Анархист

Поздним вечером двадцать первого июня начальник Особого отдела сообщил командиру дивизии, что имеются сведения, по меньшей мере, о трёх перебежчиках, предупреждающих о нападении Германии в ночь на двадцать второе июня. Командир дивизии принял меры и приготовил пистолет: на всякий случай, может, придётся застрелиться.

Вдоль взлётной полосы были выстроены старые списанные самолёты, а боевые растащены по укрытиям. Ночь перед войной в штурмовом полку не спали — общими усилиями переделывали штурмовики, выпиливали стрелковую ячейку позади кабины пилота. Не на всех машинах успели сделать обивку, но оборонительные пулемёты установили на всех. Стрелки были подготовлены заранее, их вывозили на бомбардировщиках. Не было опыта полёта со стрелками у самих лётчиков, но с этим пришлось смириться.

То ли в два, то ли в три часа ночи, а может пораньше, в час — этого Юрий так и не запомнил — немцы нанесли бомбовый удар по всем аэродромам дивизии. Истребители, поднятые с замаскированных площадок, крепко влупили немцам, а с рассветом на взлёт пошел и штурмовой полк. Пограничники из окружения, в которое они попали в первый же час войны, с посыльным передали целеуказание на большую бронемехколонну, идущую на восток, по ней и отработали штурмовики. Хорошо отработали, а если учитывать, что это первый боевой вылет, то и вообще отлично. На обратном пути штурмовики были атакованы Мессерами, но результат оказался огорчительным для фрицев: не меньше пяти Мессеров воткнулись в землю, а ещё больше ушли на запад, испуская дым.

И пошла боевая работа. До поры Юрию везло: в него не попали зенитки с земли, а от истребителей отбивался его бортстрелок, тёзка, Юра Смирнов. Но везение вещь ненадёжная, и сначала крепко ранило стрелка и раскурочило пулемёт, а когда Юрий полетел без стрелка, ну не нашлось исправного пулемёта в оружейке, то Мессер, увидев что штурмовик беззащитен, зашел сзади и длинной очередью ударил по кабине. Почему он не повторил захода, или почему его не добил ведомый, совершенно непонятно — может банально кончились патроны? Но не у двоих же сразу... Впрочем, оно и к лучшему.

Юрий попытался тянуть до своих, но конечно же, не дотянул. Теряя сознание, чисто автоматически, он совершил посадку на первой попавшейся поляне.

Первое, что увидел Юрий, когда пришел в себя, было бездонное синее небо в просветах между листьями. Небо, в которое он стремился всю свою жизнь.

Преодолевая слабость, он огляделся: вокруг была лесная поляна. Сам он был раздет донага и лежал на теплой земле, завернутый в парашют. Наконец в поле зрения попал высокий крепкий чуть полноватый мужчина в лётном комбинезоне. Хотя нет, не лётном, а похожем. Но уже хорошо: наш брат-технарь. Мужик нёс на руках женщину, а рядом с ним шла врачиха из их дивизионного госпиталя, ещё в июне отправленного поездом в тыл. Ирина Михайловна выглядела ужасно: с разбитым в кровь лицом, в изорванном платье, сквозь дыры были видны кровоподтёки и царапины.

Потом был самый странный за всю жизнь разговор. Мужчина в комбинезоне оказался крупнейшим учёным, а в его рюкзаке — собрание чудес. Юрий даже не слишком удивился, узнав что сам был фактически поднят со смертного одра, а Лариса Авдеевна и вовсе воскрешена безо всяких допущений. Его не слишком поразили инструменты и приспособления, которые продемонстрировал Антон, тогда Юрий не слишком разбирался в науке и её инструментарии. Даже лебедь — чудо из чудес! — и то впечатлил, восхитил, но как-то умственно, не затронув душу. Юрия поразил в самое сердце, потряс до самой глубины существа набор ампул в небольшой коробочке. Когда Антон спокойным тоном сообщил, что из порошка этих ампул можно выращивать разные виды хлеба и мяса... А врачихи подтвердили эти слова... Вот тогда Юрий и понял, чем он будет заниматься всю свою послевоенную жизнь: он будет микробиологом.

Юрию было девять лет, когда в Поволжье вспыхнул жуткий голод. Нет, сам он не голодал, хотя паёк его отец и матушка получали сильно урезанный. Скудно было в их семье, но не голодно. Голод был вокруг. Страшная жара сожгла всю растительность, даже деревья среди лета стояли вялые, почти без листьев. Поля выглядели страшно: на сухой, покрытой сетью глубоких трещин земле, редко-редко стояли отдельные тощие ости, но в их колосках не было зёрен — зёрна даже не зародились из-за жары. Ветер доносил в город сладковатый смрад: это вымирали деревни. Изустно передавались страшные рассказы о том, что то тут то там поймали людоеда. Родители строго следили, чтобы Юра и младшие дети не выходили гулять в одиночку, и даже вместе, в компании, не покидали пределов улицы, а уж тем более, их слободы. Однажды Юра лично увидел жертву людоедов: с отцом он шел на завод, и увидел, что у моста на протоке толпится народ. Отец протолкнулся вперёд, Юра за ним следом. На земле лежал труп бабы, а у бабы была срезана часть ляжки до кости.

— Из воды выловили. — говорили в толпе.

Отец быстро вывел Юру из толпы, мол, нечего смотреть на всякие ужасы, и продолжил путь на завод. А к месту происшествия уже спешили двое милицейских в белых парусиновых шлемах.

Страна как могла, помогала голодающим: завозили продовольствие, по зёрнышку собирая его в разорённой Гражданской войной стране, вывозили людей в более благополучные области, устраивали общественные столовые, где люди могли получить питание. В страну были допущены иностранные фирмы, занимающиеся оказанием помощи.

Но немало хлеба для голодающих было найдено здесь же: кулаки, зерноторговцы и некоторые священники прятали хлеб, и теперь продавали его даже не втридорога, а на вес золота. Но даже не это самое страшное — зерно перегоняли на самогон для продажи или просто гноили, лишь бы не досталось проклятым большевикам и черни, посмевшей поддержать большевиков.

А тут — в руке неизвестно как сюда попавшего человека из будущего такое простое, и если задуматься, естественное решение самой страшной проблемы человечества.

Перелёт на родной аэродром и бой над ним Юрий практически не запомнил: он изо всех сил старался не лишиться чувств от слабости. Злость, боевой азарт — всё ушло в это усилие. Собственно, он выстоял только потому, что держался за ручку и спусковой крючок немецкого пулемёта.

Потом для Юрия началась совсем другая служба: он стал летать на разведку с Антоном, выявляя вражеские разведгруппы, давая целеуказания на вражеские позиции. Сначала Юрий работал радистом, но потом Антон научился напрямую работать в радиодиапазоне.

Потом, как-то незаметно, Антон стал обучать Юрия биологии и связанным с нею наукам. Капитан Серов, который стал их курировать, по спискам Антона, привозил нужные учебники. Сначала школьные, а потом и университетские. Потом пошли всякие монографии, сборники статей, в том числе и на иностранных языках: немецком, французском и английском. Языки тоже пришлось учить. Много всего было. Но основное Юрий конспектировал в толстые тетради, которые ему доставлял Серов. И авторучки с золотыми перьями, и лучшие чернила, и вообще все, что требовалось для учебного процесса. Условие было одно: давать тетради для перефотографирования содержимого, но это понятно: советская наука нуждается в новейших научных данных, прямиком из будущего.

Потом к процессу обучения подключились врачихи, которые вместе с ними перелетели с той стороны фронта. Антон снабдил их чудесными приборами из своих аптечек, оставив себе самый минимум. Мысль была простая: женщины организуют небольшое отделение госпиталя, где будут лечиться наиболее ценные генералы и командиры. Не все, а самые ценные. Но неожиданно выяснилось, что такие простые и обыкновенные бабы поставили дело так, что через их госпиталь (да-да, не отделение, а целый госпиталь!) стал обрабатывать не менее полусотни раненых в день. Потом — и по полторы, и даже по две сотни крайне тяжело и смертельно раненых. А ещё девчата додумались, как размножать бесценные приборы. Сам академик Бурденко неоднократно посещал новый госпиталь, очень хвалил его создателей и руководителей, и он же посоветовал врачам проситься в учёбу к Антону, и тот согласился.