потом хрипловатый голос, который принадлежал вовсе не мистеру Миру, прокашлялся среди теней и произнес:

– Неплохое начало.

Глава восемнадцатая

Они попытались не подпустить солдат, но те открыли огонь и убили обоих. Так что о тюрьме в песне сказано неверно, зато в стихах. Увы, в жизни все не как в песнях. Стихи никто не назовет правдой.

В их строках для нее просто нет места. Комментарий певца к «Балладе о Сэме Бассе». Из «Сокровищницы американского фольклора»

Ничего из этого, разумеется, не могло твориться на самом деле. Если вам так удобнее, считайте это метафорой. В конце концов, все религии по сути метафоры: Господь – это мечта, надежда, женщина, насмешник, отец, город, дом с тысячью комнат, часовщик, оставивший в пустыне бесценный хронометр, некто, кто вас любит, даже, быть может – вопреки всем доказательствам, – небожитель, чья единственная забота сделать так, чтобы ваша футбольная команда, армия, бизнес или брак преуспели, процветали и взяли вверх над любым противником.

Религия – это место, на котором стоят, с которого смотрят и действуют, возвышенность, дающая точку зрения на мир.

Ничего из этого не происходит. Подобное просто не может случиться. Ни одно из сказанных слов не является буквальной истиной. И все же то, что случилось потом, случилось так.

У подножия Сторожевой горы мужчины и женщины собрались под дождем вокруг небольшого костра. Они стояли под деревьями, ветки которых почти не защищали от капель, и спорили.

Владычица Кали, с угольно-черной кожей и острыми белыми зубами, сказала:

– Время пришло.

Ананси, в лимонно-желтых перчатках, с посеребренными волосами, покачал головой:

– Мы можем еще подождать. А пока ждать можно, ждать следует.

Из толпы послышался неодобрительный ропот.

– Нет, послушайте. Он прав, – сказал старик со стального цвета шевелюрой. На плече Чернобога покоилась малая кувалда. – Они на возвышенности. Погода против нас. Наступать сейчас – безумие.

Существо, немного похожее на мелкого волка и чуть больше – на человека, хмыкнув, сплюнуло на ковер иголок.

– А когда еще на них нападать, дедушка? Зачем нам ждать, пока небо прояснится? Они же этого от нас ждут. Нападем теперь. Я говорю, вперед.

– Между нами стоят тучи, – указал Иштен Венгерский. На верхней губе у него красовались тонкие черные усики, на голове сидела пыльная черная шляпа, и ухмылялся он как человек, который зарабатывает себе на жизнь, продавая алюминиевую обшивку, новые крыши и канализационные решетки пенсионерам, но, едва придет чек, не важно, сделана его работа или нет, всегда исчезает из города.

Мужчина в элегантном костюме, до сих пор молчавший, сложил руки перед собой и шагнул в огонь, иными словами, ясно и недвусмысленно выразил свое мнение. Этот жест был встречен одобрительным бормотанием и кивками.

Раздался новый голос – из группы трех женщин-воительниц, составлявших Морриган; они так тесно стояли среди теней, что превратились в скульптуру, словно состоящую из татуированных синим рук и ног и вороньих крыльев. Она сказала:

– Не важно, хорошее сейчас время или дурное. Время настало. Они нас убивают. Лучше погибнуть всем вместе, наступая, как пристало богам, а не умирать по одиночке в бегстве, будто крысы в подвале.