Аналогичный мир - 2

— Вот оно, значит, как… Да уж, тут в оба смотри… Ты смотри, как вышло…

Когда они остались впятером, Фёдор посмотрел на остальных.

— Ну, спать, что ли, будем, мужики?

— Не время для цирка, — буркнул Роман.

— Да уж, — кивнул Грег.

Эркин встал, взял своё полотенце. Обычный вечерний ритуал. И обычная шутка Фёдора, что Мороз потому краснокожий, что кожу смыл и мясо просвечивает. И последним выйдет по вечерним делам Ив, оставив Приза под кроватью тихой командой: «Ждать». Все уже лежат, так что… обойдётся.

Так всё и было. Войдя, Ив выключил свет и раздевался уже в темноте. Но обычного похрапывания не было. Лежали тихо, но не спали. Света со двора от незанавешенного окна хватает и свёрнутый рулоном тюфяк на кровати — чёрт его знает, как звать по-настоящему — всем виден. Ив лёг, скрипнув кроватью.

— Вот скажи, — заговорил Роман, — ведь в одной комнате жили, а не поняли.

— А сколько жили? — возразил Фёдор. — За три дня человека не узнаешь.

— А это смотря где, — немедленно ответил Грег. — На фронте человек сразу себя показывает.

— На фронте — да, — согласился Фёдор. — А здесь? Он вон три дня пластом пролежал и рта не раскрыл. Вот и пойди, узнай его!

— Молчать тоже можно… по-разному, — сказал Роман. — Чего уж теперь?

— Ладно, — Фёдор резко повернулся. — Парням что теперь делать? Этот гад на них теперь баллоны катит.

Разговор шёл по-английски. И Эркин ответил сразу.

— А что мне делать? Это правда, я раб…

— Заткнись! — перебил его Грег. — Был ты рабом.

— Ну, был, — согласился Эркин. — Так номер же не сотрёшь. Так… чего ж? Отберут визу — так отберут. Что я могу сделать?

— Не помирай до расстрела, — буркнул Роман. — Не за что тебя визы лишать. И тебя, Ив, слышишь? Если что, мы всё, что надо, подтвердим.

— Спасибо, — дрогнувшим голосом ответил Ив. — Только… не подставить бы вас.

— Не подставишь. Сколько тебе лет, Ив?

— Восемнадцать, — помедлив, ответил Ив.

— Уже есть или только будет? — по тону Грега чувствовалось, что он улыбается. — Ты ж малолетка ещё, — Эркин невольно вздрогнул, но в темноте этого никто не заметил, а Грег продолжал: — Если даже и докопаются до чего, то сын за отца не отвечает. Понял? А язык учи. Обойдётся когда, без языка тяжело.

— Да, я понимаю, спасибо вам…

— Всё, — Грег твёрдо, даже резко перебил Ива. — Всё, спим. И больше не треплем об этом. Фёдор, понял?

— Чего непонятного? Спим, так спим. Не психуйте, парни, всё нормально будет.

— А чтоб за одного всех не мотали, — сонно пробурчал Роман, — самим чиститься надо.

— Заткнись, — так же сонно ответил Грег.

— Учёного учить только портить, — согласился Фёдор и повторил: — Спим.

Наконец наступила уже настоящая ночная тишина. Ив слушал, как они засыпают. Он лежал, заткнув себе рот кулаком, чтобы не завыть, не закричать в голос…

…Распахнутая в свет и тепло дверь. И плоский чёрный с неразличимым лицом силуэт человека, загораживающего вход.

— Уходи.

— Куда я пойду?

— Твои проблемы. Чтобы русские из-за тебя, волчонка недобитого, меня мотали, хочешь? Не-ет, хватит. Твой папаша порезвился, а я отвечать буду? Нет, поищи другого дурака.

— Хлеба хоть дай. Я третий день голодаю.

— И отвечать за пособничество и укрывательство? Нет. Уходи.

Он поворачивается и уходит. В чёрно-белую ночь. За его спиной лязгает запорами и замками дверь. И он опять в темноте. Один. От голода кружится голова, болят обожжённые и обмороженные руки и ноги, всё болит…

…Холодный влажный нос прикасается к щеке. Ив протягивает руку, и мохнатый собачий лоб, тёплый и живой, тычется в ладонь. Да, спасибо Призу, он уже не один.

Ив вздохом перевёл дыхание, погладил Приза.

— Спать, Приз, давай спать.

Стуча когтями по полу, Приз забрался обратно под кровать. Ив перевернул подушку, лёг поудобнее, натянув на плечи одеяло. «Господи, если бы я верил в Тебя, я бы помолился Тебе, Господи, я не прошу помощи, я знаю, что до седьмого колена, про виноград и оскомину, я всё это знаю и принимаю, но, но… но, Господи, разреши… разреши мне жить по своему разумению, я сам… Только, Господи, сделай так, чтобы из-за меня больше никого… Они готовы идти хлопотать, просить за меня. Кто я им? Они же догадались, и они простили меня. Защити их…»

Ив невольно всхлипнул, сдерживая слёзы. Шевельнулся на соседней кровати индеец, и Ив замер, закусил подушку.

Эркин осторожно повернулся набок, спиной к Иву. Пусть выплачется парень. Когда вот так к горлу подступит, и выплачешься — станет легче. Как тогда, в имении, когда он понял, что перегорел, что кончен, что никогда ничего уже не будет, что… Он тогда лежал и плакал, закусив рукав рубашки, чтобы не разбудить Зибо. Зибо ни разу не выдал себя. Что не спит, что слышит его стоны. «Ты уж не держи на меня зла, Зибо, дураком я был. Умом понимал, что ты… Ладно, чего сейчас? Ты давно в земле. И ни разу не пришёл мертвяком, значит, понял, что я не со зла так с тобой, прости меня. Ладно, Зибо, всё у тебя позади, а у меня… Ты уж прости меня, Зибо, что не дожил ты до Свободы, не моя вина в этом».

Всхлипывания на соседней кровати затихли, и дыхание выровнялось. Значит, заснул. Эркин бесшумно потянулся под одеялом, напряг и распустил мышцы. Ничего. Что бы там ни было, он всё выдержит… Тёплая мягкая темнота всё плотней, как стёганое одеяло, которое было дома в Джексонвилле, ласково охватывала его. И он даже не заметил, что исчез не умолкавший эти дни шум дождя.

* * *

…- Серёжа, вставай.

— Ну, мам, ну, ещё минуточку.

— В школу опоздаешь, вставай.

Мама, я опять не вижу твоего лица, что случилось, мама? Я — Сергей Игоревич Бурлаков. Мой отец — Бурлаков Игорь Александрович, моя мать — Бурлакова Римма Платоновна, мои сёстры — Аня и Мила, Анна и Людмила. Мы живём в Грязине, на Песчаной улице, дом двадцать шесть. Это всё так, всё правильно, мама, да? Разве я ошибаюсь? Это же я, Серёжа, Серёжка-Болбошка…

…Еле заметная дрожь пробежала по лицу, чуть приподнялись и снова опустились веки, шевельнулись пальцы безвольно брошенных поверх одеяла рук, напряглись и расслабились пальцы ног…

…- Я не Болбошка!

— А кто?

Отец хватает его поперёк туловища и валит на диван. Он извивается, выдираясь из крепких, таких сильных и добрых рук.

— Вот я вырасту как ты…

— И что тогда?

— И тоже обзываться буду!

— Обзываться — это обзывать себя, да, папа?

— Верно, Аня. Возвратный глагол.

Ему удаётся вывернуться, и он с боевым кличем кидается на плечи отца, повисает на них, пытаясь того повалить. Взвизгнув от восторга, забыв, что она большая, Аня присоединяется к нему, и упоённо визжит, дёргая отца за ноги, Милочка. Втроём они наконец валят его, такого большого, пышноволосого, укладывают на диване и рассаживаются на нём в ряд гордыми победителями.