Андреевский кавалер

– Без картошки тоже в лесу не проживешь… – улыбнулся Кузнецов. – Ладно, есть одна идея, лейтенант, возьми десять человек и отправляйся на отдаленную станцию, ну, скажем, в Семино, это километров шестьдесят отсюда. Там тоже пилят лес для Германии. Постарайся раздобыть оружие и боеприпасы. Четыре автомата и свой личный парабеллум – все отдаю вам.

– Есть, товарищ капитан! – обрадованно рявкнул Семенюк и в то же мгновение кувырком полетел на хрупкий мох.

– Ты что же это орешь, – шепотом обругал его Кузнецов. – А еще разведчик!

– Товарищ капитан, научите меня вашим приемам, – ничуть не обидевшись, прошептал Семенюк.

– Отбери ребят покрепче – завтра займемся, – сказал Иван Васильевич. – Оружие добровольно никто нам не отдаст.

Луна поднялась над бором, колючие ветви посверкивали изморозью, сразу за клубом открылось белое поле с редкими молодыми елками. Белая крыша клуба сияла, от жилой части здания к ним кинулась собачка, но, тявкнув два раза, снова скрылась в тени крыльца.

Приказав Семенюку дежурить у крыльца, Кузнецов подошел к окну и негромко, с расстановкой, несколько раз стукнул в переплет рамы. Чуть погодя без скрипа отворилась дверь, высокая фигура возникла в проеме.

– Прошу, Иван Васильевич, – тихо произнес человек в свитере и, пропустив в коридор Кузнецова, прикрыл дверь.

Глава двадцать седьмая

1

Снежным вечером Ростислав Евгеньевич Карнаков появился в Андреевке. Приехал он на зеленом «оппеле», заднее сиденье было загромождено коробками с иностранными этикетками, зелеными мешками, новеньким детским велосипедом. Он велел шоферу остановиться у казино. Яков Ильич из окна увидел машину и поспешил вниз, чтобы встретить важного гостя. На машинах приезжали только большие чины, а большими чинами для Супроновича были все офицеры. Однако из кабины вылез человек в гражданской одежде: добротном синем пальто на меху с бобровым воротником шалью, в белых бурках и в пыжиковой шапке.

– Господи, Григорий Борисович! – заулыбался Яков Ильич. – Я уж думал, в Берлине, в этом… рейхстаге, заседаете… с важными господами, а про нас, грешных, забыли.

Яков Ильич стоял на пороге в меховой поддевке, которую оттопыривал живот, толстое лицо лоснилось, глаза хитро щурились. Признаться, он ожидал увидеть Шмелева-Карнакова в офицерской форме.

– Хватит болтать! – оборвал его гость. – Где сын?

– Так ведь оба мои сына служат германскому фюреру, – придав голосу гордость, сказал Супронович.

– Мне Леонид нужен.

– Скоро заявится обедать, – сказал Супронович. – Прошу в заведение, для дорогого гостя найдется коньячок…

Было морозно, и тугие щеки кабатчика порозовели, изо рта вырывался пар. Хотя и обидел его резкий тон Карнакова, он продолжал улыбаться посиневшими на холоде губами. Такая уж у него доля: во весь рот улыбаться важным господам офицерам, угождать, подавать с поклонами на стол самое лучшее. Это они любят. Иначе теперь не проживешь, а накопившееся за день зло срывал он на безответной жене. На сыновей голос не подымешь: Семен – прорабом на строительстве базы, Ленька – правая рука коменданта. Внуки и те ни во что не ставят деда, лакейская должность не внушает почтения. Да бог с ними, лишь бы марки шли в карман, а спина у него натренирована гнуться еще смолоду, когда у купца Белозерского в приказчиках бегал. Только невдомек всем этим господам хорошим, что в глубине души Яков Ильич их тоже презирает, повидал и пьяных, и дурных, и обмаравшихся в собственном дерьме…

Как и прежде, они уселись за небольшой стол в маленькой комнате, где Яков Ильич принимал личных гостей. Сам принес бутылку, закуски, минеральную воду. Но Карнаков был мрачен и чем-то сильно озабочен, даже коньяк не похвалил. Догадывался хитрый Супронович, какие мысли терзали его знакомца. Другом Ростислава Евгеньевича Яков Ильич и не пытался называть. Уж он-то знал цену их дружбы… Так ждал Карнаков германцев и не чаял, что проворонит жену. Подливая гостю в хрустальную рюмку и подкладывая закуски, Яков Ильич ждал, когда тот сам разговорится. И действительно, после третьей или четвертой рюмки Ростислав Евгеньевич заговорил:

– Бабка Сова жива?

– А что ей сделается? Эту ведьму ни черт, ни бог к себе не спешит забирать. Нас переживет.

– Полезная бабка, – туманно заметил Карнаков, выпил и, закусив шпротами, небрежно уронил: – Распорядитесь, чтобы немца накормили, моего шофера. Его зовут Вильгельмом. Кстати, пока посели его у себя…

Когда Яков Ильич возвратился в комнатку, бутылка была почти пуста, однако незаметно было, чтобы гость опьянел. Яков Ильич с завистью подумал, что, хотя они и ровесники, Карнаков еще молодец, а он совсем развалина: кроме желудка стала побаливать печень, и самое обидное – он почти в рот не берет, а по утрам в правом боку ноет, тянет. Вот он старается, добро наживает, дело разворачивает, а может быть, жить-то всего с гулькин нос осталось? Сыновья – как чужие. Ленька, тот еще сохранил в себе хозяйственную жилку, а Семену вроде бы ничего и не надо. И с Варварой у них начались ссоры после того, как он пошел работать на базу. До поздней ночи доносятся через перегородку их раздраженные голоса.

– Коньячок у тебя добрый, Яков Ильич, – наконец помягчел гость. – Ты уж его побереги для ценителей, а наши друзья – они привыкли к эрзацам… Не знаешь, что это такое? Разве их шнапс можно сравнить с водкой?

– Офицеры, те еще разбираются, а солдаты пьют, что дашь…

– Водичку-то им в водку не подбавляешь? – усмехнулся Карнаков.

– «Московская» скоро кончится, что на стол подавать? – сокрушенно заметил Супронович.

– А ты наладь самогонный аппарат и гони из картошки и зерна, – посоветовал Ростислав Евгеньевич. – Сам говоришь, в водке они ни уха ни рыла.

Яков Ильич понимал, что не водка и не его дела сейчас волнуют Карнакова, но сам начинать опасный разговор не захотел. В том, что про измену своей жены Карнаков уже знал, Яков Ильич и минуты не сомневался. Как только увидел его лицо – так и понял. Наверное, потому и прикатил в Андреевку. И не домой скорее, а к нему, Супроновичу, первым делом пожаловал.

– Пошли кого-нибудь за Ленькой, – распорядился Ростислав Евгеньевич.

И тогда Яков Ильич смекнул, что Леньке достанется на орехи! Ленька должен был присмотреть за Волоковой-Шмелевой…

– … И коньяка еще бутылку.

Пока Яков Ильич ходил в подвал за коньяком, Ленька сам заявился. Услышав за дверью громкий, гневный голос Карнакова, Супронович поставил бутылку в закуток, а сам спустился вниз, где в казино ужинал шофер. Понемногу здесь собирались солдаты, унтер-офицеры, занимали столики.

Вильгельм ел отбивную из свинины и запивал пивом. Яков Ильич знаками ему показал, что ночевать будет на втором этаже – так, мол, распорядился Карнаков. Немец облизал жирные пальцы, улыбнулся и на ломаном русском языке ответил:

– А там будет фрау? – И руками показал, какую бы он хотел иметь «фрау».

Нинка Корнилова никак не подходила под этот размер. Где он им найдет «фрау»? Пригласить в казино Яков Ильич намеревался не Корнилову, а пышнотелую вдову бывшего начальника станции Евдокию Веревкину, но Леонид отсоветовал: она каждую субботу топит на огороде Абросимова баню самому Бергеру, так что Дуня теперь важная птица…

Когда же Супронович вернулся в маленькую комнату, Леонид и Карнаков мирно чокались рюмками. Яков Ильич поставил на стол сразу запотевшую бутылку.