Амур. Лицом к лицу. Ближние соседи
Шрифт:
К Ваграновым Цзинь всё-таки пошла, не хотела обижать Машу. К тому же не пришлось подарок искать и придумывать: отец успел сшить Семёну Ивановичу отличные сапоги.
Застолье уже было в разгаре. Новую гостью встретили весёлыми приветствиями. Приезжие братья дружно вскочили, предлагая ей место за столом. Она выбрала предложение старшего, совсем не похожего на Семёна и Дмитрия. Почему именно его, сразу не поняла, и лишь чуть позже догадалась: сердце подсказало, ведь у неё тоже маму убили, и они – как брат и сестра по несчастью.
Брат
Цзинь смутилась и почувствовала, как загорелось лицо. Не доев предложенный Машей кусок рыбного пирога, она торопливо встала и вышла в прихожую.
– Ты куда это собралась? – преградила дорогу Маша.
– Никуда… Жарко… Лицо сполоснуть…
– А-а, ну иди. Умывальная знаешь где.
Но и Маша не успела вернуться в комнату, и Цзинь дойти до умывальной не удалось. Входная дверь распахнулась без стука, и на пороге вырос здоровенный казак с головы до ног в форме Амурского войска: тёмно-зелёная фуражка с жёлтым околышем на рыжекудрой голове, тёмно-зелёные же рубаха и шаровары с жёлтыми лампасами, серебряные с жёлтым просветом, четырьмя звёздочками и большой буквой «А» погоны, портупея через правое плечо и шашка на боку.
– А подать сюда виноватого! – прогудел казак. – Кому тут полтинник прилетел?
В прихожей света было маловато, и разглядеть, кто перед ним, ему не дали Ваграновы. Они выскочили все разом, Машу и Цзинь оттеснили в угол, казака облапили, мешая друг другу обнять его и поздороваться. И все что-то говорили, говорили… А Цзинь спряталась за Машу и боялась пошевелиться, чтобы новый гость ненароком не обратил на неё внимание. Это был Фёдор Кузьмич Саяпин. Уже не сотник, а подъесаул.
Гостя под руки увели в столовую, а Василий приотстал и перехватил Цзинь, собравшуюся под шумок улизнуть.
– Цзинь, вы куда-то торопитесь?
– Да, – смутилась она, – у меня сын маленький… с дедом…
– Сын – это святое! Давайте я вас провожу.
– Что вы! Нет-нет! У вас, я вижу, гость дорогой…
– Да, Фёдор действительно дорогой нам человек, но он никуда не спешит, мы ещё успеем наговориться, а вам одной идти будет неуютно.
Они вышли из дома в осенние сумерки. На ясном небе, словно капли дождя на стекле, висели крупные звёзды. По остывшей розовато-серой глади заката скользила утлая лодочка месяца. От недалёкой станции долетали пыхтенье паровоза и металлический стук буферов: видимо, формировался эшелон.
Василий взял Цзинь под руку. Она была ниже его плеча, и его твёрдая ладонь оказалась у неё под мышкой. Она высвободилась и сама взяла его под руку.
Некоторое время шли молча. Потом Василий кашлянул, и Цзинь, словно спохватившись, торопливо сказала:
– Вы произнесли: «Сын – это святое»… У вас есть сын?
– К сожалению, нет. Я никогда не был женат.
– И никого не любили?! – удивилась она.
– Любил. И жениться хотел. Но девушка умерла от чахотки.
Василий говорил неторопливо, чисто проговаривая каждое слово.
«Так, наверно, говорят большие начальники, – подумала Цзинь, – чтобы их подчинённым всё было слышно и понятно».– А вы где служите? – спросила она.
– В Сунгари… то есть в Харбине. Недавно переименовали, ещё не привык. В Главном управлении КВЖД. Возглавляю службу эксплуатации южного отделения дороги. А вы?
– Я – помощница Семёна Ивановича по связям с китайским персоналом и вообще с китайцами.
– А русский язык где учили?
– В детстве жила в Благовещенске, там и научилась. А читать и писать по-русски учила Маша. Она – очень хороший человек!
– Да, Семёну повезло с женой. Скоро и малыш появится.
«А я и не заметила», – подумала Цзинь и устыдилась своего невнимания к подруге.
– Мне показалось, или вы знаете Фёдора Саяпина? Он ведь тоже из Благовещенска.
– Какого Саяпина? – как бы удивилась Цзинь.
– Ну, того, кто сейчас в гости пришёл.
– А-а… Нет, не знаю, – небрежно сказала она, но, видимо, сказала не очень уверенно, потому что Василий остановился, повернулся к ней лицом и мягко попросил:
– Если не хотите говорить – не говорите, но лгать… не надо.
– Лгать?! – Это русское слово было ей незнакомо.
– Говорить неправду, – поняв её незнание, пояснил Василий.
Цзинь густо покраснела и порадовалась, что в сумерках её смущение не видно.
– Простите… Да, я знаю Фёдора Кузьмича. Наши семьи дружили.
– А что случилось? Почему дружба в прошлом?
– Осада Благовещенска… – Цзинь пронизал ужас от одного лишь воспоминания, и ужас этот отразился явной дрожью в голосе.
– Знаю. – Прозвучало глухо и, как показалось Цзинь, виновато. – Стыдно и больно!.. – Василий помолчал и повторил с отвращением: – Стыдно и больно! – И добавил: – Не знаю, можно ли такое простить, но я прошу прощения. Поверьте, это было какое-то затмение. Русский народ не такой, он добрый, милосердный, незлопамятный…
Цзинь кивнула, взяла его под руку, и они снова пошли рядом. Но вспыхнувшая напряжённость не проходила. Молчание затягивалось.
– А вы где с Фёдором Кузьмичом познакомились? – наконец спросила она. – Он тоже в Главном управлении?
– Он при штабе Заамурского округа пограничной стражи. А познакомились… – усмехнулся Василий и коротко рассказал про поход от Хурхуры до Сунгари, про Фёдора и его сына. Казаки для него были сплошь герои. – А при осаде Сунгари Ивана тяжело ранили… очень тяжело, еле выжил, – закончил он. – Девчонка выходила, которую он от «боксёров» спас.
– Девчонка? – не сдержав прозвеневшую в голосе ревность, переспросила Цзинь.
– Ей всего пятнадцать было. Ихэтуани снасильничать хотели, Иван с товарищами спас.
– Теперь ей восемнадцать, – задумчиво сказала Цзинь. – Невеста!
– Да нет, жена, – возразил Василий. – И – мать. Сынок у них, Кузя маленький.
– Сыно-ок! – произнесла она, словно охнула, простое слово с такой тоской, что Василий снова остановился, взял её за плечи и попытался заглянуть в глаза.
Она отвернулась, но слеза блеснула в свете месяца.