Аналогичный мир - 3

Она записала и выпрямилась, улыбаясь.

— Двадцать седьмого августа родительское собрание. В шесть вечера. Пожалуйста, приходите.

— Спасибо, обязательно придём.

Эркин спрятал метрику Алисы и встал. Обязательные слова прощания, и он вышел.

На улице Эркин перевёл дыхание. Всё-таки немного, но психанул. И ведь не из-за чего. Конечно, Алису бы записали, Женя и говорила ему об этом, как о пустячном деле. Ну, вот он и сделал. И с языком решил правильно. Алиса будет учить язык, а он, проверяя её домашние задания, тоже выучит. А то индейцев много стало, то и дело возникают… вопросы всякие.

И как накликал.

— Хей! — прозвучало сзади.

Эркин обернулся, узнал Маленького Филина и улыбнулся.

— Привет.

Маленький Филин был в своей неизменной кожаной то ли куртке без застёжки, то ли рубахе навыпуск с бахромой и вышивкой.

— Слушай, дело есть.

— Какое? — миролюбиво поинтересовался Эркин.

Маленький Филин вдруг быстро оглянулся, будто дело было секретным, и Эркин мгновенно насторожился.

— Ты по-русски писать умеешь?

— Ну?

— Умеешь или нет?

— Умею, — твёрдо ответил Эркин. — А что?

— Я письмо домой написал, — щёки Маленького Филина заливал густой румянец. — А конверт по-русски написать надо.

— Понял, — кивнул Эркин. — Давай, напишу.

Маленький Филин полез за пазуху, но Эркин остановил его.

— Постой на весу неудобно. А конверт-то есть?

Маленький Филин мотнул головой так, что длинные волосы на мгновение закрыли лицо.

— Ты мне на обороте напиши, а я сверну.

— Зачем? Пошли на почту, и конверт купим, и писать удобно.

Почта располагалась рядом с вокзалом. В газете писали, что пора строить новую, но, видно, руки у городских властей ещё не дошли и потому ограничились ремонтом. Маленький деревянный домик теперь красовался новенькой ярко-зелёной краской и тоже ярким, но красным почтовым ящиком у входа. Светловолосая девушка, скучавшая за прилавком, продала им конверт с маркой за десять копеек, и они сели за стол у окна. Эркин взял одну из лежащих здесь ручек, макнул в чернильницу и попробовал перо на уголке исчёрканного вдоль и поперёк листа.

— Сойдёт. Давай конверт. Что писать?

Заполнять адрес на конверте их учила Полина Степановна, целый урок на это ушёл, и Эркин чувствовал себя очень уверенно.

— Великая Равнина, — шёпотом говорил Маленький Филин, с уважением глядя на получавшиеся у Эркина ровные буквы. — Союз шеванезов, род Оленя, стойбище у Голубого Камня. Всё.

— А кому?

Имя надо было писать уже не в переводе. Эркин несколько раз переспрашивал и даже для пробы написал на том же исчёрканном листке у чернильницы, чтобы на конверте вышло без помарок.

— Всё? — обрадовался Маленький Филин.

— Нет, обратный адрес нужен. Ты же будешь ответа ждать.

Маленький Филин неуверенно кивнул. Эркин быстро уверенно написал внизу: Россия, Ижорский Пояс, Загорье.

— Ты где живёшь? Улицу и номер дома надо.

— Мы в бараке. Глухов тупик, а номеров там нет.

— Так и написать, что барак?

— Ну да. А комната наша третья.

— Ага, написал. А имя твоё я по-русски напишу, а то не дойдёт.

— Ладно.

Когда Эркин закончил писать, Маленький Филин достал из-за пазухи лист бумаги, и Эркин изумился, увидев вместо букв непонятные значки и рисунки.

— Это у вас такое письмо?

— Да нет, — смутился Маленький Филин. — Я… я деду пишу, он грамоты совсем не знает. А это он поймёт.

Лист пришлось сложить в восемь раз, чтобы поместился в конверт. Письмо получилось толстым и тяжёлым, так что пришлось ещё на рубль марок докупать.

— Уфф! — выдохнул, выйдя на улицу, Маленький Филин. — Сделал!

Эркин кивнул.

— Слушай, а… шауни — это язык?

— Ну да. Нас, шеванезов, ещё и так называют. Ну, — Маленький Филин смущённо поддал носком запылённого ботинка камушек, — ну, я в школу-то ходил, но недолго.

— Запретили? — живо спросил Эркин.

— Надоело. — отрезал Маленький Филин. — Да и не нужна эта грамота на фиг.

У Эркина завертелось на языке, что чего ж тогда искал, кто бы адрес на конверте надписал, но сдержался. Но Маленький Филин понял несказанное и распрощался.

Поглядев на часы, Эркин заспешил домой. Тогда, в свой первый загорский день, они тоже шли по Цветочной, засыпанной снегом и очень тихой. А сейчас из-за заборов свисают и топорщатся белые и лиловые кисти сирени, птицы вовсю поют, дети кричат и смеются… Цветочная походила на улицу в Старом городе, только огородов тут не было и скотину не держали, разве только у кого поросёнок, скажем, в сараюшке, ну, и куры с кроликами. Но на улицу их не выпускали.

У одного из домов Эркин замедлил шаг, невольно залюбовавшись огромными и словно мохнатыми гроздьями сирени. Остановился, вдохнув сладковатый, но не приторный запах.

— Нравится? — окликнула его с крыльца женщина в круглых очках с полуседыми, собранными в небрежный пучок волосами.

— Да, — улыбнулся Эркин. — Я никогда не видел такой.

Она тоже улыбнулась и, спустившись с крыльца, подошла к кусту, у которого по ту сторону реечного заборчика остановился Эркин.

— Это персидская.

Она стянула перепачканную землёй, когда-то белую нитяную перчатку и подставила руку. Цветочная гроздь доверчиво легла на желтоватую бугорчатую ладонь.

— Я во «Флоре» саженец брала. Три года уже ей, — пытливо посмотрела на Эркина. — Любишь цветы?

Он кивнул?

— А растишь?

— На подоконнике, — рассмеялся Эркин. — Фиалка и хризантемы. Они уже засыпают на лето.

— Понимаешь, — кивнула она. — Во «Флоре» тоже брал?

— В магазине. А фиалку подарили.

Она снова кивнула.

— Фиалке тоже отдыхать надо.

И вдруг, вынув из кармана линялого фартука необычный кривой нож, она точным сильным движением отсекла ветку, одна из кистей которой лежала на её ладони, и протянула Эркину.

— Держи.

— Мне? — растерялся он. — Но… но почему?

— Потому!

Она теми же точными ударами отрезала ему ещё ветку белой и ветку малиновой сирени.

— Вот, держи. Дома листья лишние оборвёшь, стебли рассеки и воду не меня, а подливай. Долго простоят. Понял?