Анатолий Тарасов

Капитанов не назначают, а выбирают. И ошибиться в выборе кандидатуры на эту должность нельзя: больно уж важна и ответственна роль капитана, настолько важна, что далеко не каждый, пусть даже выдающийся, хоккеист пригоден для этой роли. Фетисов же словно был создан для нее. Он — живой пример доблести, сознательной дисциплины, любви к хоккею, высокого мастерства, наконец.

Более того, выделяют Вячеслава и чисто человеческие достоинства — умение дружить, помогать товарищу и, что немаловажно, слушать другого. Вот почему ребята верят своему капитану, всегда готовы идти за ним на спортивный подвиг во имя прославления своего клуба, нашей сборной, всего нашего хоккея.

Вожак, всегда готовый помочь друзьям, и особенно молодежи, обрести крылья — таков Вячеслав Фетисов. И именно таким мне представляется защитник, спортсмен хоккея грядущего».

«Всё то, что во мне есть нормального, мужского, хоккейного, — признался Фетисов, — от Тарасова. Осознаю это совершенно четко. Книги его — библия моя была. И прикосновение к ним в детстве — это никакой оценки не имеет. Это бесценные вещи, которые полностью меня сориентировали и на результат, и на уважение традиций…»

Тарасов, по мнению Фетисова, и тренеров в школу ЦСКА подбирал, отвечавших всем его высоким требованиям, прежде всего моральным. «Что удивительно, — говорит Фетисов, — все считали его очень жестким, но игроки его любили и уважали».

В 78-м в Праге — Фетисову было всего 20 лет — его признали лучшим защитником чемпионата мира. Тарасов подошел к нему после турнира, обнял и сказал: «Славка, смотри не зазнайся». «А ведь прав был Анатолий Владимирович, — вспоминает Фетисов. — “Крышу” немножко снесло».

Поздней осенью 1986 года Тарасова пригласили проконсультировать оказавшийся в сложном положении «Ванкувер Кэнакс». Переводчиком с ним поехал Виктор Гусев, известный телекомментатор, а тогда корреспондент ТАСС. Выступал «Ванкувер» неважно, и руководители клуба сказали, что, воспользовавшись советами Тарасова, хотят поправить турнирную ситуацию.

Тарасов на третий день понял, что истинная цель приглашения — желание канадцев наладить мосты, чтобы переправлять затем по ним советских хоккеистов в НХЛ. Выдающийся тренер, несомненный хоккейный авторитет не только у себя в стране, по мысли канадцев, — именно та фигура, благодаря которой можно ускорить процесс. В консультациях «Ванкувер», надо сказать, тоже нуждался, и тренеры и игроки команды впитывали в себя почти всё, что говорил им и советовал Тарасов.

Поняв идею канадцев, Тарасов, по словам Гусева, «очень обиделся». «Витя, — обратился он к Гусеву, — по-моему, меня используют, по-моему, я им здесь не нужен. Мы, конечно, пробудем здесь с тобой до конца и время проведем нормально, но, по-моему, позвали для того, чтобы мосты налаживать. “Развели” старика Тарасова…» Тарасов и канадцам сказал то же самое. Они принялись убеждать его, что это не так, что они действительно нуждаются в его советах и консультациях, и Тарасов честно и основательно в течение двух недель, изо дня в день выполнял свою работу.

На пресс-конференции однажды репортеры поинтересовались у Тарасова, будут ли когда-нибудь советские хоккеисты играть в НХЛ, а канадские — в Советском Союзе. По словам Виктора Гусева, Тарасов был категоричен: «Мое мнение такое: никогда советские хоккеисты в Северной Америке играть не будут. Они у вас не приживутся. И вы у нас не приживетесь. Об этом нет даже смысла говорить». То ли тогда, в 86-м, Тарасов действительно так думал, то ли в нем заговорила обида на принимающую сторону, захотевшую, как считал Тарасов, использовать его для наведения мостов.

«Тарасов, — рассказывал мне Гусев, — уже тогда ходил с палочкой, которую называл “клюшкой”, уже тогда чувствовал себя неважно, из-за ноги уже тогда был больной человек. Через год после нашей поездки “Ванкувер Кэнакс” пригласил Тарасова и организовал для него операцию, которую оплатил клуб».

А в тот приезд Тарасов с первых же часов стал всех удивлять. «Мы прямо с аэродрома, — вспоминает Гусев, — отправились на тренировку. Канадцы предложили было отдохнуть после сложного длительного перелета, но Тарасов был тверд.

У нас, — сказал он встречавшим, — и без того мало времени. Нужно начинать работу сразу, без раскачки. Поехали на тренировку».

Приехав на тренировку, сели на трибуну. Тарасов внимательно смотрит на площадку и записывает, записывает, записывает… Неподалеку от него — журналисты. «Тарасов, — рассказывает Виктор Гусев, — вдруг поднимает голову и говорит: “Скажи им, что у меня первое замечание. Вот тренируют численное преимущество. Неправильно это делают. Почему защитники всё время бросают по воротам?” Кто-то из репортеров спрашивает Тарасова: “А куда же им бросать?” Тарасов объясняет: “Защитники должны два раза бросить по воротам, а третий раз — мимо ворот. И об этом обязан знать крайний нападающий. Он должен там стоять и рвануть на этот третий бросок и отправить шайбу в ворота”. То же самое потом Тарасов сказал в раздевалке тренеру Тиму Уотту. Все всё записали. Совпадение это или нет, но в состоявшемся на следующий день матче, по-моему с “Калгари”, разыгрывая численное большинство, “Ванкувер” забрасывает шайбу точь-в-точь по схеме Анатолия Владимировича. В газетах восклицают: “Первым же советом Тарасов поднимает нашу команду!”

После первой тренировки в раздевалке был разбор занятия. Имен хоккеистов Тарасов, разумеется, не знал, а на тренировочной форме на спинах у игроков не было и номеров, звенья работали в разных по цвету майках. Но советский тренер детально охарактеризовал действия каждого, оперируя прозвищами, которые дал сам, — “длинноволосый”, “в светлых перчатках”, “с клюшкой в левой руке”… И все прекрасно понимали, слушая характеристики Тарасова, о ком идет речь. Тим Уотт все записывал».

Тарасов составил небольшие записочки для каждого хоккеиста «Ванкувера». Некоторые игроки попросили Гусева перевести слова тренера и повесили записки на свои шкафчики в раздевалке. Другие повесили без перевода, сказали, что это «талисман, написанный рукой великого Тарасова». Содержание записок было простым, но емким. Одному хоккеисту Тарасов, например, написал: «Тебе необходимо усилить физическую мощь»; другому: «Обрати внимание на взаимодействие с центрфорвардом»; третьему: «Больше играй с партнерами»… Игроки к этим наставлениям отнеслись очень серьезно.

Любопытный эпизод был в Ванкувере с водой. Тарасов обратил внимание на то, что на тренировках игроки подъезжали к расставленным емкостям с водой и пили сколько угодно, в любой момент. «У нас, — рассказывает Гусев, — считалось, что это вредно для сердца. Мне мама даже говорила: не пей воду, когда играешь в футбол, бегаешь, — сердце надорвешь». Тарасов за голову схватился: «Что вы делаете?..» Это был единственный случай, когда Уотт сказал Тарасову: «Анатолий, мы слушаем всё, что ты говоришь, записываем, но во врачебные дела давай не будем влезать. Доказано, что это абсолютно правильно».

После каждого матча Тарасов занимался с тренерами разбором игры. Однажды обиделся. Уотта задержали на обязательной пресс-конференции. Тарасов ждал его. «Не уважает меня, мальчишка… Том, ты чего, Том? Виктор, так и переведи — ты чего, Том? Чтобы он понял». Тарасову объяснили, что Уотт был вынужден задержаться, потому что выполнял важную часть своей работы. Тарасов помягчел. Уотта, с его аристократической внешностью, он называл «белой костью», а про помощника его, краснолицего, усатого, похожего на лесоруба Джека Макилхарги, говорил: «Этот — наш».