Андрей Белый: между мифом и судьбой

В русле своей космогонии и под влиянием устных и книжных источников Даниил Андреев вводит образы райских птиц в «поэтический ансамбль» «Русские боги», в главу первую «Святые камни» (раздел II. «У стен Кремля»):

Великих дедов возблагодарим,Помянем миром души славных зодчих:Они вложили в свой Последний РимВсю чистоту и свет преданий отчих.Но мы ли свет грядущий предварим?Он загорится в новых средоточьях,И станет тусклым в радуге егоВот это каменное естество.Всепонимающ, ласков, ясен, мирен,Блаженный город вознесется тутБез крепостей, застенков и кумирен,И новым цветом камни прорастут.И Алконост, и Гамаюн, и Сирин —Все духи рая дивно запоют,И сквозь реченья новой литургииУслышит каждый хоры их благие.Кто смеет лгать, что Кремль наш завершенЗубцами башен, сырью глыб острожных?Здесь каждый купол – золотой бутонЦветов немыслимых и невозможных.Здесь тайный луч от древности зажжен —Теперь, как меч, он дремлет в тяжких ножнах,Еще сердец ничьих не озаря:Он часа ждет – он ждет богатыря.Сновидец! Кремль! О, нет: не в шумном бое,Не в шквалах войн и всенародных смутПоследний смысл, загаданный тобою,И твой далекий, милосердный суд.Я вижу – там, за дымкой вековою —Как озаренный изнутри сосуд,Насквозь просвеченный духовной славой,Святынь грядущих пояс златоглавый.Не может разум в плотные словаЗавеществить твой замысел всемирный,Но кровь поет, кружится голова,Когда чуть слышный голос твой стихирныйИз недр безмолвия едва-едваТечет к душе благоговейно-мирной.Твой крест тяжел, святая мысль горька —Чем озаришь грядущие века?Улыбкой камня, скорбною и вещей,В урочный час ты отвечаешь мне,Когда от битв весь прах земной трепещетИ дух народа мечется в огне.Взор Ангела над тихим камнем блещет,Небесный Кремль ты видишь в чутком сне…Кого ты обнял на восходе жизни —Не усомнится в Боге и в отчизне 472 .

472

Андреев Д. Л. Собрание сочинений: В 3 т. Т. 1: Русские боги: Поэтический ансамбль / Сост., вступит. статья, подгот. текстов и прим. А. А. Андреевой; послесловие Б. Н. Романова. М.: Московский рабочий; Фирма Алеся, 1993. С. 35–36 (Гл. первая. II. У стен Кремля. 1941–1950).

Если Бальмонт, опираясь на легенды и книжные источники, ориентируется на славянскую древность, описывает славянский рай, то Даниил Андреев встраивает народные верования в специфически им трактуемую христианскую космогонию. При этом любопытно, что Бальмонт «отсылает» «Сирина с Гамаюном» на Макарийские острова, находящиеся далеко-далеко, за гранью земной топографии, там, «куда не смотрят наши страны». Даниил Андреев же привязывает райских птиц и даже «рощи праведного острова», где райские птицы обитают, к России, пусть и небесной, и более того – к Москве. В главе четвертой «Миры просветления» (раздел XII «Святая Россия») Сирины, Алконосты и Гамаюны поют свои праздничные песни в «Кремле Небес»:

<…>Нет ни трона, ни града там;Но в верховных селенияхСвяторусский блистает Синклит:По играющим радугамОт свершенья к свершениюОн взошел, он растет, он творит.О, содружество праведных!О, сотворчество истинных!О, сердца, неподвластные Злу!Сладко ль слушать вам праздничныхАлконостов и сиринов,Гамаюнов восторг и хвалу?<…>Кремль Небес! – Разорвалось быСердце наше кровавое.Если б внутренний слух уловилНе моленья, не жалобы —Хор, бушующий славоюВ час явленья им ангельских сил 473 .

473

Там же. С. 114–115 (Гл. четвертая. XII. Святая Россия. 1955–1958).

А в разделе «Василий Блаженный» (третий раздел первой главы) утверждается, что увидеть «крылья Гамаюновы» и услышать «пенье Алконостово» можно и в самом центре Москвы, на Красной площади, при созерцании чуда зодчества, храма Покрова Божией Матери:

И, как отблеск вечно юного,Золотого утра мира,Видишь крылья Гамаюновы,Чуешь трель свирели, – чью?Слышишь пенье АлконостовоИ смеющиеся клирыВ рощах праведного острова,У Отца светил, в раю 474 .

474

Андреев Д. Л. Собрание сочинений. Т. 1. С. 37 (Гл. первая. III. Василий Блаженный. 1950).

Москва как место присутствия райской птицы Сирин фигурирует и в пространном стихотворении Сергея Соловьева «Москва», входящем в цикл «Шесть городов», посвященный русской истории (1906–1909). Вполне в духе традиций московского младосимволизма Соловьев рассматривает старую столицу как религиозный центр, центр исторический и мифологический. Стихотворение насыщено историческими реалиями и символами, призванными утвердить представление о Москве как о «Третьем Риме» и «Граде обетованном» и вместе с тем показать уютность старомосковского мира, его хрупкость и обреченность:

Не замолкнут о тебе витии,Лиры о тебе не замолчат,Озлащенный солнцем Византии,Третий Рим, обетованный град.Не в тебе ль начало царской славы,Благочестьем осиявший мир,Семихолмный и золотоглавый,Полный благовеста и стихир.Нега флорентийского искусстваПраведным велением царейЗдесь цвела. Молитвы ЗлатоустаВозносились к небу с алтарей.В греческих законах ИоанныИзощрясь, творили хитрый суд,Здесь Феодор, крин благоуханный,Был молитвы избранный сосуд.В фимиаме расцветали фрескиПо стенам. В кадилах золотыхЛадан голубел. Сияли в блескеРаки чудотворные святых.Жены, девы, чистые, как крины,Веры возвращали семенаИ Анастасии, и ИриныПамятны честные имена 475 .

475

Соловьев С. Апрель: Вторая книга стихов. М.: Мусагет, 1910. С. 51. Также: Соловьев С. М. Собрание стихотворений. М.: Водолей Publishers, 2007. С. 202 (Серебряный век).

В ряд исторических и религиозных символов ставит Соловьев и Сирина. Его изображение московская царевна старательно вышивает на плате.

Звон к вечерне. Вечер. Поздно.Розовеют гребни льда,И горит зарей морознойОбагренная слюда.«То-то князю буду рада,То-то крепко обойму!»Красная зажглась лампадаВ потемневшем терему.Вечер скучен, вечер долог.Перстенек надевши злат,Слушая знакомый пролог,Алый вышивает плат.Должен к празднику УспеньяОн поспеть. На плате томСамоцветные каменьяБлещут в поле золотом.Труд благочестив и мирен.Посреди алмазных звезд.Вышит лучезарный сирин,Алой земляники гроздь.И до ночи ежедневно,Лишь зардеют купола,Шьет Московская царевна,Круглолица и бела.Вскинет очи, и, блистая,Засинеют небеса.Блещет золотом крутаяУмащенная коса.Вырастил отец родимыйВсем на загляденье дочь:Под жемчужной диадимойБрови черные, как ночь.Зреет ягодка-царевнаДля молитв и сладких нег.Чу! метель завыла гневно,За окном синеет снег.Но повеял с Финского заливаДикий ветр. Царьградова сестраВыронила скипетр боязливо,Услыхав железный шаг Петра 476 .

476

Соловьев С. Апрель. С. 52. Также: Соловьев С. М. Собрание стихотворений. С. 203–204.

Примечательно, что Сергей Соловьев в качестве источника своей образности берет народную вышивку, в которой вышитый красными нитками Сирин встречался весьма часто. Соловьев мог быть, конечно, сам знаком с подобными образцами русской вышивки. Однако на идею создать именно такой образ-символ его могли натолкнуть и публикации коллекционера К. Д. Далматова, собиравшего образцы вышивки разных губерний (Московской, Новгородской, Тверской и др.). Далматов активно пропагандировал искусство старинной русской вышивки, выставлял коллекцию и издавал материалы своего собрания. Его альбом «Великорусские узоры из коллекции К. Далматова», вышедший в 1889 году, мгновенно приобрел популярность, прославил имя коллекционера, вызвал широкий интерес в обществе к этому искусству (см. илл. на вкладке) 477 .

477

Точное название: Русские вышивки, исполненные К. Далматовым по атласу цветным шелком на мягкую мебель и по полотну на карнизы окон и дверей в Русский терем датского королевского парка Фреденсборга. СПб.: Издание К. Далматова, 1889. Были также другие альбомы (см., напр.: Далматов К. Третий альбом русских, малороссийских и южно-славянских узоров для вышивания. СПб.: Издание К. Далматова, 1883; Далматов К. Пятый альбом узоров для вышивания по канве. СПб.: Издание К. Далматова, 1892) и публикации в журналах. О Константине Дмитриевиче Далматове (1859 – после 1910) см.: Королькова Л. В. К. Д. Далматов и его коллекции традиционного орнамента (вышивка, ткачество, кружево) в Российском этнографическом музее // Кунсткамера. 2021. № 1 (11). С. 197–207.

Вячеслав Иванов в стихотворении «Химеры» из сборника «Cor Ardens» (1911), казалось бы, отходит от русской народной традиции. Ему как филологу-классику интереснее обыграть происхождение образа птицы Сирин, связав его с древнегреческой Сиреной. Однако Иванов, так же, как и Сергей Соловьев, окрашивает своих Сиринов в алый цвет. Не исключено, что косвенным образом влияние на окраску Сиринов оказало народное творчество: русская вышивка (как и у Соловьева) или росписи на прялках, поставцах и др. предметах быта:

Над сумраком пурпурных дивМедяные вздыбились клочьяГорящих, дымящихся грив.Калится коралловый рифВ смарагдных водах средоточьяВечерних отсветных чудес.Надвинулся пурпурный лес,Взвихрив огнедымные клочья,К смарагдным лагунам небес.И копья живой бирюзыДрожат меж волокон отсталых,В руне меднокосмой грозы.И крылья сквозят стрекозыВ лазурности просветов талых…Свой выпили день небеса!Свой выпили диск небеса!И скликала Сиринов алыхСмарагдных лагун полоса.И с рифа смарагдных лагунНе зов ли Сирены певучейСливается с рокотом струн?И в хаосе пурпурных рунНе трубы ли меди ревучей?..О, музыка марев и сна!Безмолвье вокруг, – и страннаПод заревом жарких созвучийХолодных полей тишина… 478

478

Иванов Вяч. Cor Ardens. М.: Скорпион, 1911. Ч. 1. Кн. 2. С. 94–95. Также: Иванов В. И. Собрание сочинений / Под. ред. Д. В. Иванова и О. Дешарт: В 4 т. Т. 1. Брюссель, 1971. С. 94–95.

Примеры можно было бы умножать, но и приведенных достаточно для напрашивающихся выводов. Благодаря лубочным картинкам, предметам народного быта, книжным источникам, легендам и преданиям птицы Сирин, Алконост, Гамаюн укрепились в русском культурном сознании и с конца XIX века прочно вошли в литературу. Отличительной особенностью народной (бытовой, духовной, лубочной) традиции изображения райских птиц является их функциональное тождество: все они – райские, дивно поющие, мало чем друг от друга отличающиеся и потому взаимозаменяемые.