Амур. Лицом к лицу. Ближние соседи

Откуда Сяосун про Чаншуня знает, поначалу проскочило мимо внимания Ивана, а про каких казаков говорит Сяосун, догадался сразу. Были такие в его отряде. Три парня держались кучкой, вели себя грубо, командира слушались плохо. Одним словом, варначьё. Что же это, выходит, все уловки банды – ни тебе грабежей, ни боевых схваток – были из-за них?

А Сяосун продолжал:

– …Остальных мы не тронем. Они тогда были глупыми мальчишками. Мои сюнди на русских не охотятся, только на военных.

– Так мы ж военные, – криво усмехнулся Иван. Он лихорадочно думал, как же всё-таки поднять казаков, но в лагере было тихо. – И за вами гоняемся. Бывает, убиваем.

– Бывает, – согласился Сяосун. – В честном бою. Но у нас с вами ни одного настоящего боя не было. Мы не хотели. Я же говорю про тех военных, которые убивают беззащитных – женщин, детей, стариков, как это случилось в Благовещенске. Таким пощады нет и не будет!

– Кто так решил?

– Мы решили: я и Чаншунь. Мы вылавливаем убийц.

На этот раз Иван обратил внимание:

– Ты знаешь Чаншуня?

– Он помнит не только тех, кто его убивал, но и тех, кто спасал.

Иван вдруг почувствовал облегчение: он поверил, что его товарищам ничто не угрожает. Ну, за исключением тех троих. Хотя… Их тоже можно пожалеть: как-никак, русские люди. Но в голове словно что-то взорвалось: пожалеть?! Русские?! Они любовь его убивали, эти русские люди!..

Сяосуну, видимо, передалось его возбуждение: он успокаивающе положил ладонь на колено Ивана, легонько похлопал. Стало немного легче.

– Ты скажи, как вы тогда спаслись?

– Тебе спасибо: плавать научил.

– Значит, Цзинь тоже жива? – сипло спросил Иван. Перехватило горло.

– И Цзинь, и отец. – Сяосун помолчал и как-то неохотно добавил: – И твой сын – тоже.

– Мой сын?! – едва не вскрикнул, но вовремя прикусил язык Иван.

Голос «братальника» резко охолодел:

– А разве не ты стал первым у сестры? И, похоже, единственным.

Наступило молчание. Иван пытался осознать услышанное. Ну, конечно, он был первым! И единственным… наверное… Скользким червяком извивнулась мыслишка: а вдруг её снасильничали при изгнании? Хотел спросить, но язык не повернулся: показалось кощунством подумать так о Цзинь!

– Сколько ему лет? – наконец выдавил он.

Сяосун понял его мысли, и это ясно отразилось в ледяном ответе:

– Он родился четырнадцатого марта, ровно через девять месяцев после твоего отъезда. Нас погнали убивать через шестнадцать дней. Как ты думаешь, мог у неё кто-нибудь появиться за это время? Изнасиловать хотел Пашка Черных, но я его убил.

Пашка?! Кореш закадычный! Ах, подонок! Ты его спасал, а он… вон, значит, как! Ну, вернётся в Благовещенск, посчитаемся.

– Не убил, – хмуро сказал Иван. – Только ранил.

– Значит, убью. Где он? В Благовещенске?

– Нет, уехал в Хабаровск. С Еленкой.

– С Еленкой?! – почти вскрикнул Сяосун. – Почему?!

– Поженились. Она его любит.

– Это плохо! Это очень плохо! Я не могу… – Сяосун сглотнул, – не смогу сделать ей больно!

«И я не смогу, – подумал Иван, – она ж моя любимая сестренка! А Сяосун, выходит, был в неё влюблён. Вот так живёшь бок о бок, лицом к лицу и ничего не замечаешь, только собой занят, только о себе думаешь… А тут – соседи… близкие люди…»

Повисло тягостное молчание.

– Как его назвали? – после длинной паузы спросил Иван.

– Сяопин. – Сяосун усмехнулся: – Почти Саяпин.

– Где они? – Иван схватил его за руку. – Я хочу их видеть!

– Зачем? Цзинь живёт с русским инженером. Ты только всё испортишь. У вас разные дороги. Я знаю, что ты женат, у тебя тоже сын. Вот и живи своей жизнью, не лезь в чужую.

В ночи внезапно ухнула выпь. Сяосун высвободил свою руку и встал.

– Мне пора. Не гоняйся за нами, мы уходим на юг. Далеко. Прощай!

– Ради Бога, скажи, где они?

– Нет! – отрезал Сяосун и исчез, словно растворился в ночной темноте.

Иван продолжал сидеть у потухшего костра, оглушённый известием о сыне. Мысли метались, путались, он понимал, что должен встать и проверить… Чего проверять, командир? Живы ли товарищи? Ежели те самые, о которых сказал Сяосун, так они тебе не товарищи! Или – что с караульными, почему не подняли тревогу? А может, ты вообще остался один?

В ушах звенел колокольчик: «Цзинннь!» – прерываемый глухими ударами сердца: «Сяо… пин… Сяо… пин… сын… сын…»

Сын!.. Он должен их найти!..

А как же Настя, Кузя?! Может, и верно, надо послушаться Сяосуна и не вмешиваться в чужую жизнь? Чужую? Почему – чужую?! Ведь это его Цзинь и его сын! Как теперь жить, не зная, где они, как они?!

Забыть? Это невозможно! Как забыть, если знаешь? А знание – это теперь на всю жизнь. На всю жизнь!

И вдруг ударило в голову: «А что, если это – месть?! Ну да, конечно же, месть. Месть Сяосуна ему, Ивану, за сестру, за отца и мать, за всех убитых тогда китайцев. Да, Ивана не было среди убийц, но он – русский, значит, отвечает за всех. Должен отвечать! И эта мысль – тоже на всю жизнь?»

…Утром отряд не досчитался троих. Они лежали рядом на берегу озера, головы были в воде.

– Спьяну ли чё ли? – спросил простодушный Илька.

Так и порешили: спьяну. Нарушили приказ в походе не пить, вот и поплатились. Хоронить повезли домой, в Благовещенск. Тем более что пора было возвращаться, все припасы подошли к концу.

А хунхузы исчезли, ушли в неизвестном направлении.

9

Есаул Саяпин перевёл дыхание и нажал кнопку электрического звонка возле двери, на которой красовалась медная начищенная табличка «Инженеръ Ваграновъ Василий Ивановичъ». Всё-таки очень тяжело приносить в семью убийственное известие, а именно с таким он пришёл в дом своего друга.

Они встретились накануне битвы под Мукденом. Группе Фёдора Саяпина числом в триста сабель, сформированной из казаков Амурского, Уссурийского и Забайкальского войск, была поставлена задача скрытно обойти правый фланг 5-й японской армии и ударить ей в тыл в момент наивысшей фазы сражения. Эту самую наивысшую фазу должен был определить командир группы. Для усиления эффекта казакам придавалась конная батарея в четыре скорострельных полевых пушки. Командиром батареи оказался капитан Василий Вагранов.

Конечно, оба обрадовались, обнялись, расцеловались, а вот посидеть почаёвничать не довелось. Резко изменилась боевая обстановка: японцы неожиданно провели массированный артиллерийский обстрел русских позиций, за которым последовала фронтальная атака пехоты. О скрытном обходе японского фланга уже не могло быть и речи.

Конные четвёрки вынесли ваграновские пушки на плоскую высотку, с которой открывался хороший и в ширину, и в глубину вид на цепи противника. Лучшей огневой позиции было не сыскать, только обустраивать её времени не оставалось: слишком быстро развивалась японская атака. Артиллеристы развернули орудия на прямую наводку и начали бить по левому крылу атакующих на всю его глубину. Двадцать шрапнельных снарядов за пару минут настильным веером способны остановить целый батальон. Что и произошло.