Андрей Белый
Шрифт:
«Я не знаю, что дает такую власть одному над душой другого. Тайна эта так же велика и свята, как тайна смерти. Она владела миром во все века. И думаю я, что Христос пришел не отнять эту радость, а только восполнить и освятить во имя Свое.
Ты же разрываешь, нарушаешь, делишь, вместо того чтобы принять ее святую полноту.
Ты говоришь обидные слова — „монополия на христианскую любовь“…
Должно быть, не знаешь еще, что любовь все отдает и ничего не требует взамен и ничем не хочет владеть. О, я знала все эти твои слова, еще когда ты уезжал. Уходишь?.. Уходишь опять? Прощай».
Письмо Андрея Белого к Н. И. Петровской от 9 августа 1903 г. печатается по автографу из фонда Петровской в РГАЛИ (Ф. 376. Оп. 1. Ед. хр. 5); остальные письма — по автографам, хранящимся в архиве Андрея Белого в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки (РГБ. Ф. 25. Карт. 30. Ед. хр. 13).
отвечаю Вам столь же откровенно и искренно, столь же просто, как и Вы мне писали. Я очень ценю те побуждения, которые заставили Вас так писать. С своей стороны я повторю, что не питаю лично к Вам ничего тяжелого, смутного,и весь вопрос сводится к тому, приятно ли Вам меня видеть.
Вообще мне будет трудно ввиду занятий [959] бывать часто у Вас и Сергея Алексеевича [960] , но все жеот времени до времени мне было бы приятно заглядывать к Вам, если, конечно, Вам не будет это неприятно.
Остаюсь готовый к услугам искренне уважающий Вас
959
Подразумеваются занятия в Московском университете. 22 мая 1903 г., по завершении государственных экзаменов, Белый получил удостоверение об окончании университета по естественному отделению физико-математического факультета.
960
С. А. Соколов (псевдоним — Сергей Кречетов; 1878–1936) — муж Петровской; поэт, владелец и руководитель издательства «Гриф».
это ужасно, что Вы пишете обо мне. Я такой же борющийся, порывающийся, как и все. Не считайте порывание к голубомуза уже совершившееся ухождение. Ведь и разбойник, и мытарь должен так говорить о голубом пути. Ведь иная речь о небе показатель отчаяния, а отчаяние — хула на Духа Святого. Более чем кто-либо я знаю о «безобразных чудовищах, стерегущих эту дорогу»(это из Вашего письма) [961] . Ужас и хаос — имя этим чудовищам, и более всего мне приходилось и приходится бороться с ними и предупреждать. Но что ужас и хаос не безбрежны, что безбрежность их — оптический обман, показатель еще незнания нами сущности этих ужасов, показатель остановки внутреннего пути в черте хаоса — это я действительнознаю. Это сознание и снимает излишнее бремя, тяжесть, ужас, уныние с нашей души, показывая, что если все разбивается об ужас, то сам ужас еще не неуязвим. Видя со всех сторон наплывание мрака, мы в состоянии сами ударить на мрак…Если Вы хоть раз дерзнете вместо убегания от ужаса сразиться с ним хотя бы молитвой, Вы увидите в душе Вашей дуновение чуда. Нев'uдениев жизни чудесного есть действие серого тумана, о котором мне писал Сергей Алексеевич. Но туман этот — в наших глазах.Проникновение в душу Истины зажжет эту дымку — фату уныния — миллионами желто-красныхогней, создаст
Вообще чем больше спадает повязка с глаз, тем ближе видишь, что первоначальная картина множества сущностей (идей), которая так пестрит и тешит взор впервые проснувшегося к Жизни из жизни, — тоже обманчива. Все узнанное еще недавно как сущностьоказывается только более тонко прикрытым отношением явлений. Такой образ характеризует мои слова: относительность явлений имеет складки, ложится складками. Начало складок и есть та первоначальная относительность, которая скоро всем становится явной. Тогда линия углубления складок начинает казаться сущностями (такова сущность отчаяния, черта, хаоса, ужаса, бреда, безумия, Души мира, ангелов). Но и это оказывается только покровами, случайно приблизившимися к сущности благодаря именно не прямой, а складчатой линии относительного. Тут-то и начинается искание сокровенного в сокровенном (эзотеризма в эзотеризме).
Обнаруживается, что я знаю лишь себя, да еще я должен знать Того, кем я обусловлен. Это познание открывается в молитве и любви к Богу. Вот единственно неотносительное знание. Каждый человек есть нечто аналогичноемне, обязанное познавать Бога. Поскольку мы объединены этой идеей, постольку возможно общение между нами.
Вы противополагаете мистической влюбленности в Душу Мира земной образ любви. Но если сама Душа Мира есть только углубленная относительность, то насколько относительна эта земная любовь. Если влюбленность в Душу Мира есть последнее звеновсякой земной любви, выход из Нее к Богу, то перенесение ее на земной образ есть величайший ужас — астартизм, который и пытается провозгласить Розанов [964] . Нет, лучше пускай уж земная любовь не претендует на небесность. Пусть это будет необходимымязычеством (той почвой, на которой выросло христианство). Ведь окончательно осуществиться полнота христианских прозрений может лишь тогда, когда будет «новая земля и новое небо» [965] , пока же оно — воинственно, временно, оно всегда еще неокончательно, с язычеством. Мысль о языческом характере земной любви (если эта любовь не абсолютно мистического оттенка) предохранит от источника величайших, духовных срывов — компромисса между Божественной и небожественной любовью. Мы устали от компромиссов. Неужели в'uдениедолжно опять быть связанно?.. Нет, величайшее прозрение мира не должно приближать к серединности. Нет, в христианстве воистину вознесение личности. Трудность да победится молитвою и любовью ко Христу!..
Остаюсь готовый к услугам уважающий Вас
961
Цитируемое письмо Петровской в архиве Белого не сохранилось.
962
Реплика Простолюдина в начале действия III пьесы (см.: Гамсун Кнут.Драма жизни / Перевод с норвежского С. А. Полякова. 2-е изд. М.: Скорпион, 1906. С. 73). Белый написал рецензию на этот русский перевод «Драмы жизни» (Новый Путь. 1903. № 2. С. 170–172).
963
В указанном источнике приводимых слов нет.
964
Ср. суждения Белого о В. В. Розанове в письме к А. Блоку от 19 августа 1903 г.: «Я ценю Розанова, но и он не вытанцовывается ни во что (боюсь, как бы не оказался и онпустоцветом). В самом деле: хотя бы в вопросе о браке: дает ряд глубинных созерцаний (с которыми я не согласен очень часто), бросает их мимоходом, высвечивает то здесь, то там жизнь <…>» (Андрей Белый и Александр Блок. Переписка 1903–1919. М., 2001. С. 93).
965
Откр. XXI, I.
P. S. Вы спрашиваете о моем <…> [*] Но у меня с собой <…> [*] нет. Постараюсь лично <пере>дать Вам в Москве. Не забываю, <что С>ергей Алексеевич обещал мне свой [968] .
Постараюсь на днях зайти к Вам, но при всем желании не могу назначить дня. У меня бездна дел и своих, и маминых, и относительно библиотеки отца [969] . Кроме того: хочется еще самому сосредоточиться на чем-либо. Для этого у меня остается вечер, который тоже далеко не всегда мой (часто у меня бывают знакомые и товарищи) [970] . У меня есть дело до Сергея Алексеевича. Вероятно, буду у Вас сегодня, завтра, но днем.Что же касается вечера, то я лучше зайду к Вам не назначая срока. А то могу и обмануть.
Остаюсь глубокоуважающий Вас и готовый к услугам
*
Угол листа с текстом оторван.
*
Угол листа с текстом оторван.
968
Речь идет, по всей вероятности, о фотопортретах.
969
Отец Белого, Николай Васильевич Бугаев, скончался 29 мая 1903 г. В октябре 1903 г., согласно свидетельствам Белого, ученик отца профессор Л. К. Лахтин «обращается с просьбой к маме: отдать математическую библиотеку отца в Университет; мама соглашается», после этого Белый взялся «за составление описи библиотеки» ( Белый Андрей.Материал к биографии // РГАЛИ. Ф. 53. Оп. 2. Ед. хр. 3. Л. 40 об.).
970
Подразумеваются «воскресенья» у Белого, начавшиеся с октября 1903 г.: «Собрания бурные, многочисленные, по 25 человек; ряд дебатов, прений, чтение стихов» ( Белый Андрей.Ракурс к Дневнику // РГАЛИ. Ф. 53. Оп. 1. Ед. хр. 100. Л. 19 об.).
Глубокое спасибо за те разъяснения, которые Ты мне дала. Мне нисколько не скучно писать и читать о спиритизме [971] . Наоборот: чрезвычайно интересно узнать Твое отношение к нему. Вот почему опять возвращаюсь (Ты простишь?) к этому пункту, потому что мне хотелось бы вкратце объяснить Тебе основания моего отношения к спиритизму (как самостоятельному направлению, могущему давать материалы для религиозно-мистического пути). Я не стану говорить о спиритизме в общем смысле, ибо здесь он уже спиритуализм, религия, мистика.Нет, я хочу коснуться того «спиритизма»,который заявляет права на «особое существование» наряду с другими мистическими течениями. Только о нем я и буду говорить.
Начну с Твоих слов: «Здесь уместно бы было говорить еще о пути совершенства духов, о перевоплощении. Но ведь все это ты назовешь ненаучным вздором…»
Я не преувеличиваю значение науки. Если Ты знаешь меня, то, конечно, согласишься. Еще менее я позитивист, ибо позитивизм, касаясь системы наук, должен пренебречь несоизмеримостью методов, присущих различным дисциплинам, чтобы истолковать, например, явления цикла «Ь»в терминах цикла «с».
Позитивизм — здание, построенное на песке: песчинки — тоже камни, только маленькие. Каждый камешек соответствует науке на последней стадии ее дифференциации. Если здание, построенное и равное 1/10 этого камня, можно считать устойчивым, то здание, построенное на миллиардах таких камешков, — будет зданием, построенным на песке. Таков позитивизм. Я нарочно подчеркиваю это, чтобы ты не упрекала меня в позитивности.
Но, допуская относительность каждой отдельной науки и совершенную призрачность системы таких наук, я, как естественник (а следовательно, хотя бы элементарно знакомый с приемами научных методов), должен признать за этой относительностью характер точности.Если наука нам дает формулу — a/b = 2с [972] , то я, хотя и не зная цифрового значения а, Ь, с, все же безусловно должен принять отношение между этими буквами за истинное.Относительность науки зависит от формализма ее методов, но, с другой стороны, усвоение характера этого формализма сообщает нашему разуму устойчивость. Наука дает нам экстракт из того, что в несовершенном виде именуется «здравым смыслом».Математические символы, эмпирические законы природы, порой как бы нарушая здравый смысл (открытие Коперника и т. д.), на самом деле лишь упорядочивают его — это всё кристаллы самоочевидности. Всякая деятельность, не ставящая ребром вопроса о неизбежности (априорности) методов, которыми пользуется наш разум для построения теорий и объяснений эмпирических фактов (в данном случае «феномены»спиритизма), — всякая такая деятельность после б'oльших или меньших колебаний непременно укладывается в общие нормы научных методов. Если известному циклу явлений стремятся дать разумные догматы, уясняющие данный цикл, вопрос о применении к нему научных методов есть вопрос только времени.
В смысле признания методологической точности научных результатов я поклонник науки. В смысле же признания за этими отношениями абсолютных прав на нашу психику — враг.
Вот почему, если я начну нападать на спиритизм [*] , то со всякой точки зрения мне представляются неистинными:
Если спиритизм — одна из зачаточных наук, мистицизм, обволакивающий его, должен исчезнуть.
Если же спиритизм всегда будет повит
И вот почему.
На протяжении нескольких столетий от средневековых схоластиков и до наших дней господствует деление свойств окружающего нас разнообразия на акциденциюи субстанцию.В понятии об акциденции объединяли преходящее разнообразие свойств вещей, в понятии о субстанции — выражали мысль о неизменной основе всего. Мы видим стремление ученых и философов к отысканию и определению единой, мировой субстанции, а также разделению предметов на форму и содержание. То субстанцией называли дух, то материю с ее неизменными, чисто механическими законами. С формой между прочим отождествляли тело, с понятием о содержании — душу. И наоборот: формой оказывался разум, содержанием — материя.
Ряд блестящих научных открытий дал возможность, опираясь на точные результаты, составить естественную картину мирового процесса, в основе которого лежали физико-химические законы, приведенные к числу и мере ( здесь связь физики с математикой в механике). Получалась сама собой механическая картина развития жизни. Физиология растений и животных без остатка оказалась разложимой на естественные процессы, обнаружилась связь между психическими факторами и их физиологической основой. Получилась стройная система механических, последовательно усложняемых отношений. Дух и материя с этой точки зрения различались не качественно, а, так сказать, количественно, и явилась возможность называть механикой всякую разумную целесообразность. И если возможно говорить о духес этой точки зрения, то этим понятием обозначается форма, выражающая род порядка, в который приводится материя восприятия, т. е. порядок движения материальных частиц (сущность).
С другой стороны, Декарт, Лейбниц и др. признавали за индивидуальной душой характер духовной субстанции. По Лейбницу, душа — простая, первичная сущность, монада. Вся действительность — бесконечное разнообразие сопряжений этих живых единиц (монад). Но, допуская закон непрерывности, признавая реальноевзаимодействие внешних и внутренних факторов, разнообразие психических процессов можно допустить лишь при условии взаимодействия моей монады-субстанции (сущности, души) с другими субстанциями. А эти взаимодействия устраняют самостоятельность монад, и душевный атом (монада) теряет значение носителя душевной личности. Далее: Кант блестяще выводит идею о душе из умозаключения, ложно образующего формальное определение моего «Я», в реальное понятие о пребывающей, простой сущности. Ценные физиологические исследования Вундта [974] , а также философское развитие идей Канта Шопенгауэром привело к единственно возможному способу рассмотрения нашего «Я»; а именно: как хотения, волю.
Душа и тело различны не сами по себе, а по методам рассмотрения. «Нечто»,рассматриваемое с точки зрения непосредственного метода (интуитивно) как душа,с точки зрения внешнего наблюдения — «бездушная»природа. Ты пишешь: «Желанный дух стал свободен от тела».И это типично для спиритизма, разрывающего «нечто»единое на телои душувместо того, чтобы внутренним преображением освободиться от форм познания, мучительно дробящих «единое» на «многое».Тогда можно говорить о преображении, воскресении тела, или о материализации души.
В одном случае метод логический, лежащий в основе всех научных методов. В другом случае интуитивный символизм переживаний, оформливающий религиозное откровение.
Результаты применения обоих методов абсолютно несоизмеримы.Тут ведь пропасть б'oльшая, чем расстояние планет друг от друга, ибо, с одной стороны, развертываются миллиарды столетий и верст, а с другой, все эти миллиарды — только содержание моего «Я». В одном случае — самостоятельный предмет; в другом — мое переживание. Оба метода правильны. Один дает точность переживаний; другой — точность отношений.
Смешивая методы, получаем «ни то ни се — ни Богу свечки, ни черту кочерги».
Как же я должен рассматривать физические феномены спиритизма? Если это мое переживание,т. е. если я применяю к ним психологический метод (по существу мистический), мне совершенно безразлична вся эмпирическая сторона спиритизма (в узком смысле), и я прямо вступаю в сношение с духами высшего порядка, раз я сын Божий, брат Христов. Пророческие голоса, слуховые галлюцинации Иоанны Д’Арк [975] ведь были осмысленны(они касались судьбы Франции) — на что мне хамики, за что меня сажают в спиритизме сперва в лакейскую с существами низшимисравнительно со мной? Да и наконец, что это за деление духовна высшие и низшие — на чем оно основано? На духовном созерцании, на откровении: но тогда результаты откровения непримиримы с необходимым в начале эмпиризмом,ибо в одном случае физический феномен является действием моей психической работы, а в другом моя работа истолкованияфеномена является действием самого феномена. То, что в одном случае причина, в другом действие. Закон причинности в обоих методах навыворот. Применяя к одному и тому же феномену одновременнооба метода, получаю следующее: {причина -> действие, действие <- причина} [976] сокращая, получаю полный нульв смысле объяснения. Отсюда моя теоретическая боязнь смешения методов, ибо это есть серединная серость, черт с насморком, круглое ничто.В этом же смысле смешение методов есть одно из проявлений хаоса: «
Итак, смешение методов недопустимо ни с научной, ни с мистической точки зрения в спиритизме, а Ты пишешь: «Открывается в спиритизме длинный ряд ступеней познания».Что ты здесь разумеешь под познанием? Какое познание? Разумное? Но в таком случае, как бы ни был велик ряд ступеней этого познания, он должен быть объединен методом, для того чтобы я мог непогрешимо (со всех точек зрения) согласовать первоначальные данные познанияс конечными.Далее Ты поясняешь, что физические феномены — первая необходимая ступень.Стало быть, дальнейшие ступени — психические переживания. Но из вышесказанного это невозможно без смешения методов, т. е. без хаоса, серединности.В одном случае познаниепонимается в одном смысле, в другом случае — в совершенно ином, и совместное объединение этих « познаний» без основательного знакомства и творчества в «области теории познания»(самая сериозная область философии) невозможно, ибо между этими познаниями есть некоторая коренная разница.Я могу 100 лет упражняться в области феноменов материализации, стуков и т. д., и все же ни на шаг не подвинусь в произвольном творчестве их и управлении ими (теургизм). Если же физические феномены рассматриваются, как объективные, а не моими переживаниями вызванные, то они тотчас подпадают под рубрику неизвестных доселе законов природы; и в этом случае я не могу смешивать методы и давать внутреннее объяснение тому, что без сомнения объяснимо и научно (т. е. относительно, но зато точно в своей относительности). Зачем тогда в изучение фактов вмешивается с научной точки зрения проблематическое и недоказуемое существование духов.В
современной психологии и философии нет и помину о тех взглядах, которые душе приписывают значение абсолютной субстанции. И вдруг еще: «Духи средние, высшие, низшие»? Ведь это равносильно фетишизму?А раз выступает на сцену вера в духов, наука складывает руки, ибо для нее все это — туманная, давно потерявшая смысл фантазия. Но и мистика не может согласиться с необходимостью внешних феноменов. Ни Христос, ни Будда, ни пророки не устраивали сеансов, а если и производили чудеса, то они имели явно прообразовательный смысл, т. е. были символами,а не феноменами [*] : во всяком случае, все это внутренние факторы, и значение феноменальной реальности их третьестепенное ( «Род лукавый, род прелюбодейный, чудес просите и чудеса не даются вам») [978] . Важно, что чудеса-символы-галлюцинации происходили вдруг без сеансов, без преднамеренности.Не нужно бояться слов самогипноз, галлюцинацияв применении к чудесам,ибо «теория познания»,столь суровая к некоторым сторонам спиритизма, дает основание полагать, что методы наук, приводящие к теории гипноза и галлюцинации, сами суть только галлюцинации.Мир символических, прообразующих,а также преобразующих(чудес) деланий освобождается, но эмпирическая сторона спиритизма разбивается вместе с научными методами, как одна из наук в зачаточном состоянии.
Дорогая Нина, еще раз пойми меня: безусловно я не нападаю на спиритизм,верю, что Ты, вкладывая везде спиритуалистическую подкладку, разбираешься, и для Тебя, конечно, безопасен спиритизм; в данном случае я нападаю на формальную сторону спиритизма, поскольку он сам в себе довлеющее направление,отделенное от общерелигиозного русла своей эмпирической подкладкой.В данном случае мои нападки не существенны, а формальны ( и с этой стороны безусловно правильны); основания их, в общем, те же, что и основания моих нападок на теософию,которая, будучи тоже замкнутым направлением, претендует на какие-то общелогические основания, не желая считаться с тысячелетней кристаллизацией логики в науке и философии. Оба направления, противопоставленные друг другу, хаотичны благодаря смешению методов.
Остается сказать нечто об «офицерах».Еще Декарт был офицером [979] ; а ныне очень много молодых и старых военных, получивших солидное научное образование, и я не вижу оснований с военным мундиром непременно соединять глупость или необразованность.
Но довольно, довольно, Ниночка. Прости меня, я слишком многое написал. Мне хотелось только показать Тебе, что я 1) все-таки прав, теоретически настаивая на разделении методов, и что Ты не совсем верно поняла основания моих нападок, 2) я нисколько не заражен скепсисом, в знак чего поручаю духам ветра осыпать Тебя моими поцелуями.
Милая, милая, — все это несущественно. Люблю, молюсь, радуюсь на Тебя. Целую Твой образочек.
О, какая радость мне увидеть Тебя, милая, милая.
Заглянуть в Твои глаза, и без слов улыбаться, улыбаться…
Милая.
971
Письмо Петровской, на которое отвечает Белый, в его архиве не сохранилось. «Спиритическая» тема, заданная в этом письме, была подготовлена обстоятельствами их общения весной 1904 г. О мае 1904 г. Белый вспоминает: «Бываю у „Грифов“; <…>в доме у „ Грифов“ начинаются спиритические сеансы; Н. И. <Петровская> оказывается сильным медиумом; в спиритическом кружке принимают участие Соколовы, Ланг, Брюсов, композитор Ребиков <…>; я отношусь чрезвычайно враждебно к этому кружку, как и вообще к спиритизму» ( Белый Андрей.Материл к биографии. Л. 46). Петровская, вспоминая о деятельности спиритического кружка, отмечает: «Меня стали неудержимо манить „спиритические тупики“. Прочитав немало спиритических и теософских книг, я хорошо знала, придерживаясь, конечно, круга принятых идей, к каким отрицательным последствиям ведет бесцельное проковыривание дырок в занавесе, отделяющем потусторонний мир. <…> Но неудавшееся преображение жизни оставалось в душе зияющей дырой. Если не удалось преобразить, может быть уже исказить-то удастся, думала я злорадно» («Жизнь и смерть Нины Петровской» / Публикация Э. Гарэтто // Минувшее. Исторический альманах. Paris, 1989. Вып. 8. С. 61).
972
В наст. изд.
*
В узком смысле.
974
Вильгельм Вундт (1832–1920) — немецкий психолог, физиолог, философ, один из основоположников экспериментальной психологии. Его труд «Основания физиологической психологии» (1874) Белый перечитывал в июне 1904 г. ( Белый Андрей.Материал к биографии. Л. 46) в ходе работы над статьей «О границах психологии» (см.: Белый Андрей.Символизм. Книга статей. М., 1910. С. 31–48).
975
Жанна д’Арк (ок. 1412–1431) уверяла, что к подвигу спасения короля, крестьянства и Франции ее призвали голоса архангела Михаила, св. Маргариты и св. Екатерины.
976
В наст. изд.
*
Здесь уместно подробно коснуться определения феноменаи символа, чтобы показать их коренную разницу, но боюсь, что письмо разрастется.
978
Неточная цитата. Ср.: «Род лукавый и прелюбодейный ищет знамения; и знамение не дастся ему» (Мф. XII, 39, XVI, 4).
979
Рене Декарт по окончании иезуитской школы поступил в 1617 г. на военную службу, где находился, с перерывами, до 1628 г., участвовал в нескольких походах и сражениях.
P. S.Не можешь ли сообщить мне подробнее о трудах Майерса: какие его сочинения и где их можно достать? Я знаю, есть труд, напечатанный Обществом психических исследователей, Майерса, Лоджа и (кажется) Падмора «Fantasmes of the living» (кажется, так) [980] , что значит: «Прижизненные призраки» — труд известный, но заключающийся только в собраниях фактов, а я ведь не о фактах.Мне об этом труде в свое время много говорил покойный М. С. Соловьев [981] , так что понятие о нем у меня совершенно ясное.
P. P. S.Итак, 30<-го> я буду у Тебя. Увидимся? 29-го выезжаю [982] .
980
Имеется в виду издание: Gurney Edmund, Myers Frederic William Henry, Podmore Frank.Phantasms of the living. 2 vol. London: Society for Psychical Research, 1886. Этот труд посвящен исследованию телепатии и галлюцинаторных явлений. Его подготовили авторы сочинений по экспериментальной психологии Эдмунд Гёрней (1847–1888), Фредерик Уильям Генри Майерс (1843–1901) и Френк Подмор (1856–1910). Английский физик и автор религиозно-философских сочинений Оливер Джозеф Лодж (Lodge; 1851–1940) к написанию этой книги отношения не имел.
981
Михаил Сергеевич Соловьев (1862–1903) — педагог, переводчик; брат Вл. С. Соловьева и издатель его сочинений; один из духовных наставников Белого в юношеские годы.
982
Ср. запись Белого об июне 1904 г.: «Коней июня захватывает меня в Москве, где я встречаюсь с Н. И. Петровской; и опять — начинается старый, меня тяготящий, знойный „плен“; я бываю почти каждый день у нее» ( Белый Андрей.Материал к биографии. Л. 47).
Ты пишешь о том, чтобы я был счастлив, и тогда моесчастье станет Счастьем мира [984] . Никогда не соглашусь с этим, потому что ныне все мое счастье в том, чтобы раствориться в общем, мировом счастье. Быть гражданином мира, спокойно и сознательно трудитьсяна пользу и благо человечества — перваяступень этого «моего»счастья, остальные ступени приложатся или не приложатся к «этой первой»ступени — не могу знать, да и знать не нужно. Исполнять мне свой долг труда и работы — необходимо. Все мы связаны в одно великое звено, и наша задача — уяснить, утвердить и не обрывать звенья, которые нас связывают друг с другом. Верю — мы связаны для Вечности. Верю, что нет нас, отдельных, обособленных, а все мы, поскольку обращены к Вечности, обращены к Единому Источнику, давшему всем единый закон свой, исполняя который приближаемся с Верой, Надеждой, Любовью к Нему — Источнику всякой любви. Я не понимаю любви к людям, как таковым; любовь к Богу в людях должна выражаться 1) укреплением существующей, данной Богом связи между собой и людьми, т. е. Законом,2) продолжением этой связи благодатью.Так что благодатьи законобусловлены друг другом. Нет благодатибез закона. Нет закона без благодати. Закон потому и закон, что определяети, определяя, необходимо ведет к отреченью. Но все отрекаются во Имя.Это — необходимая, безусловная стадия: ее нельзя обойти. Отрекаются, умирая (война, Порт-Артур) [985] . И в отречении-то Истинная Свобода. Идеал всякого развития — переплавить минутную «вспышку», «восторг»в инстинкт, привычку,ибо только так ближе подойти к вечной свободе в Господе. Вогнать законв инстинкт значит сделать его благодатью.Да, это так!
Много работаю, читаю. Верю — мы близки друг другу. Радуюсь близости. Да, будет!
Христос с Тобой! Он — радость радости, начало и конец, закон и благодать. Буду в Москве 19, 20, 21<-го>; в первые же дни моего пребывания в Москве непременно зайду [986] .
983
Письмо написано Белым, скорее всего, в Шахматове, подмосковном имении Бекетовых, где он гостил у А. Блока в середине июля 1904 г.
984
Это письмо Петровской в архиве Андрея Белого не сохранилось.
985
Имеется в виду одно из наиболее значительных событий Русско-японской войны — оборона русской военно-морской крепости Порт-Артур (в Китае, в заливе Бохайвань Желтого моря) с 27 января до 20 декабря 1904 г.
986
Пребывание Белого в Москве было кратковременным; 19 июля он выехал в Серебряный Колодезь. В этот день он писал А. Блоку из Москвы: «Вчера для меня совершился перелом в жизни. Молю Господа об укреплении духа, чтобы достойно пройти мне назначенный путь» (Андрей Белый и Александр Блок. Переписка 1903–1919. С. 169). Таким образом, встреча и решающее объяснение с Петровской произошли 18 июля. Ср. записи Белого об июле 1904 г.: «В Москве я резко рву с Ниной Ивановной и возвращаюсь в Серебряный Колодезь»; об августе того же года: «…я заявляю Н. И. Петровской, что я — неумолим;у нас происходит пренеприятная сцена объяснения» ( Белый Андрей.Материал к биографии. Л. 48, 48 об.).
Письма Андрея Белого в собрании Амхерстского центра русской культуры
Значительную часть русских архивных фондов, сосредоточенных в Амхерстском центре русской культуры (Amherst College. Amherst Center for Russian Culture) в США (Амхерст, штат Массачусетс), составляет коллекция, принесенная в дар Томасом П. Уитни (Thomas P. Whitney), на протяжении долгих лет собиравшим книги и рукописи русских писателей, картины и рисунки русских художников. Материалы коллекции Уитни, относящиеся главным образом к XX веку, представляют собой собрание, исключительное по ценности и историко-культурной значимости [987] . Многие рукописи, сбереженные Т. Уитни и сосредоточенные в его коллекции, безусловно, станут предметом самостоятельных публикаций; некоторые из них уже доступны читателю [988] .
987
Краткую характеристику этой коллекции см. в кн.: Гуль Роман.Я унес Россию. Апология эмиграции. Россия в Америке. М., 2001. Т. 3. С. 268–271.
988
См.: Королева Н. В.Неизвестные письма А. А. Блока к Д. С. Мережковскому и З. Н. Гиппиус в американском архиве // Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник 1994. М., 1996. С. 27–43; Богомолов Н. А.От Пушкина до Кибирова. Статьи о русской литературе, преимущественно о поэзии. М., 2004. С. 284–287 (публикация письма П. И. Карпова к Д. С. Мережковскому от 12 января 1912 г.).
Среди личных фондов, приобретенных Т. Уитни в Париже, имеется часть архива Мережковских. В числе нескольких сотен документов этого архива хранятся и письма Андрея Белого, адресованные Д. С. Мережковскому, З. Н. Гиппиус и Д. В. Философову. Шесть писем Белого, оказавшиеся в этой части архива, — лишь малая часть эпистолярного корпуса, о реальных размерах которого можно судить по другой его половине, сохранившейся если не с исчерпывающей полнотой, то, во всяком случае, в значительном объеме: в московском архиве Белого имеются 24 письма к нему Мережковского, 45 писем Гиппиус, 23 письма Философова [989] . Общее количество писем Белого к тем же адресатам было, безусловно, сопоставимо с этими числами — т. е. могло приближаться к ста. Хочется надеяться, что последующие находки в рукописных собраниях Западной Европы и Америки восполнят этот эпистолярный свод. До сих пор, однако, основная часть писем Белого к Мережковским и Философову не выявлена; опубликовано лишь одно письмо Белого к З. Н. Гиппиус (от 7–11 августа 1907 г.), сохранившееся в частном парижском архиве А. Я. Полонского [990] .
989
РГБ. Ф. 25. Карт. 19. Ед. хр. 9; Карт. 14. Ед. хр. 6; Карт. 24. Ед. хр. 16.
990
См.; Неизвестное письмо Андрея Белого / Публикация В. Аллоя // Минувшее. Исторический альманах. Paris, 1988. Вып. 5. С. 205–221.
Несмотря на свою малочисленность, письма Андрея Белого из коллекции Уитни существенно дополняют картину его взаимоотношений с Мережковскими и имеют большое историко-литературное значение. Эти письма отражают главным образом личные переживания Белого и выдержаны в исповедальном стиле. Большинство их относится к поре тяжелого душевного кризиса и мучительных психологических испытаний, вызванных неразделенной любовью к Л. Д. Блок. Будучи посвященными (через Белого и Т. Н. Гиппиус) в обстоятельства этой драмы, Мережковские и Д. В. Философов активно сочувствовали Белому (с особенной откровенностью его усилия «завоевать Любу» поддерживала З. Н. Гиппиус [991] ). Белый сблизился с Мережковскими наиболее тесно и ощутил их духовную поддержку во время совместного проживания в Париже в конце 1906 — начале 1907 г.; примечательны слова из письма к нему Философова от 19 марта / 1 апреля 1907 г., отправленного из Парижа в Москву: «Боря, милый мальчик, а все-таки как отрадно, что Вы были здесь, что мы полюбили друг друга вне идей, а как-то органически, что я Вас чувствую теперь не как нечто отвлеченное, хотя и очень милое, а как часть себя, как палец, которого не всегда замечаешь, но которого ясно чувствуешь, когда он болит. Все-таки мы вместе с вами. Это — факт» [992] . Той же атмосферой доверительной близости проникнуты и публикуемые письма Андрея Белого, дающие чрезвычайно выразительную картину внутреннего состояния писателя в один из наиболее драматических периодов его жизни.
991
См., в частности, ее письмо к Л. Д. Блок от 25 декабря 1906 г. (Из переписки Зинаиды Гиппиус / Вступ. заметка и публикация A. Л. Соболева // Русская литература. 1992. № 3. С. 197–200).
992
РГБ. Ф. 25. Карт. 24. Ед. хр. 16.
Многоуважаемый, всегда глубоко любимый Дмитрий Владимирович, я глубоко виноват перед Вами. Христа ради простите меня. Ведь я вот уже два года в положении человека, которого распинают, и не люди, а судьба. Я люблю Бога, а все меня толкает против. Я люблю Вас, я хотел молиться со всеми Вами, а мучение исторгает вместо молитв крик боли и негодования. Все поступки мои — сплошная истерика [993] . Все, что я ни делаю, слагается так, что поступки мои бестактны, грубы. Я сам глубоко тоскую, что во внешнем мучения мои бросают меня в разные стороны. Я Вас глубоко люблю. Нет дня, чтобы я Вас не вспоминал, потому что Вы, Зина и Дм<итрий> Сергеевич близки, близки, потому что Вам я уже столько всем обязан, что никогда, никогда не покрою любовью то, что Вы все уже сделали для меня. Никогда, никогда! Простите же меня, Дмитрий Владимирович, помолитесь за меня, а я сейчас Ему не могу молиться, но молитва моя за всех Вас будет воздыханием любви, а если Господь вернется ко мне, если грядущие ужасы вынесут меня с признаками жизни (чему не верю), я всей своей жизнью докажу, что значите Вы все для меня.
А пока не сердитесь, не отрекайтесь, не покидайте духом: смятению моему нет предела. Точно из бессмертных далей смотрю я на все, и далекое, и близкое, — все отодвинулось, потому что от всего отрешила меня моя боль.
Христос с Вами! Не забывайте меня. Я никогда Вас не забываю.
Бесконечно преданный и глубоко любящий Вас
993
Письмо отражает внутреннее состояние Белого в период особенно сильного обострения отношений с А. А. Блоком и Л. Д. Блок, накануне их приезда в Москву для решительного объяснения с ним (см.: Литературное наследство. Т. 92: Александр Блок. Новые материалы и исследования. М., 1982. Кн. 3. С. 617–618 (дневниковые записи М. А. Бекетовой от 7 и 8 августа 1906 г.); Белый Андрей.О Блоке: Воспоминания. Статьи. Дневники. Речи. М., 1997. С. 237–239). Ср. признания Белого в письме к А. А. Кублицкой-Пиоттух (матери Блока) от 8 августа 1906 г.: «Люба сказала мне, что нам нельзя видеться, а я не могу не видать Любу. <…> Меня не будут принимать, а я буду, всю жизнь будуприходить туда, где Люба. Я пережил ужасы. Я реально пережил все, что переживают самоубийцы и убийцы. <…> Мне остается позор унижения. Милая А<лександра> Андреевна, унижайте меня, пусть меня унижает Саша, пусть меня унижает Люба — а я буду приходить туда, где Люба» (Андрей Белый и Александр Блок. Переписка 1903–1919. М., 2001. С. 565).