Анатомия зла

Все дело в темноте, убеждал себя Гроэр. В этих проклятых тучах, неизвестно откуда взявшихся. Надо просто дождаться утра, и все покажется иным. Тогда он с легкостью сможет осуществить задуманное.

Гроэр закрыл глаза, вслушиваясь в голос океана, такого близкого и такого недостижимо далекого. Он мысленно представлял себе упругие округлые валы, с упрямой настойчивостью атакующие берега, и оскал остроконечных скал, противоборствующих их натиску. С высоты своего излюбленного места у обрыва он наблюдал из года в год, как после очередного штурма с шипеньем отползает океан, вбирая в себя разбитые вдребезги надежды-волны, чтобы тотчас перегруппировать их для новой атаки. Это могучее водяное чудовище никуда не спешило. Оно знало – не сегодня, так через тысячу лет берега сдадутся. Что для него время! Шорох волн да истертые в песок скалы...

Проснувшийся как всегда на рассвете Джимми заглянул в спальню своего подопечного, проверить, не раскрылся ли тот во сне, и обнаружив, что постель его даже не смята, ворча направился в библиотеку. Библиотека была пуста. Одолеваемый дурными предчувствиями, опекун бросился в сад. Тим, только того и ждавший, засеменил следом.

Утро было холодным. Сад едва просматривался сквозь рваные клочья тумана. То не туман, а отставшее от небесного стада одинокое облако спустилось так низко, что запуталось в кронах деревьев.

Джимми знал наперечет все излюбленные места Гроэра, однако не обнаружил его ни в бассейне, ни на спортивной площадке, ни на краю скалы, ни у пруда. Оставалось предположить только одно: мальчику удалось каким-то образом сбежать с виллы.

Опустившись на землю, опекун погрузился в странное оцепенение. Рад он этому или не рад? Если мальчик действительно сбежал, а другого варианта просто быть не могло, значит он спас сам себя от большой беды. Как он будет жить и на что – дело второстепенное. Главное, что он будет жить. От этих мыслей морщинки на лице опекуна разгладились, а в глазах заблестели слезы. Но следом пришла другая мысль: что он скажет хозяину? В какое бешенство придет Гроссе, двадцать лет ждавший этого момента. Все его планы, каким-то таинственным образом связанные с Гроэром, летят в тартарары. А как насчет двадцати лет верной службы и неусыпных забот самого Джимми? Ведь и они летят туда же. Потому что хозяин просто убьет его на месте, благо нет на мили кругом ни единого свидетеля.

А если так, то стоит ли сидеть тут в одиночестве, дожидаясь своего конца? Не благоразумнее ли последовать примеру мальчишки и свалить с этой виллы, пока не поздно. Джимми знал, что каменная стена для такого натренированного, сильного парня, как Гроэр, давно не преграда. И даже удивлялся про себя, как ему до сих пор не приходило в голову взять да сбежать. Он догадывался, почему этого не происходило. Срабатывал, на уровне подсознания, рефлекс замкнутого пространства. Так случается даже с диким зверем, выросшим или слишком долго прожившим в клетке. Если внезапно убрать решетку, зверь будет какое-то время продолжать ходить по кругу, не осознавая, что он свободен, а то и страшась этой свободы. И разве не то же самое происходит с птицей, отвыкшей в клетке не только летать, но и расправлять крылья? Если ее выпустить на свободу, она либо умрет с голоду, потому как не умеет самостоятельно добывать пищу, либо попадет в беду.

Но ведь тот же рефлекс выработался и у него. Он провел в заточенье те же двадцать лет и так же страшится свободы, начисто отвыкнув от нее. За верную службу хозяин обещал ему щедрое вознаграждение – залог безбедного существования до конца дней. Если Джимми последует примеру своего подопечного, он останется без крова, без документов, без средств к существованию. Для всех он давно уже занесен в списки мертвых и забыт. Однако на обещанное вознаграждение в создавшейся ситуации в любом случае рассчитывать не приходилось. Значит, вариант один – уносить ноги, пока жив.

Джимми кряхтя поднялся и направился в сарай, где за горой заготовленных для камина дров у него была спрятана разборная лестница – две длинные палки и перекладины на защелках. Собрал ее, взвалил на плечо и направился к забору, бормоча себе под нос:

Что же это я, право, сдурел совсем. Бежать в таком виде! Да меня на первом же перекрестке в психушку отправят. Надо пойти одеться, обуться, выпить на дорожку, поесть поплотнее. А заодно и мешочек с едой прихватить. Да и вообще все хорошенько взвесить и обдумать. Не пацан ведь я, чтобы действовать с бухты-барахты.

Прислонив к стене лестницу, он распрямился, упершись в нее кулаками и откинув голову, и вдруг замер. На стене, свесив руки и ноги, крепко спал Гроэр.

– Господи Иисусе! – Джимми даже перекрестился от неожиданности. Протер глаза и снова уставился на стену. Видение не исчезло. – С ума сойти можно, – запричитал он, хватаясь за лестницу. – Свалится, кости себе переломает. И окоченел небось совсем. А может и вообще того... умер?

Стараясь не производить шума, чтобы не напугать спящего, он приставил лестницу и тихонько подобравшись к нему, крепко ухватил за руку:

– Сынок! Проснись.

Открыв глаза, Гроэр обалдело уставился на опекуна.

– Только, ради всего святого, не делай резких движений.

Джимми боялся, что его вмешательство подтолкнет юношу на отчаянный шаг, который тот повидимому так и не рискнул совершить ночью. Но Гроэр осторожно сел, перекинув затекшую ногу внутрь, и, держась на руках, сполз на верхнюю перекладину лестницы.

– Так она у тебя все-таки была, – упрекнул он. – Где ты ее прячешь? Я облазил все подвалы, чуланы и сараи, но так и не нашел.

– Я знал, что когда-нибудь она тебе понадобится, – хитро подмигнул ему Джимми. – И принял меры предосторожности. Как спалось на новом месте?

– Как петуху на нашесте.

– Выкинь ты такое лет 5–10 назад, я бы тебя как следует выдрал. Марш умываться. Завтракать пора.

– А я-то надеялся, что с сегодняшнего дня меня уже никто не будет ни пилить, ни кормить, как маленького, – вздохнул Гроэр, направляясь к дому.

– Так вот она, лестница, у крыльца. Я еще не успел разобрать ее. Дерзай, если такой храбрый, – крикнул вдогонку Джимми, провожая юношу мрачным взглядом.

И, может быть впервые забывая о своих обязанностях, не пошел на кухню готовить омлет или оладьи, а тяжело опустился на крыльцо, обхватив голову руками. С того дня как Гроссе сообщил ему о своем решении забрать Гроэра, Джимми ни о чем другом не мог думать. Уезжая, хозяин сказал, что мальчику будет хорошо на новом месте. Но он-то знал, что это была ложь. Здесь, за каменной стеной, у Джимми было предостаточно времени обо всем поразмыслить. И он прекрасно понимал, что если бы Гроэра готовили к нормальной человеческой жизни, то незачем было столько лет скрывать ото всех сам факт его существования. Но ему не хватило храбрости высказать свои соображения вслух, и он малодушно промолчал. Как привык молчать все эти годы.

Джимми унесся мыслями на двадцать лет назад, вспоминая подробности своего неожиданного сближения с человеком, стоявшим совсем на другой социальной ступени. Гроссе был в ту пору молодым, набиравшим силу и обороты ученым. А он – всего лишь санитаром.

Сын мелкого фермера, Джимми рано покинул отчий дом. В поисках заработка он много скитался по чужим дворам и городам и, прежде, чем попасть в больницу, в которой практиковал Гроссе, успел побывать посудомойкой в китайском ресторане, коридорным в отеле, садовником и выгуливателем чужих собак.