Анатолийская мечеть XI–XV вв. Очерки истории архитектуры
Шрифт:
Все рассмотренные первые мусульманские сооружения Анатолии, – и арабская мечеть Харрана (которую безусловно правомерно рассматривать как памятник сирийский), и три постройки, относящиеся к правлению Великих Сельджуков, – демонстрируют генетическую связь с большими арабскими мечетями, в первую очередь, – с сирийскими прототипами эпохи Омейядов, и отражают приверженность к членению молитвенного зала поперечными нефами. Однако если первый сельджукский памятник на территории Турции – Улу-джами Диярбакыра – может рассматриваться как провинциальная реплика великой мечети Дамаска и расцениваться как архитектурное выражение идеи преемственности власти Халифата, то две постройки первой трети XII в. – Улу-джами Битлиса и Сиирта, – видимых аналогий в предшествующей и современной им арабской архитектуре не находят. Отдаленные параллели их сводчатым перекрытиям можно обнаружить в сельджукских мечетях Ирана, однако рассмотренные сооружения явно уступают по размеру и сложности планов, например, кирпичным мечетям Заваре и Наина. [102]
102
См.: Корбендо И. Великие святыни ислама. М., 2005. С. 268–269.
Вполне возможно, что обращение к каменным сводам поперечных нефов в мечетях Восточной Анатолии объясняется имевшимся здесь опытом возведения христианских церквей, привлеченным для архитектурного
В то же время нельзя не отметить, что, в отличие от дворовых арабских и айванных иранских мечетей, в памятниках Анатолии явно уменьшается значение двора, – вернее, внутренний двор останется неотъемлемым элементом анатолийских медресе, заимствовавших айванную планировку, но постепенно перестает быть необходимой частью мечети. Если в Диярбакыре еще сохраняется окруженный зданиями большой двор-сахн, воспроизводящий в уменьшенном масштабе пропорции дамасского прототипа, то в Битлисе двор перед молитвенным залом получен не с помощью архитектурных форм, а за счет понижения рельефа, а мечеть Сиирта, судя по расположению минарета, вообще обходилась без выделенного двора.
Климатические условия Анатолии предопределили приоритет закрытого со всех сторон, изолированного молитвенного зала, к которому, собственно, в последующие столетия и будут зачастую сводиться небольшие турецкие мечети, породив различие между понятиями месджит и джами. [103] В целом ряде больших мечетей сельджукских княжеств XII–XIII вв. роль двора мечети будет играть открытая внутренняя ячейка, иногда позже перекрываемая световым барабаном; но эти памятники станут предметом следующего очерка.
103
Под турецким термином месджит (mescit) обычно понимается небольшое изолированное здание мечети, лишенное минбара и (часто) минарета и предназначенное исключительно для совершения молитвы в шаговой доступности от жилья (аналогично квартальной мечети) (см.: Petersen A. Dictionary of Islamic Architecture. L.-N.Y., 2002. P. 186); джами (gami) обозначает городскую (пятничную, «соборную») мечеть, в которой предусмотрена возможность чтения проповеди и пространство которой расширяется за счет портиков, галерей, двора; однако на практике различия и в архитектуре, и в употреблении терминов стираются.
Пока же отмечу, что уже в первые десятилетия сельджукских завоеваний Анатолии возводимые здесь пока немногочисленные мечети становятся не только необходимыми для мусульманского населения культовыми сооружениями, но и инструментом политической пропаганды и объектами архитектурных поисков. Ареал этих объектов примыкает к границам Северной Сирии, зодчество которой именно в рассматриваемый период (до середины XII в.) оценивается как наиболее интрузивная фаза средневековой мусульманской архитектуры, [104] т. е. эпоха осознания классического наследия и взаимопроникновения традиций, в т. ч. христианских. Правда, если Я. Таббаа объяснял эту особенность сирийского материала относительной изоляцией данной территории и как следствие – вынужденным консерватизмом и «томлением в собственном соку» в противовес активному поиску новаций в персидском зодчестве, [105] то применительно к анатолийской архитектуре приходится говорить скорее о сознательном выборе ориентиров в рамках политической риторики Великих Сельджуков, направленной на утверждение легитимности своей власти в северо-западных областях Халифата и тем более на вновь присоединенных территориях Восточной Анатолии. [106]
104
Tabbaa Y. Survivals and Archaisms in the Architecture of Northern Syria, ca. 1080-ca. 1150 // Muqarnas. 1993. Vol. X. P. 29.
105
Ibid. P. 29–33.
106
См. подробнее: Кононенко. Анатолийские мечети Великих Сельджуков: архитектурные и политические ориентиры // Искусствознание. 2015. № 3–4.
При этом архитекторы анатолийских памятников не только быстро осваивают работу с непривычным для иранцев, но традиционным для зодчества Анатолии камнем, но и оказываются способны на радикальные самостоятельные (учитывая, как говорилось выше, отсутствие какой-либо «сельджукской традиции») решения, создав новый тип культового сооружения, соответствующий климатическим условиям данной территории, – зальную мечеть, легко обходящуюся без двора, но превращающую затененную зуллу в закрытый молитвенный зал.
В этих условиях мечеть перестает быть лишь местом, выделенной территорией для молитвы, – каковыми являлись, например, не имевшие стен первые мечети Ирака, рассматриваемые как предтечи арабского типа гипостильных дворовых мечетей, [107] временные мечети-намазго или даже айванные мечети Ирана, и становится закрытым помещением, пока что, – в полном соответствии с исламским представлением о ритуальном пространстве, – архитектурно децентрализованным, но более соответствующим метафизическому представлению о Доме и/или Храме. Этот шаг позволяет мечети перестать быть «стабильной горизонтальной структурой» [108] и развиваться уже как архитектурный объем, не только по горизонтали, но и по вертикали, предопределяя усложненную объемность османских культовых зданий и их превращение в пространственные доминанты городов. Создание нового типа зальной мечети, дополнившего уже существовавшие арабский дворовый и иранский айванный типы, должно расцениваться как принципиальный турецкий вклад в архитектуру ислама, и вклад этот был предопределен уже в первые десятилетия исламизации и тюркизации Анатолии.
107
См. подробнее: Grabar О. The Formation of Islamic Art. Yale, 1973. P. 115–116; Шукуров. Образ Храма. С. 46–47, там же литература.
108
Ср.: Шукуров. Искусство и тайна. М., 1999. С. 82.
Региональные модели восточно-анатолийской мечети в XII в
Дом
Великих Сельджуков формально просуществовал до 1194 г., однако распад Сельджукской империи начался уже в конце XI в., после смерти Малик-шаха, наследники которого вступили в ожесточенную борьбу. [109] Ход этой междоусобицы, основной ареной которой стали Хорасан и Сирия, равно как и борьба с исмаилитами и походы султана Санджара против каракитаев и огузов, нас интересовать не будут, – достаточно сказать, что области Анатолии, оказавшиеся далеко от династических интересов Великих Сельджуков, перешли под контроль местных тюркских династий, формально сохранявших вассалитет по отношению к аббасидскому Халифату, но проводивших собственную политику и попеременно усиливавшихся в перманентной борьбе и временных союзах друг с другом, Византией, Зенгидами и крестоносцами.109
О факторах распада государства Великих Сельджуков см., например: Рахманалиев Р. Империя тюрков. Великая цивилизация. М., 2013. С. 198–199.
Наиболее заметным в истории оказался Румский султанат, основанный официально получившим титул султана Сулейман-шахом, столицей которого стал сначала Изник (византийская Никея), а позже – Конья (Иконий). Государство Сельджуков Рума неоднократно меняло свои границы, распадалось и вновь воссоединялось, достигнув пика своего могущества и культурного расцвета в первой половине XIII в. В существующей историографии Сельджуки Рума часто выглядят не только как основная, но и как единственная политическая сила Малой Азии, пришедшая на смену Великим Сельджукам и объединявшая всех анатолийских мусульман, [110] оттесняя на второй план династии тюркских князей-улубеев.
110
См., например: Гордлевский В. Государство Сельджукидов Малой Азии. М.-Л., 1941; Гусейнов Р. А. Сельджукская тематика в современной историографии // Тюркологический сборник. М., 1970; Sterlin Н. Turkey from the Selcuks to the Ottomans. L.-N.Y.-Tokyo, 1998. P. 7–8: Запорожец B. M. Сельджуки. M., 2011; Bayram M. State formation among the Seljuks of Anatolia // Mesogeios. 2005. V. 25–26.; Savvides A. G. C. Byzantium in the Near East: its relations with the Seljuk sultanate of Rum in Asia Minor, the Armenians of Cilicia and the Mongols A. D. C. 1192–1237. Thessalonica, 1981; Crysostomides J. The Byzantine Empire from the eleventh to the fifteenth century // The Cambridge History of Turkey. V. I. Byzantium to Turkey, 1071–1453. Cambridge, 2009. P. 11–22.
Действительно, именно с Румским султанатом связаны наиболее документированные (благодаря прежде всего византийским источникам) военные кампании, определившие процессы дальнейшей тюркизации и исламизации Анатолии. В 1117 г. в битве под Филомелионом (Акшехиром) византийцы взяли частичный реванш за поражение при Манцикерте, лишив Румский султанат выхода к морю и временно остановив заселение тюрками западных областей Малой Азии, однако на протяжении всего XII в. Румский султанат оставался важнейшим фактором в хитросплетениях постоянно менявшихся отношений между Константинополем, государствами крестоносцев, тюркскими эмиратами Анатолии и сельджукской, а затем зенгидской Сирией, особенно после того как в 1147 г. под ударами Сельджуков растаяли армии II крестового похода. [111] Попыткой обуздать зарвавшегося вассала и восстановить хотя бы формальный сюзеренитет являлся поход союзного войска Мануила I Комнина во Фригию, – «ошибка, погубившая Византию», [112] – закончившийся разгромом под Мириокефалоном в 1176 г. Эта победа на следующие полвека превратила Сельджуков Рума в могущественнейшую державу Анатолии, постепенно распространившую свою власть на Вифинию и Фригию. [113] Задача вытеснения Византии, подчинения тюркских князей и создания в Малой Азии единого сильного мусульманского государства к концу XII в. была Сельджуками выполнена, и Фридрих Барбаросса во время III крестового похода (1190 г.) искал поддержки против Саладина уже непосредственно у султана Рума как у равного себе властителя… [114]
111
Неудача II крестового похода не только способствовала росту авторитета Сельджуков Рума, но и привела к изменению отношений между христианами Европы и Палестины, а также стала переломным моментом в развитии концепции джихада, обусловив активность Hyp ад-Дина Зенги: Хилленбранд. Указ. соч. С. 128 сл. См. также: Успенский Ф. И. Восточная политика Мануила Комнина: турки-сельджуки и христианские государства Сирии и Палестины // Сообщения Российского Палестинского общества. 1926. Вып. XXIX. С. 111 сл.; Berry V. G. The Second Crusade // A History of the Crusades. V. I. Madison, 1969. P. 463–512.
112
Рахманалиев. Указ. соч. С. 203. Рахманалиев считает причиной похода союзнические обязательства Византии расчистить путь крестоносцам в Палестину, однако в 1170-х годах крестовый поход не предпринимался. По другой версии, обострение отношений между Константинополем и Коньей было вызвано отказом Кылыч-Арслана II передать Византии часть владений ее бывшего вассала – Данишмендидов. См.: Райс. Указ. соч. С. 59–60.
113
См. подробнее: Cahen. Op. cit. P. 97–106; История Византии. Т.2. М., 1967. С. 318–332; Vryonis S. The decline of medieval Hellenism in Asia Minor and the process of Islamization from the eleventh through the fifteenth century. Berkeley-Los Angeles-L., 1971; Angold M. The Byzantine empire 1025–1204. A political history. L., 1984; Turan O. Anatolia in the period of the Seljuks and the beyliks // The Cambridge History of Islam. Vol. la. Cambridge, 2008. P. 236–244; Запорожец В. М. Указ. соч. С. 187–200.
114
В конце жизни Кылыч-Арслан II, утомленный ссорой с Салах ад-Дином из-за не слишком удачного замужества своей дочери, отрекся от власти, но, разделив султанат между сыновьями, сразу же ввязавшимися в междоусобицу, подобно шекспировскому королю Лиру, нашел поддержку только у младшего сына, – того самого, которого оставлял заложником при византийском дворе.
Между тем после битвы при Манцикерте уже в 1080-е гг. в Центральной Анатолии, к северу от земель Румского султаната, оформляются владения Данишмендидов, Эрзинджан становится столицей Менгуджакидов, Диярбакыр перешел под власть Иналоглу, соседний Битлис передан Мехмеду-гази, основателю династии Дилмачоглу; на рубеже XI–XII вв. Хасанкейф переходит под власть Артукидов, Ахлат на северном берегу оз. Ван достается Сукману аль-Кутби, потомки которого приняли титул Шах-Арменидов, в 1103 г. в Эрзеруме укрепляются Салтукиды… Все эти мусульманские династии первоначально прокламировали свой вассалитет по отношению к Халифату, в т. ч., как мы видели, и архитектурными средствами, однако по мере ослабления Великих Сельджуков были вынуждены искать новых сюзеренов, – вплоть до египетских Фатимидов.