Андреевский кавалер

– Рискуете, Чибисов, – недовольно сказал он.

– Я не заметил никакой охраны, – сказал тот.

– Что же они военный аэродром не охраняют? – удивился Шмелев.

– Может, ночью и есть охрана, а днем не видно.

– А к базе подобрались? – поинтересовался Григорий Борисович. Когда они оставались наедине, он всегда обращался к Чибисову на «вы».

– Глухо, – уронил Чибисов. – Базу охраняют вкруговую. Не подступиться.

– А подступиться надо, – вздохнул Григорий Борисович. – Оттуда… – он неопределенно кивнул на окно, – больше всего интересуются складами, а испытательный полигон постольку-поскольку…

– А что же Маслов? – спросил Чибисов.

– Он пропуска к подобному производству не имеет, – сказал Шмелев. Про Кузьму он не хотел распространяться, – Маслов его личное приобретение, и он будет сам с ним работать.

Чибисов чуть насмешливо посмотрел на Григория Борисовича. Может, до революции бывший полицейский офицер и был мастером своего дела, а сейчас другие времена, иные задачи перед разведчиками. Сколько уж лет сидит тут пнем Шмелев, а ведь ничего толком не совершил! Подумаешь, уголовника Леонида Супроновича завербовал и Кузьму Маслова… Но начальство в Берлине почему-то ценит Шмелева, Чибисова предупредили, чтобы он считался с ним, советовался. Он, Чибисов, человек дисциплинированный, готов даже подчиняться Шмелеву, лишь бы деньги в твердой валюте переводили на его счет в Мюнхене, хотя ему, кадровому разведчику, окончившему специальную школу, обидно было это. Шмелев даже рацию включить не умеет.

За простоватой внешностью Чибисова скрывался хладнокровный враг. Вместе с отцом он бежал после революции за границу, был в Турции, Париже, Лондоне и окончательно обосновался в фашистской Германии, где его скоро пригрел абвер.

Не промотай отец все захваченные с собой богатства, – он женился на молодой француженке, которая помогла ему быстро спустить состояние, – Чибисов Константин Петрович (настоящая его фамилия была Бешмелев Николай Никандрович), возможно, и не связался бы с военной разведкой, стал бы, как и отец, промышленником. У отца в царской России был завод по производству безменов и тяжелых весов. Отец с малолетства натаскивал сына в своем деле: поставил его к верстаку, потом посадил счетоводом в контору, а перед революцией наследник уже ходил в мастерах.

Начинать в чужой стране с нуля было трудно, пожалуй, даже невозможно: своих дельцов хватало. Да и французский язык не сразу дался. Куда уж ему, сынку мелкого заводчика, было соваться, – вон дворяне, белая косточка, работали таксистами и официантами в парижских ресторанах…

От отца он сохранил лишь лютую ненависть к Советской власти, пустившей их голыми по миру… Эта ненависть только укрепилась за два года, проведенные под чужим именем в Советской стране. В родной Торжок он и носа не показал, опасаясь, что кто-нибудь узнает его. Работал шофером, научился плотницкому делу. Главным же его занятием было собирать сведения о военных аэродромах, базах, складах, воинских подразделениях. Раз в месяц он встречался с Желудевым, которому и передавал собранные сведения. Желудев и приказал ему обосноваться в Андреевке и непосредственно поддерживать связь со Шмелевым. Раз в неделю Чибисов передавал за границу шифрованные радиограммы. А днем колесил на телеге по окрестным селам с молочными бидонами.

Жил Константин Петрович по-прежнему у бабки Совы. В субботние дни, когда в буфете общественной бани собирались любители пива, Чибисов присоединялся к шумной компании, сетовал на то, что его объегорили родственнички Топтыгины – ничего не оставили из наследства. А между тем прислушивался к разговорам рабочих с воинской базы и, как говорится, мотал на ус.

Как-то к Шмелеву заглянул председатель поселкового Совета и поинтересовался насчет Чибисова. Григорий Борисович уверил его, что возчик в рабочее время не пьет, с делом справляется и попросил прописать…

– Ладно, что больше не суется к Корниловым, – заметил Алексей Евдокимович. – Ребята хваткие – отметелят за милую душу.

– Я ведь его предупредил: чуть что – уволю, – сказал Шмелев.

И вот они сидели в маленькой конторке, два человека с чужими фамилиями, в чем-то сходной судьбой, а симпатии друг к другу не испытывали. Большие мастера прикидываться и притворяться перед другими – это стало их главной профессией, – они в своей неприязни были откровенны. Чибисов не мог простить Шмелеву, что такие, как он, допустили переворот в России, он знал, что тот служил в сыскной полиции, а Григорий Борисович внутренне презирал невзрачного низкорослого Чибисова, – он ничего не знал о его прошлом, считал, что этот плебей куплен за деньги и готов служить хоть сатане. Для него священная идея спасения России – пустой звук. Насмотрелся он на таких беспринципных и продажных людишек за время своей работы в полицейском управлении.

Шмелев ошибался: Чибисов служил фашистам не только за деньги, он не меньше его ненавидел Советскую власть и верил, что, когда пойдут в наступление гитлеровские полчища, эта власть не устоит, рухнет. Он видел в Германии боевую технику, бывал на военных заводах. Немцы обстоятельно готовились к войне. И солдаты рейха фанатично преданы своему фюреру.

– Константин Петрович, а вас тараканы не беспокоят? – вдруг вспомнил Шмелев.

– Тараканов не видел, а вот сверчок до чертиков надоел, – сказал Чибисов. – Как заведет свою волынку, хоть из дома беги.

Шмелев рассказал, как Сова «приворожила» к нему Александру Волокову. Он дал ей за это пятьдесят рублей и брусок масла, – может, еще когда бабка со своим колдовским искусством понадобится… Кстати, это по его просьбе она пустила на постой Чибисова.

– Вы мне подали мысль, – сказал Константин Петрович. – Попрошу Сову, чтобы она и мне пригожую невесту подобрала…

Шмелев взглянув на него, подумал, что это будет не так-то просто даже при бабкиных талантах – внешность у радиста уж больно неказистая: лицо широкое, нос картошкой, большие зубы выпирают вперед, а острые глазки прячутся в глубоких провалах глазниц. И возраст неопределенный – можно дать и тридцать, и все сорок.

– Знаю, что не красавец, – усмехнулся Чибисов. – Потому и потребность в ворожее… – Он весело взглянул на Шмелева. – А в Париже или даже в Мюнхене за эти самые… – он сделал пальцами красноречивый жест, – любая красотка двери перед тобой распахнет. А если в я здесь смазливой девке красненькую сунул, вот удивилась бы! – Чибисов расхохотался.

– Вы уж лучше обратитесь к Сове, – посоветовал Шмелев. – Бабка ушлая, все устроится в лучшем виде и обойдется дешевле.

В дверь заглянул рабочий. Чибисов поднялся со стула, нахлобучил на лобастую голову с темными жесткими волосами кепку.

– Коня надо на заднюю ногу подковать, – ухмыляясь, сказал он. – Два дня вожу подкову в телеге.

– Ты, Чибисов, будто младенец! – недовольно проговорил Григорий Борисович. – Дорогу к кузнецу не знаешь?

– Дорогу-то знаю, а кто мне даст тити-мити?

– Хватит пятерки? – Шмелев достал из бумажника ассигнацию и протянул вознице.

Чибисов ловко сграбастал ее, засунул под кепку.

– Благодарствую, начальник, – еще шире ухмыльнулся, отчего плоское лицо его стало совсем придурковатым и, шлепая босыми ногами по половицам, вышел.

– Пропьет ведь! – проводив его взглядом, обратился Шмелев к рабочему с квитанциями в руке.

– Не должен, Григорий Борисович, – солидно заметил тот. – Одра своего он блюдет. Смехота, спит в конюшне прямо в ногах у своего лошака!..

На следующий день Чибисов снова заглянул в конторку.

– С вас выпивка, Григорий Борисович, – блестя острыми глазами, заявил он. – Хорошие новости… Только что радиограмму оттуда принял.

– Война? – ахнул Шмелев, вскакивая из-за стола.

– Начальство нами довольно, представило к награде, – продолжал Чибисов. – Желудев на днях доставит нам ракеты и ракетницу… В общем, объявляется боевая готовность номер один.