Андрей Белый

Жребий поэтов — бичи и распятья. Каждый венчался терновым венцом (С. 70), —

Ходасевич не просто формулирует свое творческое кредо, но соотносит его с тем опытом «подражания Христу», который утверждал Андрей Белый и в лирических исповедях:

Облеките меня в багряницу! Пусть вонзаются тернии в лоб. Острым тернием лоб увенчайте! <…> Распинайте меня, распинайте. <…> На кресте пригвожден. Умираю. («Возмездие», 1901) [293] , —

293

Белый Андрей.Золото в лазури. М., 1904. С. 229–230.

и в «жизнетворческом» поведении [294] .

Среди поэтических учителей Ходасевича Белый занимает одно из самых заметных мест. В ряде юношеских стихотворений, не включенных автором в «Молодость», слышны отзвуки как «аргонавтических» гимнов Белого к солнцу («Достижение», 1905. С. 202–204), так и его цикла «Тоска о воле» [295] , воспевающего бегство из города на «вольный простор»:

Я не люблю вас, люди, люди, Из серокаменных домов! Вы не участвуете в чуде Пророчества и вещих снов. <…> Я вас покинул, люди, люди! («С простора», 1905. С. 208)

294

Ср. свидетельство Н. Валентинова: «Однажды, придя ко мне, Белый стал около стены, прижал к ней крестом поднятые руки и почти со слезами стал жаловаться: „Я распятый, я на кресте. Всю жизнь от рождения я должен страдать. Страдания мои никто не знает“» ( Валентинов И.

Два года с символистами. Stanford, California, 1969. С. 51). Достоверность этого эпизода косвенно подтверждается эпистолярным материалом; например, 7 августа 1906 г. Белый писал Д. В. Философову: «…я вот уже два года в положении человека, которого распинают, и не люди, а судьба» (С. 398 наст. изд. [в файле — раздел «Письма Андрея Белого в собрании Ахмерстского центра русской культуры», письмо № 1. Д. В. Философову. Москва, 7 августа 1906 г. — прим. верст.]). Тот же мотив — в стихотворении Белого «Вечный зов» (1903; «Золото в лазури». С. 18): Проповедуя скорый конец, я предстал, словно новый Христос, возложивши терновый венец, разукрашенный пламенем роз.

Тематические переклички между «Прологом неоконченной пьесы» и стихотворениями Белого отмечены в комментариях Джона Мальмстада и Роберта Хьюза в кн.: Ходасевич В.Собрание сочинений. Ann Arbor: Ardis, 1983. Т. 1. С. 286–287.

295

Альманах к-ва «Гриф». М., 1905. С. 9–22.

Стихотворение «Осень» (1905), вошедшее в «Молодость», представляет собой вариацию поэтических мотивов «Золота в лазури» Белого [296] ; в стихотворении «Протянулись дни мои…» (1907. С. 55–56) Ходасевич явно ориентируется на образные ряды «послелазурных» поэтических опытов Белого, позднее получивших окончательное оформление в «Пепле» («На распутьях, в кабаках // Утолял я голод волчий»), вплоть до конкретных реминисценций: образ паука («Слышу шелест лап паучьих») в сочетании с мотивом любовного страдания («Долго мука сердце плавила, // И какая злая боль!», «Дни мои текут без жалобы») восходит к стихотворению Белого «Калека», опубликованному в № 3 журнала «Золотое Руно» за 1906 г.:

296

Параллель отмечена в примечаниях Н. А. Богомолова и Д. Б. Волчека (С. 363).

Бежишь, — а мне чего-то жаль. Ушла, — а мне так больно, больно. Нет — не умру. Нет — буду жить. О, этот тонкий, пьяный запах. Пусть надо мной, где блещет нить. Звенит комар в паучьих лапах [297] .

Аналогичным образом стихотворение из «Молодости» «Вечер холодно-весенний…» (1907) эксплуатирует «железнодорожную» тематику («Насыпи, рельсы и шпалы, // Извивы железной дороги…», «Поезд, гремя и качаясь, // Обдаст меня ветром и паром». — С. 65), уже освоенную Белым в стихотворении «На рельсах» (1904) [298] . «…Андрей ли это Белый, только без очарования его зацепок <…>», — проницательно замечал о «Молодости» Ходасевича И. Ф. Анненский, попутно касаясь первой книги поэта в статье «О современном лиризме» [299] .

297

Белый Андрей.Стихотворения / Herausgegeben, eingeleitet und kommentiert von John E. Malmstad. M"unchen, 1982. T. 3. C. 133; Белый Андрей.Стихотворения и поэмы. СПб.; М., 2006. Т. 1. С. 451 («Новая Библиотека поэта»). В переработанной редакции и под заглавием «Паук» вошло в книгу Андрея Белого «Пепел» (СПб., 1909. С. 103–106).

298

Впервые опубликовано в «Альманахе к-ва „Гриф“» (М., 1905. С. 18–19); в этом же издании состоялся поэтический дебют Ходасевича.

299

Анненский И.Книги отражений. М., 1979. С. 381.

Линии связи между Ходасевичем и Белым в «Молодости» затрагивали, однако, не только сферу поэтической фразеологии и тематико-стилевой регистр. В 1921 г., задумав переиздать свой первый сборник, Ходасевич написал к нему предисловие, в котором разъяснял свои побудительные мотивы: «…это очень слабая книжка, и мила она мне не литературно, а биографически. Она связана с дорогими воспоминаниями. <…> Есть в ней отзвуки той поры, когда символизм еще не сказал последнего своего слова, когда для некоторых, особенно таких юных, каков был я, он еще не застыл в формах литературной школы, а был способом чувствовать, мыслить и, более того, — жить.<…> Вижу, что даже отдельные образы, строки, слова этих стихов имели когда-то особый, ныне затерянный смысл» [300] . В этих высказываниях — первый набросок той характеристики символизма как творческого метода, ставящего перед собой не только эстетические, но и «жизнетворческие» цели, которую позднее даст Ходасевич в очерке «Конец Ренаты», открывающем его мемуарную книгу «Некрополь» («Символизм не хотел быть только художественной школой, литературным течением. <…> Это был ряд попыток, порой истинно героических, — найти сплав жизни и творчества, своего рода философский камень искусства») [301] . «Конец Ренаты» продиктован многими из тех «дорогих воспоминаний», которые, в сознании зрелого Ходасевича, наполняют особым содержанием его молодость — и книгу «Молодость», разумеется. «Затерянный смысл» первой книги Ходасевича не в последнюю очередь связан с судьбами трех героев «Конца Ренаты» — Нины Петровской, Андрея Белого и Валерия Брюсова [302] , а также с наблюдениями и переживаниями самого Ходасевича, входившего в ближайший круг «посвященных» в их любовную драму (скорее всего, именно эту роль Ходасевича-«конфидента» определенно подразумевает Белый в своем позднейшем злоречии: «…он умел поразить прямотою <…> кто мог подумать, что это — прием: войти в душу ко всякому; он и входил во все души, в них располагаясь с комфортом <…>» [303] ).

300

Ходасевич В.Собрание сочинений / Под ред. Джона Мальмстада и Роберта Хьюза. Т. 1. С. 279.

301

Ходасевич В. Ф.Некрополь. Воспоминания. Bruxelles, <1939>. С. 8.

302

Их взаимоотношения, помимо «Конца Ренаты» и двух других мемуарных очерков Ходасевича («Брюсов», «Андрей Белый»), входящих в «Некрополь», характеризуются в новейших работах: «Жизнь и смерть Нины Петровской» / Публикация Э. Гарэтто // Минувшее. Исторический альманах. Paris, 1989. Вып. 8. С. 7–138 (с включением полного текста «Воспоминаний» Петровской); Гречишкин С. С., Лавров А. В.Биографические источники романа Брюсова «Огненный Ангел» // Ново-Басманная, 19. М., 1990. С. 530–589; Минц З. Г.Граф Генрих фон Оттергейм и «московский ренессанс». Символист Андрей Белый в «Огненном Ангеле» Валерия Брюсова // Андрей Белый. Проблемы творчества: Статьи. Воспоминания. Публикации. М., 1988. С. 215–240; Grossman J. D.Valery Briusov and Nina Petrovskaia: Clashing Models of Life and Art // Creating Life: The Aesthetic Utopia of Russian Modernism. Stanford, California, 1994. P. 122–150, 256–265. См. также отдельное издание: Валерий Брюсов — Нина Петровская. Переписка. 1904–1913 / Вступительные статьи, подготовка текста и комментарии Н. А. Богомолова и А. В. Лаврова. М., 2004.

303

Белый Андрей.Между двух революций. С. 223.

Завершение первого сборника Ходасевича стихотворением, посвященным Андрею Белому, — знак тех близких, дружественно-доверительных отношений, которые установились между начинающим поэтом и уже маститым к тому времени писателем-символистом в 1907 г. [304] . Посредницей между ними нередко оказывалась Нина Петровская, связанная в ту пору с Ходасевичем узами теснейшей дружбы и постоянного общения: в Москве она жила в доме князя Н. Э. Голицына в Большом Николо-Песковском переулке, где снимал квартиру и Ходасевич, летом 1906 и 1907 г. навещала его в имении Лидино (близ Бологого); в дни разлуки с Ходасевичем Петровская сетовала на нехватку «наших бесед и обстановки „сумасшедшего дома“, которую мы создавали взаимной наличностью» [305] ; в другом письме к Ходасевичу (от 11 мая 1907 г.) она замечала: «…меня не тешат контрасты, я ищу подобия. У нас с Вами есть какое-то печальное сходство» [306] . В неотправленном письме к Петровской, датированном 24 ноября 1911 г. (днем кончины его отца), Ходасевич признавался: «…знайте, что я люблю Вас больше, чем всех других людей вместе» [307] . Отношение Петровской к нему никогда не проявлялось с такой же силой и было переменчивым (в частности, серьезное охлаждение приходится на весну 1908 г.) [308] , но тем не менее именно Ходасевич одно время был посвящен в самые интимные обстоятельства ее жизни и во все перипетии ее продолжавшегося романа с Брюсовым (а также знал и о характере ее взаимоотношений с Андреем Белым). Образы этих двух поэтов-символистов таятся в подтексте тех стихотворений из «Молодости», которые прямо или косвенно обращены к Нине Петровской.

304

Подробнее ем.: Хьюз Роберт.Белый и Ходасевич: к истории отношений // Вестник Русского христианского движения. 1987. № 151. С. 150–151.

305

Письмо к В. Ф. Ходасевичу от 29 апреля 1907 г. // Минувшее. Исторический альманах. Вып. 14. С. 372–373.

306

Там же. С. 378.

307

Там же. С. 391.

308

Резкими высказываниями о Ходасевиче полны письма Петровской к Е. Л. Янтареву, относящиеся к этому времени: «Ну что Вам делать с этими хамами вроде Владьки? Это ведь будущий „барон“ из ДнаГорького. <…> Не написала ему ни строчки, и вообще моей дружбе с ним — конец» (Неаполь, 13/26 апреля 1908 г.); «…ах, как я ненавижу Владьку — узнала о нем еще подлости» (Флоренция, 18 апреля / 1 мая 1908 г.) ( Богомолов Н.Итальянские письма Нины Петровской // Русско-итальянский архив / Сост. Д. Рицци и А. Шишкин. Trento, 1997. С. 154, 151).

Посвящение «Нине Петровской» предпослано только одному из стихотворений «Молодости» — «Sanctus amor» (С. 54–55), полемически соотносящемуся с двумя стихотворениями Андрея Белого и Брюсова, одинаково озаглавленными («Предание»), отражающими отношения их авторов с Петровской и воспевающими, соответственно, идеально-«мистериальную», «святую любовь» (Белый: «И вот навеки иссечен // старинный лозунг: „Sanctus amor“» [309] ) и земную чувственную страсть (Брюсов) [310] , а также с заглавием книги рассказов Петровской «Sanctus amor», готовившейся к печати в издательстве «Гриф» в 1907 г. [311] и вышедшей в свет в 1908 г. «Sanctus amor» Ходасевича представляет собой ироническую реплику, которая переводит заданную тему, трактованную его предшественниками в соответствии с нормами «высокого» символистского стиля, в «низкий», бытовой план («Тебя целую в чаще слив, // Среди изрезанных скамеек»); аналогичным образом «минимализируется» пафос, пронизывавший «святую любовь» в интерпретации Белого и Брюсова, и отсекаются трансцендентные проекции:

309

Белый Андрей.Золото в лазури. С. 158.

310

«Предание» (1906) Брюсова было посвящено Андрею Белому и представляло собой полемические вариации на темы его одноименного стихотворения (см.: Брюсов Валерий.Собр. соч.: В 7 т. М., 1974. Т. 3. С. 290–292). Брюсов прочел свое «Предание» (аттестовав его как «подражание» Белому) в 1906 г. на вечере у Ходасевича в присутствии Белого (см.: Ходасевич В. Ф.Некрополь. С. 69–70).

311

О подготовке к печати этой книги оповещала газета «Голос Москвы» 4 июля 1907 г. (см. примечания Р. Л. Щербакова и Е. А. Муравьевой в кн.: Минувшее. Исторический альманах. Вып. 14. С. 387–388).

И снова ровен стук сердец; Кивнув, исчез недолгий пламень, И понял я, что я — мертвец, А ты лишь мой надгробный камень [312] .

Еще одно стихотворение, включенное в «Молодость», — «К портрету в черной рамке. Послание к ***» (С. 58) — в беловом автографе имеет подзаголовок «Послание к Нине Петровской» (С. 364). С образом Петровской связаны, как минимум, еще два стихотворения первой книги Ходасевича — «Воспоминание» (30–31 октября 1907 г., Петербург), посвященное Сергею Ауслендеру (и отражающее, по всей видимости, один из начальных эпизодов романа Петровской и Ауслендера), и «Цветку Ивановой ночи» (23 июня 1907 г., Лидино. — С. 69–70): написанное, вероятно, в дни пребывания Петровской в Лидине и непосредственно приуроченное к дню Ивана Купалы, оно, безусловно, учитывает в подтексте ее рассказ «Цветок Ивановой ночи» (октябрь 1903) [313] . Характерно, что и в этом стихотворении уловима реминисценция из Белого — в строфе:

312

Ср. интерпретацию стихотворения в статье Н. А. Богомолова «Жизнь и поэзия Владислава Ходасевича» ( Ходасевич В.Стихотворения. С. 13).

313

Впервые опубликован в «Альманахе „Гриф“» (М., 1904); перепечатан в кн.: «Юлия, или Встречи под Новодевичьим». Московская романтическая повесть конца XIX — начала XX века. М., 1990. С. 222–225.

Но та же ночь, что сердце жмет В неумолимых тяжких лапах, Мне как святыню донесет Твой несказанный, дальний запах —

рифмовка лапах: запахнапоминает о цитированном выше «Калеке» Белого с рифмующимися строками «О, этот тонкий, пьяный запах»: «Звенит комар в паучьих лапах»; в плане этих соотнесений заключающие стихотворение Ходасевича строки «Я брошу в озеро венок, // И как он медленно потонет!» отсылают опять же к обоим «Преданиям» (у Белого: «И ей надел поверх чела // из бледных ландышей венок он»; у Брюсова: «И тихо снял с ее чела // Из белых ландышей венок он» [314] ). Стихотворения из «Молодости», указывающие на Петровскую, включают, таким образом, и параллельные указания на Белого; аналогичная ситуация — в посвященном Белому «Прологе неоконченной пьесы». Если разгадывать «затерянный смысл» этого стихотворения в плане биографических аллюзий, то строки «Будьте покойны! — все тихо свершится. // Не уходите! — не будет стрельбы» прочитываются совершенно однозначно; Ходасевич намекает на скандальный эксцесс (позднее описанный и в его мемуарах, и в мемуарах Белого), случившийся 14 апреля 1907 г. в Политехническом музее на лекции Белого: в антракте Петровская пыталась выстрелить из револьвера в Брюсова, но револьвер дал осечку (согласно воспоминаниям Ходасевича, жертвой покушения должен был стать Белый, что согласуется с интерпретацией события в «Начале века»: «Н*** появилась под кафедрою с револьвериком в муфте; пришла ей фантазия, иль рецидив, в меня выстрелить; но, побежденная лекцией, вдруг свой гнев обернула на… Брюсова(?!) <…>» [315] .

314

Белый Андрей.Золото в лазури. С. 156; Брюсов Валерий.Собр. соч.: В 7 т. Т. 3. С. 290. Параллель отмечена в комментариях Н. А. Богомолова и Д. Б. Волчека (С. 366). Согласно правдоподобному предположению P. Л. Щербакова и Е. А. Муравьевой (Минувшее. Исторический альманах. Вып. 14. С. 386), с образом Петровской и ее приездом в Лидино связано стихотворение Ходасевича «Одинокая» (25 июня 1907 г. — С. 225), в «Молодость» не вошедшее и при жизни автора не публиковавшееся. В «Одинокой» также обнаруживается подтекст, указывающий на Белого — обыгрыванием заглавия его первой поэтической книги: «Я отгорожена ширмой, // Не золотой, не лазурной»; ср. фразу из статьи Ходасевича «Девицы в платьях» (1908): «Андрей Белый подарил нас <…> солнечностью в лазурности» ( Ходасевич В.Собр. соч. / Под редакцией Джона Мальмстада и Роберта Хьюза. Ann Arbor: Ardis, 1990. Т. 2. С. 43).

315

Белый Андрей.Начало века. М., 1990. С. 315. Ср.: Ходасевич В.Некрополь. С. 19; Гречишкин С. С., Лавров А. В.Биографические источники романа Брюсова «Огненный Ангел». С. 582–583.

Поэтические реминисценции и биографические намеки, пронизывающие «Молодость», безусловно, опознавались Белым со всей отчетливостью; не исключено, что он улавливал в стихотворениях этой книги и другие актуальные «жизненные» подтексты, скрытые от взгляда «непосвященных» и отражавшие опыт его общения с Петровской, Брюсовым и Ходасевичем. Но «Молодость» должна была обратить на себя заинтересованное и сочувственное внимание Белого не только в силу этих обстоятельств — не только благодаря содержавшейся в ней «тайнописи». Доминирующие в книге Ходасевича лирические эмоции, звучащий во многих стихотворениях мотив утраты возлюбленной, отражающий личную драму автора (разрыв в 1907 г. с женой, ушедшей к С. К. Маковскому), были Белому, который только что пережил тяжелейшую и мучительную историю взаимоотношений с Л. Д. Блок, отвергшей его любовные притязания, понятны и предельно близки. Формируя в 1908 г. свою книгу «Пепел», он, разумеется, не мог не заметить «пепельной» тональности поэзии Ходасевича, сказывающейся уже в первой строке первого стихотворения «Молодости» — «В моей стране»; «Мои поля сыпучий пепел кроет» (С. 51); не мог не распознать сходства той тусклой поэтической палитры, которая стала преобладать в его собственных стихах («Какие скудные, безогненные зори!») [316] , с атрибутами «мертвенной страны» Ходасевича, заявленными в том же стихотворении-вступлении с программной отчетливостью:

316

Белый Андрей.Урна. Стихотворения. М., 1909. С. 52 («Ночь», 1907).

В моей стране — ни зим, ни лет, ни весен, Ни дней, ни зорь, ни голубых ночей. Там круглый год владычествует осень, Так — серый свет бессолнечных лучей. (С. 51)

«Молодость» вышла в свет в конце февраля или начале марта 1908 г.; надпись автора на экземпляре, преподнесенном Белому, гласит: «Дорогому и многоуважаемому Борису Николаевичу Бугаеву с глубокой любовью и благодарностью. Владислав Ходасевич. Весна 908» (С. 367). В том же году Белый написал два стихотворения, посвященных Ходасевичу, — «Сантиментальный романс» («1908 г. Апрель. Москва») и «Старинный дом» («1908 г. Август. Суйда») [317] ; с посвящением Ходасевичу «Старинный дом» вошел в «Пепел», а «Сантиментальный романс» — в «Урну» [318] . Готовя позднейшие издания своих стихотворений, Белый, как правило, снимал многочисленные посвящения, предпосланные текстам в «Золоте в лазури», «Пепле» и «Урне»; свою установку он разъяснял в письме к Иванову-Разумнику от 19 июня / 2 июля 1914 г.: «Посвящение имеет цену, если оно есть действительно посвящение, а не просто визитная картонка; посвящения „визитные карточки“ яуничтожил» [319] . Адресованность «Старинного дома» и «Сантиментального романса» Ходасевичу явно не расценивалась Белым как жест литературного этикета и «визитная карточка». Оба посвящения были сохранены в берлинском издании «Стихотворений» 1923 г.; более того: «Старинный дом» и «Сантиментальный романс» были помещены в этом издании одно за другим; в разделе «Прежде и теперь», в который вошли оба стихотворения, образовался как бы особый «ходасевичский» микроцикл. Разумеется, в таком решении Белого по-своему отразились чрезвычайно близкие отношения, связывавшие его с Ходасевичем во время жизни в Берлине, а также исключительно высокая оценка зрелой поэзии Ходасевича, которую он дал в статьях начала 1920-х гг. «Рембрандтова правда в поэзии наших дней» и «Тяжелая лира и русская лирика», но эти обстоятельства не умаляют тех смыслов, которые подразумевались автором в 1908 г., когда он решил сочетать два своих новых стихотворения с именем младшего соратника по символистскому движению.

317

Датировки приведены в кн.: Белый Андрей.Стихотворения. Берлин; Пб.; М., 1923. С. 191, 194.

318

Белый Андрей.Пепел. СПб., 1909. С. 119–122; Белый Андрей.Урна. С. 49–51.

319

Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. СПб., 1998. С. 46.