Анализ мировых систем и ситуация в современном мире

Если такая борьба никогда не кончится, то многие поверхностные обобщения о «стадиях», которые проходят «социалистические» государства, ставятся под вопрос.

Во время «культурной революции» доказывалось, что доклад Мао «О правильном разрешении противоречий внутри народа», цитируемый выше, так же как и еще один, «полностью опровергали «теорию отмирания классовой борьбы», которую защищал Лю Шаоци» [27] . Мао особенно настаивал на том, что «отмена системы собственности эксплуататорских классов посредством социалистических преобразований не означает исчезновения борьбы в политической и идеологической сферах» [28] .

27

Long live The Invincible Thought of Mao Tse-Tung! Брошюра без даты, выпущена между 1967 и 1969 гг., переведена в Current Background, 884 (18 июля 1969), р. 14.

28

Такова позиция, высказанная Мао Цзэдуном в его речи, обращенной к рабочему совещанию Центрального Комитета в Пейтайхо в августе 1962 г., о чем говорится в брошюре Long live..., p. 20. Позиция Мао была затем изложена на X пленуме Центрального Комитета КПК восьмого созыва в сентябре 1962 г., этот пленум в вышеупомянутой брошюре описан как «великий поворотный пункт в неистовой борьбе между пролетарскими и буржуазными штабами в Китае» (ibid., p. 21).

Действительно, такова логика культурной революции. Мао утверждает, что даже если достигнута политическая власть (диктатура пролетариата) и произведены экономические преобразования (упразднение частной собственности на средства производства), революция все еще далека от завершения. Революция — это не событие, а процесс. Этот процесс Мао называет «социалистическим обществом» — с моей точки зрения, это какой-то бессвязный набор слов, но это не важно, — и «социалистическое общество занимает довольно длительный исторический период» [29] . Более того, «классы и классовая борьба существуют на протяжении всего периода социалистического общества». [30] X Пленум Центрального Комитета КПК восьмого созыва (24- 27 сентября 1962 г.), принимая взгляды Мао, вообще отказался от слов «социалистическое общество», говоря вместо этого об «историческом периоде пролетарской революции и пролетарской диктатуры... историческом периоде перехода от капитализма к коммунизму», который, как было сказано, «будет продолжаться десятки лет или даже дольше», и во время которого «существует классовая борьба между пролетариатом и буржуазией и борьба между капиталистическим и социалистическим путем» [31] .

29

22 Замечание, сделанное Мао на XX Пленуме, цит. по: Ibid, p. 20.

30

Мао Tse-Tung. Talk on the Question of Democratic Centralism (30 января 1962 г.). In: Current Background, 891 (8 октября 1969 г.), р. 39.

31

Communique of the 10ш Plenary Session of the 8th Central Committee of the Chinese Communist Party, Current Background, 691 (5 октября 1962 г.), р.З.

Мы не располагаем прямыми возражениями Лю. Мы можем, однако, считать выражением альтернативной позиции недавно опубликованный в СССР анализ отношений между социалистической системой и мировым развитием. Там было признано, что в некий неуточненный момент после Второй мировой войны «социализм перерос границы одной страны и стал мировой системой» [32] . Далее утверждается, что «капитализм, возникший в XVI в., стал мировой экономической системой только в XIX в. Буржуазным революциям потребовалось 300 лет на то, чтобы покончить с властью феодальной элиты. Социализму потребовалось 30 или 40 лет для того, чтобы собрать силы для новой мировой системы» [33] . Наконец, в книге говорится о «капиталистическом международном разделении труда» [34] и «международной социалистической кооперации труда» [35] как о двух раздельных явлениях, из этой противоположности выводится политическое заключение: «Единство социалистической системы серьезно пострадало от раскольнического курса, проводимого руководством Китайской Народной Республики», этот курс определяется как «великодержавный шовинизм Мао Цзэдуна и его группы» [36] .

32

Yuri Sdobnikov, ed. Socialism and Capitalism: Score and Prospects (Moscow: Progress Publications, 1971), p. 20. Книга была подготовлена сотрудниками Института мировой экономики и международных отношений, и главным автором был профессор В. Аболтин.

33

Ibid., р. 21.

34

Ш., р. 26.

35

Ibid., p. 24.

36

Ibid., p. 25.

Обратите особое внимание на контраст между этими двумя позициями. Мао Цзэдун вел дискуссию, исходя из видения «социалистического общества» скорее как процесса, чем как структуры. Как Франк и Суизи, и вновь скорее неявно, чем определенно, Он берет для анализа в качестве целого скорее миросистему, чем национальное государство. Анализ, проводимый советскими учеными, напротив, особо доказывает наличие двух мировых систем с двумя разделениями труда, существующими бок о бок, хотя признавалось, что социалистическая система «разделена». Если она разделена политически, объединена ли она экономически? Нужно думать, что едва ли. На основании чего же в таком случае доказывается существование системы? Или это только моральный императив? И означает ли это, что советские ученые строят свои концепции на основе метафизики Канта?

Давайте посмотрим теперь, не сможем ли мы интерпретировать вопросы, затронутые в двух этих дискуссиях, в рамках общей системы концепций, которая могла бы быть использована для анализа функционирования миросистем, и особенно исторически специфической капиталистической мироэкономики, которая к настоящему моменту существует уже четыре или пять столетий.

Мы должны начать с того, как доказывается существование единого разделения труда. Мы можем рассматривать разделение труда как сеть взаимозависимостей. Экономические акторы действуют в некоем допущении (очевидно, редко ясном для каждого из них), что целостность их существенных потребностей — в поддержании жизни, защите и удовольствии — будет удовлетворена в разумные по длительности сроки комбинацией их собственных производственных усилий и обмена в той или иной форме. Сеть взаимозависимостей наименьшего размера, которая в основном удовлетворяла бы ожидания подавляющего большинства акторов в этих пределах, составляет единую систему разделения труда.

Причина, по которой маленькая земледельческая община, единственная значимая связь которой с внешним миром состоит в выплате ежегодной дани, не может рассматриваться в качестве такой единой системы разделения труда, состоит в том, что человек, живущий в ней, ожидает обеспечения своей защиты в связи с «обменом» с другими частями мира-империи.

Это понятие сети отношений обмена предполагает, однако, различение между существенными актами обмена и тем, что может быть названо актами обмена «предметами роскоши» (или «безделушками»): Несомненно, такое различие коренится в социальном восприятии акторов, причем связано как с их социальной организацией, так и с культурой. Восприятие может меняться. Но различение имеет значение, если мы не попадаем в ловушку отождествления любой деятельности по обмену с существованием системы. Составные части системы (будь то минисистема или миросистема) могут быть связаны ограниченными обменами с элементами, расположенными вне системы, во «внешней зоне» системы.

Формы такого обмена очень ограничены. Элементы двух систем могут быть вовлечены в обмен безделушками. То есть каждый из них может экспортировать другим то, что в его системе социально оценивается как не имеющее большой цены, импортируя в обмен нечто, полагаемое весьма ценным. Это не просто педантическое упражнение в образовании терминов, поскольку обмен безделушками между миросистемами может быть чрезвычайно важным в исторической эволюции данной миросистемы. Причина, почему он так важен, состоит в том, что при обмене безделушками импортер стремится «сорвать куш», а не стремится к получению нормальной прибыли. Оба партнера по обмену могут одновременно гнаться за удачей, но лишь один при этом получает максимум прибыли, в то время как обмен прибавочной стоимостью внутри системы — игра с нулевой суммой.

Мы подходим, как вы видите, к существенной черте капиталистической мироэкономики, состоящей в производстве для продажи на рынке, где цель состоит в получении максимальной прибыли. В такой системе производство постоянно расширяется, пока рост производства остается прибыльным, и люди постоянно обновляют способы производства вещей, чтобы расширить пределы прибыльности. Экономисты-классики пытались доказать, что такое рыночное производство является неким «естественным» состоянием человека. Но сочетание трудов антропологов и марксистов оставило мало сомнений, что такой способ производства (в наше время называемый «капитализмом») был лишь одним из нескольких возможных способов.

Поскольку, однако, интеллектуальные споры между либералами и марксистами происходили в эру промышленной революции, de facto появилась тенденция к смешению капитализма и общества с господством промышленности. После 1945 г. это поставило либералов перед дилеммой, потребовалось объяснение, каким образом стало индустриальным некапиталистическое, по-видимому, общество — СССР. Наиболее изощренный ответ состоял в доказательстве, что «либеральный капитализм» и «социализм» были двумя вариантами «индустриального общества», обреченными на «конвергенцию». Этот аргумент был ярко изложен Раймоном Ароном [38] . Но то же самое смешение поставило марксистов, в том числе и. самого Маркса, перед проблемой объяснения, что за способ производства господствовал в Европе с XVI по XVIII в., то есть до промышленной революции. Большинство марксистов говорили о «переходной» стадии, что на самом деле является размытым понятием-пустышкой без операциональных указателей. Эта дилемма становится еще более острой, если в качестве единицы анализа берется государство, в этом случае приходится объяснять, почему в разных странах переход происходил в разное время и с разной скоростью [39] .

38

См.: Raymond Aron. Dix-huit lecons sur la societe industrielle (Paris: Ed. Gallimard, 1962).

39

Именно эта дилемма стояла, как я думаю, перед Э. Дж. Хобсбаумом при объяснении его так называемого «кризиса семнадцатого века». См. его статьи из Past and Present, перепечатанные (с различными критическими откликами) в книге; Trevor Aston, ed. The Crisis of the Seventeenth Century (London: Routledge and Kegan Paul, 1965).

Сам Маркс справлялся с этим, прописав различие между «торговым капитализмом» и «промышленным капитализмом». Это, я полагаю, неудачная терминология, так как она ведет к заключениям типа того, которое Морис Добб делает о «переходном» периоде:

«Но почему о нем вообще надо говорить как о стадии капитализма? Работники в общем еще не были пролетаризованы: то есть они не были отделены от орудий труда, а во многих случаях и от занимаемого ими участка земли. Производство было рассеянным, децентрализованным и неконцентрированным. Капиталист все еще был главным образом торговцем (курсив мой. — И. В.), который не осуществлял прямого контроля за производством и не навязывал своей собственной дисциплины труда ремесленникам, которые работали как индивидуальные (или семейные) предприятия и сохраняли значительную степень независимости (пусть и постоянно уменьшающейся)» [40] .

40

Maurice Dobb. Capitalism Yesterday and Today (London: Lawrence and Wishart, 1958), p. 21.

Можно задать вопрос: как это так? Особенно если вспомнить, как несколькими страницами раньше Добб подчеркивал, что капитализм — это способ производства (как же тогда капитализм может быть главным образом торговым?), что он основан на концентрации собственности в руках немногих, что капитализм — не синоним частной собственности и отличается от системы, в которой собственниками являются «мелкие производители — крестьяне или ремесленники». Добб доказывает, что определяющая черта частной собственности при капитализме состоит в том, что одни «обязаны [работать на тех, кто является собственниками], поскольку [сами не владеют] ничем и [не имеют] доступа к средствам производства [и поэтому] не имеют иных средств к жизни» [41] . Принимая во внимание это противоречие, даваемый Доббом ответ на его собственный вопрос является, на мой взгляд, чрезвычайно слабым:

41

Ibid., p. 6-7.