Андреевский кавалер

– С вами вместе и то уже шесть человек! – улыбнулся Иван Васильевич. – А это сила!

– Я еще согласия вступить к вам не давал, – хмуро уронил Михалев.

– Зло держишь за прошлое? – совсем близко придвинулся к нему Иван Васильевич, стараясь поймать его взгляд. – Жизнь – штука жестокая, и не тебя одного бьет по голове. Так что ж теперь, идти к немцам на поклон и стать таким же холуем, как Ленька?

– Этого гада я своими руками… – Михалев сжал и разжал кулаки, – задушу!

– И мой гаденыш связался с ними, – понурив голосу, сказал Добрынин. – Батьку розгами секли, а он стоял и ухмылялся…

– Чем ты сейчас занимаешься? – повернулся к Михалеву Иван Васильевич. – Шоферишь? На базе?

– Ленька меня загнал на лесоповал, чтобы с моей Любкой сподручнее было миловаться… – выдавил из себя Николай.

– А как Яков Ильич? – Иван Васильевич повернулся к Семену: – Тоже на службе у немцев?

– Бате лишь бы выгода, он и черту рад услужить, – ответил Семен. – Торгует, заготовляет. Ленька подбивает его публичный дом открыть для господ офицеров.

– С полицаями сотрудничает?

– Этого нет, – сказал Семен. – И Леньку осуждает, мол, не зарывайся, мало ли что может случиться. Потом все аукнется.

– Умный у тебя отец, – усмехнулся Кузнецов.

– Так что с моим иродом-то делать? – спросил Добрынин. – Стыдно людям в глаза смотреть: сын – полицай!

– Придется пока смириться, Иван Иванович, – сказал Кузнецов. – Вам будет больше доверия от немцев. С сыном не ссорьтесь, не злите его. Будьте с ним помягче, глядишь, и он кое-какую информацию полезную для нас сообщит.

– Толковал, что, может, в разведшколу пошлют и офицерское звание присвоят… Только трус он, против немцев не стал воевать и против своих не будет.

– Ну, вы лучше знаете своего сына, – сказал Кузнецов. – Если он трус, тем легче будет с ним сладить…

– Мы тут чего-то замышляем, – заговорил Михалев, – а немцы почти всю Россию захватили!

– Это тебе бабка Сова нашептала? – продолжал Кузнецов. – Вы же умные люди, неужели не понимаете, что фашисты запугивают вас?

– То, что они в Андреевке, это тоже выдумка? – возражал Николай. – Уже и не знаешь, кому верить!

– Я сегодня днем слушал наше радио, – спокойно заговорил Иван Васильевич. – Москва, товарищи, наша! Сопротивление фашистов сломлено, они оставили Крюково! В этом бою наши воины захватили шестьдесят танков противника, больше сотни автомобилей и много другой техники и вооружения… Перешли в наступление и наши части на истринском направлении! – Он обвел присутствующих сияющими глазами. – Я думаю, что это начало великого бегства гитлеровцев от столицы! Теперь правдивую информацию о положении на фронтах вы будете регулярно получать от нас. Население должно знать правду, а не слушать геббельсовскую брехню!

– Вон оно как, оказывается, закрутилось! – покачал головой Добрынин. – А мой-то дурачок решил, что немцы сюда навек заявились.

– А что я могу сделать на лесоповале? – спросил Николай Михалев.

– Отсидеться в тишке в такое время никому не удастся, – продолжал Иван Васильевич. – Ты, Коля, будешь нашим связным. Когда нужно будет, мы тебя найдем… Кстати, узнай, много ли леса идет на базу.

Николай промолчал.

– И еще одно: собрал я вас, потому что доверяю. А кто сомневается или боится, лучше сразу скажите…

– Значит, мне идти в ихнюю комендатуру? – спросил Добрынин.

– Идите, Иван Иванович, и старайтесь, чтобы комендант увидел ваше усердие, – ответил Кузнецов. – А вот когда войдете к ним в доверие, мы и начнем действовать.

– А чего тут нет Андрея Ивановича? – спросил Михалев.

– Тут много кого еще нет, – отрезал Иван Васильевич. – Чем меньше вы будете знать про других, тем лучше.. Всякое может случиться. Заподозрят кого-либо из вас – возьмем в отряд, а пока… работайте, завоевывайте доверие – это главное сейчас.

– Тут завклубом звал меня в самодеятельность, – вспомнил Семен. – Готовит для немцев концерт силами местных талантов… Я его подальше послал.

– Что ж, значит, Архип Алексеевич продался немцам, – проговорил Кузнецов. – А ты выступи в концерте, Семен. На пару с братом.

– Шутите?

– Да нет, я серьезно, – сказал Кузнецов.

Один за другим, низко пригибаясь в дверях, уходили из бани. Иван Васильевич задержал Семена.

– Придется учиться науке лицедейства, – сказал он. – Раз Ленька советует идти работать на базу, значит, верит, что ты в душе с ними… Возьми себя, Семен Яковлевич, в руки, не ссорься с братом.

– А чего же я тогда упирался, как бык? – возразил Семен. – Ленька мне и в полицаи предлагал, и начальником станции.

– Скажи, что присматривался, мол, прочно ли немцы осели в России, не побегут ли назад. А теперь наконец понял, что Советской власти капут. Думаю, что будет звучать вполне правдоподобно.

– Есть одно «но»… – замялся Семен. – Жена, Варя. Люто ненавидит их… И вдруг я… Может, сказать ей?

Иван Васильевич крепко взял его за плечо, развернул к себе, будто вонзил в его глаза свои сузившиеся черные зрачки:

– Никогда и ни при каких обстоятельствах никому ни слова: о твоей связи с нами никто не должен знать. Даже Варвара.

– Ох, уйдет от меня жена, – вздохнул Семен.

– Ладно, мы с Дмитрием что-нибудь придумаем, – успокоил его Кузнецов. – А пока – могила. Вот насчет своего хорошего отношения к немцам распространяйся сколько угодно. И помни, сейчас нет для нас человека в Андреевке ценнее, чем ты.

Они крепко пожали друг другу руки, и Семен скоро растворился в темноте. К Кузнецову неслышно подошел лейтенант Василий Семенюк. Он и впрямь был небольшого роста и в белом сумраке походил на подростка.

– Разрешите, товарищ капитан, ликвидировать эту гниду – Бергера? – поеживаясь, сказал Семенюк. – Я ему приготовил гранатку в окно, а?

– В Андреевке пока не должно быть совершено ни одной диверсии, – сухо ответил Кузнецов. – Зарубите это себе на носу, лейтенант!

Уже не первый раз Семенюк вызывался на опасные операции, видно, парень боевой, рвется действовать. Ивану Васильевичу хотелось испытать Василия на деле, но все не было подходящего случая. Пока он назначил его своим помощником по разведке. Партизанский отряд был создан. Начальником штаба стал старший лейтенант Григорий Егоров. Дмитрий Абросимов был заместителем и политруком. Землянки вырыли в глухом Мамаевском бору, который примыкал к топкому болоту. Группы по пять – восемь человек каждый день выходили на разведку в окрестные деревни, иногда углубляясь на двадцать – тридцать километров. Возвращались не с пустыми руками: приносили муку, сало, соленые грибы, лопаты, топоры, керосин в бидонах. Многие сменили рваное обмундирование на тужурки, телогрейки, суконные полупальто – крестьяне, чем могли, делились с партизанами. Всем был отдан строгий приказ командира – Кузнецова: не вступать ни в какие стычки с фашистами. Впрочем, в этой глухой местности их было мало, в основном они держались поближе к большакам и железнодорожным станциям. В дальних деревнях, в которые немцы наезжали изредка, еще можно было разжиться кое-чем из продуктов. На колхозных полях осталось много картошки, и специальный продотряд до снегопада запас картошку на всю зиму. Группа, которой руководил Семенюк, однажды привела в лагерь худую одичавшую корову.

Сначала хотели ее зарезать, потом решили оставить, глядишь, молоко будет, только нужно ее как следует подкормить. Нашлись энтузиасты и накосили на болоте травы, позже обнаружили неподалеку одонок. Сначала буренку привязывали к колу, а потом стали пускать пастись на полянах, где сквозь полегшую траву еще пробивалась зелень.

– Партизанский отряд называется, а на семьдесят человек четыре автомата, – чуть слышно бубнил в спину Семенюк, когда они пробирались огородами к бору. – Шарахнули бы по этому Бергеру. А без оружия мы ничто. Полевая бригада по заготовке картошки. И я никакой не начальник разведки, а обыкновенный бригадир.