Амулет смерти

9

Неподалеку от деревни Губигу река катила свои мутные зеленые воды. На берегу между пальм стоял капитан Кондратьев и прижимал к себе хрупкую темную фигурку.

Поодаль слонялся сержант Агеев, увешанный всем необходимым для массовых убийств. Еще дальше располагалось транспортное средство – автомобиль «Урал» в тропическом исполнении. Даже с кондиционером воздуха.

За кустами соседнего хлопкового поля сидел главный колдун Каплу. Он с ненавистью наблюдал происходящее. Из глаз колдуна текли слезы.

Слезы смывали грязь, поэтому их следы были гораздо чернее остальной поверхности лица колдуна. Пальцами Каплу придерживал собственную нижнюю челюсть. Она торчала вбок и вверх, словно собиралась отвалиться.

Кондратьев одной рукой гладил нежную спину девушки. Другую руку капитана наполняла ее упругая грудка.

– Я скоро вернусь, моя милая, – нашептывал по-французски Василий Кондратьев. – Я тебя очень люблю. Я хочу быть с тобой. В комнате с белым потолком.

С правом на надежду.

– Я буду ждать тебя, – отвечала девушка.

Она смотрела на своего кумира глазами, полными слез. На бритой черной голове пульсировала венка.

– Жди меня, и я вернусь, – отвечал капитан Кондратьев. – Только очень жди.

Жди, когда наводят грусть тихие дожди…

Тебе уже, должно быть, холодно голышом ходить?

Зуби зябко повела плечами – точь-вточь как европейская женщина.

– Я тебя люблю, – вполне по-европейски ответила она. – С тобой мне всегда тепло.

«Ох уж эти горестные проводы! – вздохнул про себя капитан. – Запоздалые, унылые…»

– Все же пора, по-моему, надевать галабию, – сказал он, чтобы что-нибудь сказать. – Все-таки сезон дождей. Зима, понимаешь.

Девушка засмеялась. В тропиках не принято проявлять подобную заботу. Кондратьев растрогал свою Черную Венеру. Она заплакала. Сказала, всхлипывая:

– Мою лучшую галабию мыши.

– Что мыши? – уточнил капитан и переложил руку со спины пониже.

Девушка тотчас произвела крестцом вращательное движение. От этого у капитана екнуло где-то под печенью.

– Мыши, – повторила Зуби. – Я не помню слово. Но лучшей галабии уже нет.

– Ах, мыши съели твою лучшую галабию! – воскликнул капитан.

– Да-да, съели, съели! – обрадовалась дочь вождя.

– Ну так носи другую одежду.

– Она… грязная, – девушка, кажется, засмущалась. – А зимой не принято стирать.

– Понятно, – кивнул Кондратьев, мучительно переваривая сообщение.

Черт их разберет, этих африканцев; вроде на одной планете живем, а такие все разные. Наверное, зимой не стирают, потому что дожди не дают высохнуть.

От грязной галабии, видимо, так воняет, что девчонка догадалась: белый человек от этого запаха сразу умрет. Поэтому дочь вождя ходит голышом. Очень гуманно с ее стороны.

В мрачном небе послышался непривычный для здешних мест звук.

– Что это? – испуганно воскликнула Зуби и еще теснее прижалась к капитану.

Этот звук он узнал бы в тысяче других.

Любимый вертолет спецназа.

– Это железная птица, – сказал капитан, и одна рука его скользнула еще ниже. – Она прилетела за мной.

Он ощутил, как маленькая черная ладонь пробирается к его телу.

– Я люблю тебя, – прошептала дочь вождя.

– Сержант Агеев! – крикнул Кондратьев.

– Я!

– В машину марш! Выезд через пять минут.

– Есть, товарищ капитан! – крикнул Агеев и в тот же миг очутился в высокой кабине «Урала».

Капитан увлек девушку ближе к воде.

Скоро их укрыл от наблюдателей берег. То, что позволено Юпитеру, не позволено быку.

Колдун заливался слезами, катаясь по набухшей от дождей почве. Руки его судорожно терзали хлопковый цветок – местный символ любви.

Через пять минут могучий грузовик, дико взревев, помчался в сторону деревни.

На краю деревни стояла стенка для сушки коровьего помета.

Она была сложена из необработанных камней и покрыта коровьими плюхами.

Точь-в-точь как дерево на центральной площади Губигу. Для сушки помета годилась любая вертикальная поверхность.

– Тормозни у околицы, – приказал капитан Агееву.

«Урал» остановился. Огромные колеса пропахали в сырой земле две жирные борозды.

Из кабины грациозно выпорхнула акробатка Зуби с заплаканным лицом.

– Я буду ждать тебя! – воскликнула она на своем чудовищном французском. – Я люблю тебя!

Прямо в расположении десантной роты приземлялся темно-зеленый вертолет без опознавательных знаков. Его клекот стал таким громким, что слова едва доносились.

– Я люблю тебя! – заорал в ответ капитан из кабины. – Жди меня, и эта железная птица принесет меня обратно!

10

Из окон здания Национального банка вырывались языки огня. Тысячи граждан наблюдали зрелище. Они громко обменивались впечатлениями и каждый выплеск пламени приветствовали воплями и аплодисментами.

Кое-где над толпой реяли красные флаги. Первые появились здесь в полдень, когда пожар заметили. С этого часа их количество прибывало вместе с публикой.

Пожарных машин в дагомейской столице имелось ровно две штуки. Они были некогда сделаны на заводах «Рено» и сохранились с колониальных времен. Поэтому чернокожие пожарные не пытались бороться с огнем. Их работа заключалась в другом. Едва из какого-то окна раздавался крик о помощи, пожарные подбегали с длиннющей лестницей.

Вместе с зеваками они с нескрываемым интересом следили за тем, как очередной служащий неуклюже переползает подоконник и опасливо нащупывает ногой верхнюю перекладину. Банковские служащие во всех странах имеют неспортивное сложение и избыточный вес.

Пока пожарная команда бегала с лестницами вокруг четырехэтажного массивного здания, по радио выступил Президент республики Дагомея. Он заявил, что поджог осуществлен террористами, нанятыми Социалистической партией.

Так около сорока лет назад в другой стране в поджоге здания парламента обвинили коммунистов во главе с Георгием Димитровым.

Далее Президент запретил деятельность Соцпартии и отдал полиции приказ арестовать ее членов. В первую очередь Хериса Ногму, председателя партии.