Аналогичный мир - 2

Грязную — только по названию, кто хлебом, а кто и языком вычищал миски — посуду через окошечко в двери отдали и, сыто отдуваясь, разбрелись по камере. Сегодня точно ни Оврага, ни Пустыря не будет. Все сортировки с утра бывают. Но у русских всё не по-людски.

Лязгнула дверь, и рявкнуло:

— Арч, Аист, Алан. На выход.

Трое названых медленно подошли к двери.

— Куртку… брать, масса? — осторожно спросил Арч.

И вдруг незлой и достаточно громкий, так что все услышали, ответ:

— На допрос с вещами не вызывают.

Дверь захлопнулась, и все бросились к Мартину. Так сортировка или что?

— На допросах и отсортируют, — объяснил Мартин.

— Ага, — сообразил Эркин. — Не щупают, а спрашивают.

Мартин невольно улыбнулся и кивнул. Снова лязгнула дверь.

— Эркин Мороз. На выход.

Сцепив за спиной руки, Эркин шагнул через порог в коридор, не оглянувшись, успев только поймать в спину голос Мартина:

— Удачи тебе.

Шли долго. Непривычно — шаги за спиной, а дубинкой не тычут, только голосом командуют. Переходы, лестницы, повороты… Эркин ничего не запоминал. Незачем. Обратно ведь тоже надзиратель отведёт, или в другую, или ещё куда… Совсем другой коридор. Двери деревянные с табличками. Как в комендатуре.

— Заходи.

Стол напротив двери. За столом русский, молодой, вряд ли старше него самого, в форме, показывает на столик посередине комнаты.

— Садись сюда.

Эркин осторожно сел. Стол и стул вместе. Сидишь как в клетке. Быстро не вскочишь, не увернёшься, но и из-под тебя не вышибут. Руки за спиной держать неудобно, и он их осторожно положил ладонями вниз на стол. Окрика нет, значит, можно.

— Я лейтенант Орлов. Буду вести твоё дело, — русский улыбается открыто, без затаённой издёвки, и Эркин, на всякий случай осторожно, пробует улыбнуться в ответ. — Сначала мне надо записать полные сведения о тебе. Назови своё полное имя.

Полное — это с отчеством? Наверное, так.

— Эркин Фёдорович Мороз.

Русский, кивая, быстро пишет.

— Год рождения?

— Девяносто шестой, сэр.

Русский поднимает голову.

— Если хочешь, можем говорить по-русски. Ты знаешь русский?

— Да, сэр. Как скажете, сэр.

— Хорошо, — Орлов перешёл на русский. Интересно, насколько велики познания парня? На чужом языке врать сложнее, трудно следить за нюансами. — Место рождения?

— Алабама, — и добавил по-английски: — Я питомничный, сэр.

Так у них и пошло дальше. Сразу на двух языках.

— В Джексонвилле давно?

— С весны.

— А точнее?

— Я не знаю… месяца. Я болел тогда, — про клетку всё же лучше пока не рассказывать. — Было ещё холодно.

— Листвы ещё не было?

— Нет. Я уже на работу ходил, когда листья появились.

— Ясно. И где жил в Джексонвилле?

Эркин замялся. Адрес тогда записала Женя, он даже не спросил.

— Я не знаю, как улица называется.

— В Цветном квартале?

— Нет, сэр, в белом, — как объяснить, чтобы сразу поняли? — Ну, я… — и как в воду прыгнул. Жене он уже не навредит, чего уж тут. — Я у… жены жил. А всем мы говорили, что я койку снимаю. И плачу деньгами, и всю работу по дому делаю.

— Здорово придумали! — искренне восхитился Орлов.

И Эркин невольно улыбнулся в ответ.

— И никто не догадался, не пронюхал?

— Нет, — мотнул головой Эркин. — Её за другое… убили, — он схватил открытым ртом воздух, как от удара, и заставил себя продолжить. — Она… она пыталась вам позвонить. В комендатуру.

Орлов кивал, не отрываясь от письма. Когда Эркин замолчал, поднял голову.

— Здесь есть графа «состав семьи». Давай заполним. У тебя есть кто из родных?

— Жена… была. Убили, — Эркин старался говорить спокойно, вжимая предательски вздрагивающие пальцы в крышку стола. — Брат… был. Убили.

За спиной стукнула дверь. Эркин замолчал, но не обернулся.

— Ну, как дела? — прозвучал весёлый, ненавистно знакомый голос. — Справляешься?

Мимо Эркина к столу прошёл русский в форме. Обернулся. Эркин узнал его и почувствовал, как по спине поползла холодная волна. И увидел, что его тоже узнали.

— Ага, старый знакомый, — Золотарёв улыбнулся и перешёл на английский: — Бегал, бегал и добегался. Вот теперь поговорим. Подробно и обо всём, спешить некуда.

Опустив веки, Эркин рассматривал свои руки. Зашелестела бумага.

— Ты смотри, какой шустрый, — продолжил по-русски Золотарёв. — Со всех сторон задницу прикрыл и всюду поспел. И жена, и брат…

Орлов молча показал на строчку: «Достаточно свободно владеет русским». Золотарёв кивнул и опять по-английски.

— Хорошо устроился, спальник, — у Эркина напряглось лицо, Орлов удивлённо приоткрыл рот, но Золотарёв жестом велел ему молчать, продолжая по-английски. — Что же ты за растеряха такой, всё потерял? А? И этот, лагерник, тебе не помог. Ты за него тогда на пулю, считай, лез, а он тебя подставил и дёру. И Бредли с Трейси не приехали. Что ж твой… лендлорд ни тебя, ни… семьи твоей не откупил? И ковбою старшему ты не нужен стал. Они там виски пьют, других бедолаг мордуют. Ну, чего молчишь? — и вдруг рявкнул: — Отвечай!

Эркин медленно поднял голову. Застывшее лицо. Широко раскрытые глаза смотрели в стену между Орловым и Золотарёвым. Орлов быстро написал на листке: «Глухо», — и два вопросительных знака. Показал Золотарёву. Тот пренебрежительно мотнул головой.

— Хороший ты парень, — сказал он участливым сожалеющим тоном. — А связался с такой уголовной сволочью. Бредли — шулер, барыга. Не знаешь, что это? В карты жульничает, краденым торгует. Трейси — киллер, наёмный убийца. А лагерник… Ты хоть подумай, сколько жизней надо было загубить, чтобы в лагерь попасть. И в лагере выжить. И для каких дел им ты, спальник, был нужен. Об этом тоже подумай. У тебя же не вся сила в член ушла, и в мозгах хоть что-то должно быть.

Эркин продолжал молчать. Золотарёв, насмешливо щурясь, оглядывал его неподвижное лицо, угадывающийся под тёмной рубашкой с открытым воротом мускулистый, налитый силой торс, спокойно распластанные на столе красивые ладони.

— Русскому тебя ведь лагерник учил. Или ещё кто? Ну? Для какого дела тебя готовили? Для этого и в Джексонвилль привезли. К кому?

Молчание Эркина не остановило его.

— Бабу эту ты хоть сам нашёл? Или тебя к ней в постель Бредли положил? Или это так, для блезиру? Ну да, ты ж перегорел, от тебя сверху никакого толку нет. А снизу ты с кем работал?

Орлов всё с большей тревогой вглядывался в невозмутимое лицо Эркина.

— Николай Алексеевич.

Золотарёв вздрогнул и посмотрел на него.

— Я бы хотел продолжить работу.

Тон у Орлова спокойный, даже чуть извиняющийся. Золотарёв зло улыбнулся.

— Ладно. Не горит, — и опять Эркину: — Ты подумай, парень. Тебе здесь не один день сидеть, мы ещё не раз поговорим.

Когда за Золотарёвым закрылась дверь, Орлов прошёл в угол к столу с графином и стаканами, налил полный стакан воды, молча поставил его перед Эркином, вернулся на своё место и занялся бумагами. Он писал, листал, перечитывал, делал пометки, сортируя и подкалывая исписанные листки и карточки. И подняв голову, увидел настороженное, но живое лицо. Стакан пуст. Уже хорошо.