Андрей Белый

2. Д. С. МЕРЕЖКОВСКОМУ

Мюнхен. Середина ноября (н. ст.) 1906 г. [994]

Близкий мне, родной, милый, многоуважаемый Дмитрий Сергеевич!

Я даже не в состоянии Вас благодарить за то, что Вы сделали для меня письмом. Но точно что-то большое, светлое, осеняющее коснулось меня от Ваших слов [995] . Я не сразу ответил. У меня были нервные дни [996] . Я не хотел, чтобы нервы или истерика проскользнули у меня в ответе Вам, потому что нервывсегда создают ту поверхностную рябь, которая мешает глубине сказаться. А я все эти годы до такой степени тонул в нервах, что все, к чему ни касался я своей нервностью, двоилось для меня и в то же время двоило меня в глазах тех, к кому я хотел обратиться.

Вы пишете, что я не сообщил Вам о реальной житейскойпричине моей боли [997] . Но моя больсоздалась не только под влиянием житейских отношений.Она — вывод из всех моих прегрешений частью вольных, частью невольных. Она создала ту сложностьи кошмарность,в которой я беспомощно барахтался последние годы.

Я Вам сообщу.

Я никогда в жизни не испытывал глубокой, сильной любви. Но Любовьглубокая и сильная бывает только один раз в жизни. И вот с такой любовьюмне пришлось иметь дело тогда, когда в умственном и теоретическом отношении я был уже подготовлен ко всему тонкому, сложному, а в житейском отношении был совершенно беспомощен. Любовьзастала меня врасплох. Сначала она создавала атмосферу несказанную, какой-то ореол, в котором тонули все люди, замешанные в том положении, которое создавалось моей любовью; потом она обозначила тернистый, трагический путь, из которого не предвиделось выхода без катастрофы. Я был виновен, что с самого начала не убежал за тридевять земель от всего того, что создавало атмосферу Любви.Но я не знал, что мое чувство, развиваясь и укрепляясь, неминуемо приведет к трагедии. Мне хотелось всегда претворить мое чувство в какое-то коллективное действо, озарить им все и самому быть озаренным. И мне не противились люди, которые должны бы были предупредить все дальнейшее. Я не знаю, любит ли меня то лицо, к которому я испытывал такое сильное чувство. Быть может да,быть может нет.Но в его поведении столько жестокого, отравляющего, что в течение двух с половиною лет я совершенно изнемог от всего. Со мной играли, как играет кошка с мышью: когда я пытался бежать, меня прихлопывали лапой, когда, наоборот, я шел навстречу, от меня отвертывались. Как нарочно, это лицо уже два раза в жизни почти спасло меня от различных недоумений и ужасов, но чтоб потом с большей жестокостью погубить. Из меня вырвали все устои, разбили все мои взгляды на жизнь; от меня потребовали, чтобы я всего себя принес в жертву, и когда с болью и мукой я все это делал, от меня отвертывались. И все это совершалось с видом невинного «ангельства», «простоты»и кротости. Так тянулось два с половиной года. За эти два года это же существо нанесло чуть ли не смертельную рану моему другу и брату Сереже [998] . Оно чуть не разбило наши отношения. Я не мог поверить, чтобы та, в ком я видел столько «несказанного света»,оказалась кровожадной и хищной пантерой, питающей свою психику противоестественной жестокостью.

Такое адское состояние не могло долго тянуться. Последние месяцы, когда меня обманули и предали особенно нагло, я совершенно сошел с ума. Передо мной реально прошли все виды зла. Я неделями проводил все время, реально обсуждая каждую деталь убийства. Я стал убийцей в душе [999] . Я чувствовал, что после всего того, во что оказались вовлеченными целый ряд лиц, только сильный и большой поступок может быть заключительным. Я требовал дуэли. Мне отказывали [1000] . Я хотел самопожертвования, с чьей бы стороны оно ни было. С моей или с другой. Мои порывы срывались. Меня, готового на все, обращали в шута. Тогда я пришел к убийству и чуть было его не совершил: с меня взяли клятву, что больше я не обращусь к убийству. Наконец, я уже стоял на перилах Невы темной сентябрьской ночью в Петербурге, и только случай заставил меня повременить с самоубийством: но последние минуты самоубийцы я пережил [1001] и понял реально, какая это мерзость и гадость.Израненный, больной, надорванный — вот какой я был последние годы, и удивительно ли, что я возроптал на Бога, на правду,на свет.Мне казалось, что все это только диавольская насмешка и ложь. И в этой лжи я не хотел быть.

Теперь я чувствую, как на меня нисходит сон, и я только прошу судьбу, чтобы сон этот был оздоровляющий. Вот тут, в Мюнхене [1002] , я тихо поникаю над прошлым, и у меня рождается надежда, что я выйду из борьбы с Богом и самим собой усмиренным и просветленным. Но я боюсь еще надеяться.

Глубокоуважаемый, близкий мне Дмитрий Сергеевич! Как хотелось бы мне приехать к Вам [1003] . Но я повременю. Полезнее, если нервы мои поправятся в тишине и молчании. Да и работа у меня тут: надо кончать одно литературное произведение, над которым работаю усиленно и которое дает мне забвение [1004] .

Дмитрий Сергеевич, да не узнает никто, кроме Зины и Дм<итрия> Вл<адимировича>, то, что я пишу Вам. У меня к Вам все возрастающая любовь — любовь огромная и преданность беззаветная. Молю Вас, простите мне то жестокое и больное, что звучало в последнем письме из Петербурга [1005] . Но я писал его в самое трудное для себя время, будучи уверен, что все погибло, что Светанет и что через несколько дней меня уж не станет.

Меня удивляет несказанно, что Вы писали мне в Москву, прося не решать ничего окончательно [1006] : в это время я как раз обдумывал дуэль или в крайнем случае убийство. Получив в Москве письмо, я почувствовал что-то несказанно ласковое и далекое, но я был упорен в своем безумии, и что мог бы я ответить Вам в то время?

К «Piper’y» на днях зайду [1007] . Теперь ко мне пристали здесь читать реферат и я было имел глупость согласиться. Оттого был занят составлением реферата. Но теперь отказался [1008] .

Статью для Сборникадал бы с огромным удовольствием, но напишу ли в моем теперешнем настроении [1009] .

Христос с Вами. Помолитесь за меня.

Я за Вас молюсь воздыханием безмолвным.

На всю жизнь преданный и любящий Вас бесконечно

Боря.

994

Отправлено из Мюнхена в Париж; почтовый штемпель получения: Paris. 16.11.06.

995

Речь идет о письме Мережковского к Белому от 22 октября / 5 ноября 1906 г., начинавшемся словами; «Боря, как я могу сердиться на Вас? У меня все это время — одно только чувство к Вам — я виноват, что недостаточно любил Вас или плохо сумел выразить Вам мою любовь, потому что в самую нужную минуту Вы остались без моей помощи» (РГБ. Ф. 25. Карт. 19. Ед. хр. 9).

996

Белый намекает здесь, по всей вероятности, на свои переживания, вызванные получением писем от Л. Д. Блок от 2 и 9 октября (ст. ст.) 1906 г., в которых она порицала его за опубликование рассказа «Куст» (в сюжете которого отобразились коллизии их взаимоотношений) и заявляла о своем желании не иметь с ним «больше ничего общего» (см.: Литературное наследство. Т. 92, кн. 3. С. 258–259).

997

Подразумевается следующий фрагмент из цитированного письма Мережковского: «Вы все-таки не написали мне о реальной житейскойпричине Ваших страданий. Я ведь так ничего и не знаю о ней до сих пор. Но все равно, мне хотелось просто „реветь от боли“ вместе с Вами».

998

Сережа — Сергей Михайлович Соловьев (1885–1942), поэт, прозаик; троюродный брат А. Блока. Белый подразумевает здесь, видимо, главным образом инцидент в Шахматове в середине июня 1905 г., случившийся между ним и Соловьевым, с одной стороны, и семьей Блока — с другой. См.: Белый Андрей.О Блоке. С. 179–186; Литературное наследство. Т. 92: Александр Блок. Новые материалы и исследования. М., 1980. Кн. 1. С. 312, 399–400; Кн. 3. С. 226, 609–610.

999

Ср. признания Белого в письме к А. А. Кублицкой-Пиоттух от 8 августа 1906 г.: «Я сначала хотел убить себя, потом Любу, потом Сашу. Демонизм во мне рос, все рос. Сейчас со мной что-то невероятное: я увидел неправду всего этого. Неправду самоубийства (я люблю Себя) и неправду убийства (я люблю Сашу, я безумно люблю Любу)» (Андрей Белый и Александр Блок. Переписка. С. 565).

1000

10 августа 1906 г. Белый направил Эллиса к Блоку в Шахматово с вызовом на дуэль; Блок вызова не принял. См.: Белый Андрей.О Блоке. С. 239–240; Александр Блок в воспоминаниях современников: В 2 т. М., 1980. Т. 1. С. 176–178 (воспоминания Л. Д. Блок об инциденте); Литературное наследство. Т. 92, кн. 3. С. 618 (дневниковая запись М. А. Бекетовой от 24 августа 1906 г.).

1001

Описываемое Белым происходило в ночь с 7 на 8 сентября 1906 г., после визита к Блоку и Л. Д. Блок и решительного объяснения с ними. См.: Белый Андрей.О Блоке. С. 242; Белый Андрей.Между двух революций. М., 1990. С. 90–91, 476.

1002

Белый приехал в Мюнхен 21 сентября / 4 октября и прожил там до 30 ноября (н. ст.) 1906 г.

1003

Мережковский писал Белому 22 октября / 5 ноября 1906 г.: «Боря, мальчик мой родной, любимый, как бы хотелось, чтобы Вы приехали к нам сюда в Париж. Если сейчас нельзя, то потом, через несколько месяцев. А если Вам будет очень страшно и одиноко, то напишите мне, я к Вам приеду, несмотря ни на что».

1004

Во время пребывания в Мюнхене Белый работал над 2-й частью 4-й «симфонии» «Кубок метелей».

1005

Белый был в Петербурге с 23 августа до 9 сентября 1906 г. Письмо его к Мережковским, отправленное тогда из Петербурга, не выявлено.

1006

26 июля 1906 г. Мережковский писал Белому из Парижа: «…не приходите в отчаяние, подождите нас.<…> Я чувствую, что я, лично яотвечаю за Вас перед Ним. Если Вы не придете, то и я не приду. Мы придем только вместе к Нему» (РГБ. Ф. 25. Карт. 19. Ед. хр. 9).

1007

Рейнхард Пипер (1879–1953) — владелец издательства «Пипер и Кo», основанного в 1904 г. в Мюнхене; в 1906 г. приступил к изданию первого полного собрания сочинений Ф. М. Достоевского на немецком языке (в 22 томах) при участии Мережковского и Философова (см :.Дудкин В. В., Азадовский К. М.Достоевский в Германии (1846–1921) // Литературное наследство. Т. 86. Ф. М. Достоевский. Новые материалы и исследования. М., 1973. С. 696). В письме от 22 октября / 5 ноября 1906 г. Мережковский просил Белого: «…зайдите с прилагаемой карточкой моею к нашему немецкому издателю в Мюнхене Piper’y <…> и спросите его, получил ли он мое письмо и когда намерен приступить к изданию нашего первого Сборника— (Der Schwert — Меч) на немецком языке. Скажите, что русский текст я вышлю ему, по получении от него письма. <…> Я пишу ему о Вас. Он человек весьма культурный и мог бы Вам быть полезен». Белый выполнил поручение Мережковского (см. письмо Белого к В. Я. Брюсову от 1/14 декабря 1906 г. // Литературное наследство. Т. 85: Валерий Брюсов. М., 1976. С. 403). Идея издания у Пипера сборника «Меч» осталась неосуществленной (см.: Соболев А. Л.Мережковские в Париже (1906–1908) // Лица. Биографический альманах. М.; СПб., 1992. Вып. I. С. 349–350; Колеров М. А.«Меч»: мечта о журнале (1906) // Новое литературное обозрение. 1994. № 7. С. 307–313).

1008

В «Ракурсе к Дневнику», описывая события октября 1906 г., Белый указывает: «Мой реферат „О символизме“ в мюнхенском кафэ (для русских)» (РГАЛИ. Ф. 53. Оп. 1. Ед. хр. 100. Л. 36).

1009

Сообщая в письме к Белому от 26 июля 1906 г. о готовящемся под его руководством коллективном сборнике статей «Анархия и Теократия», Мережковский предлагал: «…пришлите Вашу статью поскорее; пишите, о чем хотите, но чем конкретнее, чем ближе к реальным политическим событиям, происходящим теперь, — тем для нас лучше. Хотелось бы, чтобы наш Сборник был криком призывным, обращенным не только к русскому обществу, но и ко всему русскому народу»; в письме к Белому от 15/28 августа 1906 г. Мережковский повторял свою просьбу, а также добавлял: «Попросите Флоренского о статье. Не даст ли чего-нибудь и Сергей Соловьев? Очень просим его об этом» (РГБ. Ф. 25. Карт. 19. Ед. хр. 9). Получив ответ Белого, Мережковский в письме от 22 октября / 5 ноября 1906 г. вновь возвращался к той же теме: «Отчего Вы думаете, что мы не хотим Вашей статьи для Сборника? Очень хотим и просим, присылайте поскорее. У нас есть для этого второгоСборника ( первыйуже готов и переводится) — статьи Розанова, Бердяева („Мистика и Религия“), моя статья, Зины о „поле“, Дм<итрия> Вл<адимировича> „о социализме и анархизме“, Булгаков тоже обещал статью. Не бойтесь даже и отрицательнойкритики христианства — наш Сборник — исследование, а не догматическое утверждение». Результатом этих организаторских усилий стал лишь первый из задуманных Мережковским сборников, изданный на французском языке и позднее, в 1908 г., в переводе на немецкий язык, — «Le Tzar et la R'evolution» (Paris, 1907), — включавший всего 4 статьи, написанные Философовым, Гиппиус (2 статьи) и Мережковским. История этого издательского проекта излагается во вступительной статье М. М. Павловой («Мученики великого религиозного процесса») к изданию сборника в русском переводе: Мережковский Д., Гиппиус З., Философов Д.Царь и революция. [Париж, 1907]. Первое русское издание. М., 1999. С. 7–54.

P. S. Зине пишу. Поцелуйте от меня Дмитрия Владимировича. Я всегда его помню и поминаю воздыханием.

3. З. Н. ГИППИУС

Мюнхен. Середина ноября (н. ст.) 1906 г. [1010]

Милая, милая Зина,

спасибо за радостное письмо. Меня оно поддержало. Я непременно приеду в Париж, но только через месяц или полтора [1011] . Здесь я в совершенном одиночестве, разбитый и усталый. В России мне быть нельзя: там я схожу с ума. Здоровая и благодушная атмосфера Мюнхена начинает успокаивать немного.

Со мной только В. В. Владимиров. Он учится в Академии [1012] . Я же пишу «Симфонию» [1013] и, пока не кончу ее, не в состоянии выехать, потому что целый месяц потребовалось создать атмосферу работы. Если приеду сейчас, то «Симфония»оборвется.

Провожу время тихо и сосредоточенно. По вечерам с Владимировым сидим — молчим: курим трубки. Но тишина говорит.

Со мной был ужасный кризис. Я чуть не умер. Теперь, кажется, тихо выздоравливаю. Будущее мне рисуется одиноко сосредоточенным — холодная размышляющая старость. Но «Свет»в душе моей не погас. Он со мной — «свет».Во что отольется все во мне сейчас, не знаю. Вижу только, что мне есть выход. И этот выход опять идейно гонит меня к христианству.

Богоборство поставило меня на краю могилы, и я увидел тогда безвкусную мерзостьсмерти. Я остался жить, но во имя долгаи света. Что есть долги светво внешнем обнаружении для меня, еще не знаю. Люблю Вас. Вы должны это чувствовать. Связан со всеми Вами на всю жизнь — это знаю наверно, но каксвязан: вот тут есть еще невыясненность для меня. Спасибо, спасибо за память. На днях напишу еще. Любящий Вас всей душою Ваш

Боря.

1010

Отправлено, вероятно, в одном конверте или одновременно с приведенным выше письмом к Мережковскому; датируется по связи с ним.

1011

Белый отвечает на письмо Гиппиус из Парижа от 8 ноября (н. ст.) 1906 г.: «Боря милый, да ведь я не знаю, за что на вас сердиться, а потому и за что прощать. <…> Написали бы нам, как живете, как устроились, когда думаете приехать в Париж, каких людей видите вокруг. А когда к нам приедете — увидите, какая у нас трезвость, и простота, и стремление к известному „смиренномудрию“; может быть, даже скучно вам покажется, но наверное будет, как раз вам, не бесполезно. Я всегда верю в вашу искренность, потому что вы всегда искренни, что бы ни говорили; это я знаю; но искренностей у вас, одинаковых, бесконечное число, и это страшно. И я, веря вашей искренности— привыкаю не верить вам, и это мне страшно тяжело. Впрочем, люблю вас всегда и всяким, и вы-то мне можете верить тут безбоязненно, потому что у меня одна-единственная искренность, которой я никогда не изменяла. <…> Молимся за вас часто, как умеем. И не можем не молиться, именно потому, что любим. Верим, что увидим вас скоро» (РГБ. Ф. 25. Карт. 14. Ед. хр. 6).

1012

Василий Васильевич Владимиров (1880–1931) — художник, близкий друг Белого; учился в Мюнхене в Академии художеств у немецкого живописца, профессора Гуго фон Габермана. Белый приехал в Мюнхен по зову Владимирова, писавшего ему 11 февраля 1906 г.: «Дорогой Борис Николаевич, приезжайте — приезжайте если даже не сюда, в Мюнхен, то вообще из России — подальше, я только теперь понял, как необходимо мне было уехать, думаю, что и Вам тоже. — Здесь все приспособлено к настоящей серьезной работе. Единственно, в чем придется терпеть недостаток, это в людях. <…> Зато здесь много картин, книг и музыки, а ведь это много значит. Жизнь дешевая (на 50 руб. в месяц можно устроиться с комфортом), удобная, уютная. Хорошая вещь все-таки — Европа» (РГБ. Ф. 25. Карт. 13. Ед. хр. 10).

1013

См. примеч. 11 к п. 2. (в файле — комментарий № 1004 — прим. верст.)

4. Д. В. ФИЛОСОФОВУ

 Москва. Середина марта (ст. ст.) 1907 г.

Милый, глубоколюбимый Дима!

Я удивлен: разве Зина не получила двух моих писем? [1014] Я послал заказными. Скучаю о Вас. Скучно и нудно в Москве [1015] . Все время недомогание: простуда, кашель. Цели впереди — никакой. Руки падают. Это не отчаяние. Я бодр духом. Я готов ждать года внутреннего успокоения. Но сейчас цели — никакой: это факт. Свет будет. Будет новая земля и новое небо [1016] . Мы умрем: мы не увидим будущего. Мы — рядовые, которым не дано начать, ни исполнить. Мне думается, что наш подвиг — истинное сознание и только. И вот я сознаю истинность нового религиозного сознания, но сделать ничего, ничего не могу. И потому хочется повторять без конца: свет впереди — цели никакой.Образочек Ваш со мною. Часто смотрю на него — молюсь. Переписываюсь с Татой [1017] . Сплю. Тону во всякого рода истериках. Но если Вы меня будете укорять, я могу защититься: что же мне делать? Людей нет. Вы — далеко. Люба меня ненавидит. С мамой мне трудно долго быть. Я ни на кого не ропщу. Не унываю. Не падаю духом. Сознание мое ясное. Но с сознанием никуда не уедешь. И вот вдруг становится скучно, скучно. Вздохнешь — ляжешь спать; проспишь до вечера. Вечером сидишь под самоваром. Иногда пойдешь на люди. Люди или злобно на Вас поглядывают, или глядят в рот, соглашаясь со всякой моей ерундой. В первом случае неловко. Во втором скучно.

Остается одно: с самим собой спать, чтобы не чувствовать боли, на людях быть манекеном, чтобы они не коснулись больного места.

Милый Дима, но это все ничего. Мне весело от покорности моей. Бунта нет. Есть тишина. Тишина затворничества, отречения. Помолитесь за меня. Господь с Вами [1018] .

Любящий Вас Боря.

1014

Белый отвечает на открытку, отправленную из Парижа 8/21 марта и полученную в Москве 11 марта 1907 г. (датировки — с почтовых штемпелей; текст — рукой Гиппиус):

 Четверг.

Что же вы молчите, милый Боричка? Мы беспокоимся, как вы доехали; как живете? Черкните строчку.

Ваши Зин., Дим., ДС.

Маме наш привет сердечный.

(РГБ. Ф. 25. Карт. 19. Ед. хр. 9).

1015

Белый возвратился из Парижа в Москву в конце февраля (ст. ст.) 1907 г.

1016

Откр. XXI, 1.

1017

Тата — Татьяна Николаевна Гиппиус (1877–1957), сестра З. Н. Гиппиус, художница; во время пребывания Мережковских в Париже в 1906–1908 гг. жила в их петербургской квартире. См.: Блок А. А.Письма к Т. Н. Гиппиус / Публикация С. С. Гречишкина и А. В. Лаврова // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1978 год. Л., 1980. С. 209–214; Истории «Новой» христианской любви. Эротический эксперимент Мережковских в свете «Главного»: из «дневников» Т. Н. Гиппиус 1906–1908 годов / Вступ. статья, подготовка текста и примечания М. Павловой // Эротизм без берегов. М., 2004. С. 391–455. Письма Белого к Т. Н. Гиппиус, по всей вероятности, не сохранились; в архиве Белого хранятся 29 писем Т. Н. Гиппиус к нему 1905–1909 гг. (РГБ. Ф. 25. Карт. 14. Ед. хр. 7), некоторые из них опубликованы — полностью либо во фрагментах (Литературное наследство. Т. 92, кн. 3. С. 273–276, 278–279, 281–285, 319–320, 324–325).

1018

19 марта / 1 апреля 1907 г. Философов отвечал Белому: «Да, Боря. Трудно. И я не знаю, что посоветовать Вам. Если бы я был одинок, как Вы в данную минуту, я бы сам впал в сон.Это со мной и теперь, тут, в Париже бывает. Как-то осенью я не только в переносном, но и в прямом смысле слова продремал несколько дней на своей соломенной кушетке. И именно без бунта, с покорностью. Помогла мне наша тройственность, т. е. укрепление ее, ощущение некоторого воплощения, перехода из сознания к действию.Если нам суждено толькосознание, то черт с ним совсем, я его проклинаю, потому что мне его не вынести.Не под силу. Сознание убивает всякий мираж счастья, обнажает ложность ложного счастья, и если оно не ведет хотя бы к предвкушениюподлинного счастия, то оно страшно тягостно. Нормально, нужно было бы, чтобы Вы жили с нами, но теперь нельзя. Нельзя по внешним и, пожалуй, по внутренним причинам. Но верится, что это будет. В сущности, мы единственные люди, которых теперь Вы не боитесь, и которые для вас верный, каменный оплот» (РГБ. Ф. 25. Карт. 24. Ед. хр. 16).

5. Д. В. ФИЛОСОФОВУ

 Москва. 24 апреля / 7 мая 1907 г.

Воистину Воскрес! [1019]

Милый, родной мой всегда близкий и радостный брат Дима!

Радостно было так мне получить Вашу открытку [1020] . Бесконечно виноват перед всеми Вами: не писал. Но каждый час, каждый миг помню — все помню.Это время было очень буйное для меня. Помимо внутренних треволнений (они всё те же), свалилась масса хлопот. 7 рецензий [1021] ; кроме того: прочел три реферата: 2 в « свободной эстетике»(кружок музыкантов, художников и писателей, имеющий будущее) [1022] и 1 в религиозно-философском кружке [1023] . Кроме того, свалилось 2 литературных вечера и, что самое трудное, — это 2 публичных лекции, каждая на 2 1/2 часа чтения [1024] . Обе лекции должны были быть написаны ровно в 10 дней. Вот почему я и не ответил Дмитрию Сергеевичу [1025] , потому что эти дни с раннего утра и до поздней ночи писал, писал. Пойду завтра, послезавтра к Котляревскому [1026] . После лекции нервы так пошатнулись, что пришлось бежать в деревню и там залечиваться.

Вторая лекция по картине напоминала лекцию Д. С. Барышень выносили в обмороке: такая была жара [1027] . После лекции начались прения под председательством Брюсова. Любопытнее всего то, что мой давнишний враг и ругатель Яблоновский (из «Русс<кого> Слова») прочел нечто вроде дифирамба обо мне [1028] . Вторую лекцию повторяю по настоянию организаторов [1029] . Кажется, придется повторить и первую лекцию. Все это вместе с рядом других дел и вызывало мое молчание, потому что невозможно писать Ваммежду делами, а писать внешнее — нельзя.

Ушел я из «Зол<отого> Руна»вследствие скверной выходки Рябушинского против Курсинского [1030] . Если участвую в «Перевале» [1031] , то только денег ради, а потом в «Перевале»если и глупые, то во всяком случае честныелюди, а в «Руне» нет и этой честности.

Д. С. спрашивает меня, почему ушел Чулков из «Весов»и «Руна» [1032] . Из «Руна»,я думаю, он ушел из-за Курсинского, а из «Весов»— из-за всех нас, его ругавших [1033] .

Милые, милые мои, как Вас люблю, как надеюсь на Вас! Духом с Вами и в Главном — тверд. С чем уехал, на том и стою. Не принимайте молчание за отдаление. Скоро буду писать подробно и Вам, и Зине, и Дмитрию Сергеевичу. Сейчас же это внешнее письмо: написал второпях. Сегодня — вечер в «Худ<ожественном> Кружке»,где я читаю [1034] . Сейчас надо бежать.

Вообще Москва модернизована. Лекция Брюсова покорила ему демократию. Он читал о «Театре будущего».Он произвел такое впечатление, что повторил свою лекцию. Теперь его просят прочесть ее в третий раз [1035] .

Моя первая лекция «О символизме в современном русском искусстве» была встречена внимательным недоумением, а вторая «Искусство будущего», кажется, понравилась с<оциал>-д<емократам> и другим. Сейчас приходит депутация за депутацией, прося чтения, но приходится отказывать.

Христос с Вами. Дорогой брат, молитесь обо мне.

Боря.

1019

Пасха в 1907 г. приходилась на 22 апреля.

1020

18 апреля / 1 мая 1907 г. Философов отправил Белому пасхальную открытку: «Христос Воскресе, дорогой Боря. Забыли Вы нас, милый мальчик, а мы Вас часто вспоминаем и любим. Ваш Дима» (РГБ. Ф. 25. Карт. 24. Ед. хр. 16). Вероятно, одновременно с нею аналогичную открытку выслала Гиппиус: «Христос воскрес, Боря милый! Что это с вами такое? Совсем вы замолкли, и мне ни слова! Здоровы ли вы? Как себя чувствуете? Какие облака проходят через душу? Зина. Маму поздравьте от меня с праздником» (Там же. Карт. 19. Ед. хр. 9. Л. 58).

1021

Речь идет, вероятно, о рецензиях Белого, помещенных в № 5 и 6 журнала «Перевал».

1022

Имеется в виду «Общество Свободной Эстетики», возникшее в 1906 г. (устав Общества утвержден 10 апреля 1907 г.) и объединявшее в основном представителей модернистских и близких к ним кругов московской творческой интеллигенции и поклонников «нового искусства». См.: Белый Андреи.Между двух революций. С. 194–209, 504–505. 14 марта 1907 г. Белый в «Обществе Свободной Эстетики» участвовал в беседе об «искусстве будущего», 28 марта выступил там же с «докладом-вопросом» «Против музыки» (РГБ. Ф. 386. Карт. 114. Ед. хр. 36). Белый указывает, что в марте-апреле 1907 г. он выступал в «Обществе Свободной Эстетики» также с докладом «Принцип формы» ( Белый Андрей.Себе на память // РГАЛИ. Ф. 53. Оп. 1. Ед. хр. 96. Л. 3 об.).

1023

В регистрационном перечне своих публичных выступлений «Себе на память» Белый отмечает (март — апрель 1907 г.): «„Религия и социал-демократия“, лекция в Московск<ом> Рел<игиозно>-Фил<ософском> О<бщест>ве (оппоненты: Рачинский, Бердяев, Булгаков, Эрн)» (Л. 3 об.).

1024

Белый выступал в Политехническом музее с публичными лекциями «Символизм в современном русском искусстве» (14 апреля) и «Будущее искусство» (17 апреля).

1025

11/24 апреля 1907 г. Мережковский писал Белому: «Милый Боря, где Вы и что Вы? Здоровы ли? Получили ли наши письма — т. е. Зины, Димы и мое: мы все трое Вам писали. Отчего не пишете? Мы беспокоимся. Всегда помним Вас и любим неизменно. Верим, что и Вы с нами и нас никогда не покинете» (РГБ. Ф. 25. Карт. 19. Ед. хр. 9).

1026

Сергей Андреевич Котляревский (1873–1939) — историк, земский деятель, приват-доцент Московского университета, член ЦК конституционно-демократической партии. 11/24 апреля 1907 г. Мережковский писал Белому: «Есть у меня к Вам одна просьба: я послал в „Русскую Мысль“ статью о Серафиме. Боюсь, что ее не напечатают, если будет читать какой-нибудь человек, совсем чуждый религиозным вопросам. Вы, кажется, лично знаете С. А. Котляревского, который участвует в редакции „Р<усской> М<ысли>“. Не сходите ли к нему и не попросите ли принять мою статью под свое покровительство, т. е. чтобы он отстоял ее и похлопотал об ее напечатании. Главное, нужно растолковать прямое реальное общественноезначение этой статьи: необходимость критики реально-существующей связи между православием и самодержавием. Я уже от себя написал Котляревскому. Но не знаю, получил ли он мое письмо. Пожалуйста, сходите к нему, Боря, и переговорите обо всем и напишите мне о результате этих переговоров. Если бы Котляревского не оказалось в Москве или же он по каким-либо причинам не будет читать статьи, а будет какой-либо другой член редакции, то нельзя ли об этом узнать и сходить все-таки к этому лицу и похлопотать». Просьба Мережковского запоздала: к тому времени его статья «Революция и религия», посвященная анализу личности св. Серафима Саровского, уже была напечатана в № 2 и 3 «Русской Мысли» за 1907 г.

1027

Подразумевается лекция Д. С. Мережковского на тему статьи З. Н. Гиппиус «О насилии», прочитанная в Париже 21 февраля / 5 марта 1907 г. «в гигантской Salle d’Orient»: «Было чуть не 1000 человек. А возражения пришлось перенести еще на другой вечер. Среди оппонентов был <…> и Андрей Белый» ( Гиппиус-Мережковская З.Дмитрий Мережковский. Париж, 1951. С. 170). В репортаже о лекции Белого «Будущее искусство» сообщалось: «Теперь аудитории ломятся от наплыва публики на лекции Валерия Брюсова и Андрея Белого, не хватает места всем, желающим услышать новых пророков искусства будущего. Устроители вчерашней лекции, очевидно, не учли этого нового факта, так как лекция была назначена в небольшом помещении Политехнического музея. Давка, жара ужасная. <…> Многие не выдерживают духоты, со многими делается дурно, и в продолжение всей первой части лекции можно наблюдать интересную картину выноса обморочных» ( Волин В. <Шмерлинг В. Г.>.Лекция Андрея Белого // Вечерняя Заря. 1907. № 199, 18 апреля. С. 3).

1028

Сергей Викторович Яблоновский (наст. фам. Потресов; 1870–1954) — литературный критик, фельетонист, постоянный сотрудник московской газеты «Русское Слово». Ср. свидетельство из цитированного репортажа о лекции Белого: «В конце вечера, когда публика почти что разошлась, Сергей Яблоновский прочел целый горячий панегирик в честь Андрея Белого; было бы лучше без этого панегирика; он вышел похожим на речь при торжественных обедах» (Вечерняя Заря. 1907. № 199, 18 апреля. С. 3).

1029

Ср.: «В апреле 1907 года <…> я прочел лекцию „Искусство будущего“; она имела столь крупный успех, что ее повторили (с прениями)» ( Белый Андреи.Между двух революций. С. 239).

1030

Об инциденте между издателем московского символистского журнала «Золотое Руно» Николаем Павловичем Рябушинским (1876–1951) и заведующим литературным отделом журнала поэтом Александром Антоновичем Курсинским (1873–1919) см. во вступительной статье А. А. Козловского и Р. Л. Щербакова к публикации переписки В. Я. Брюсова с Курсинским (Литературное наследство. Т. 98: Валерий Брюсов и его корреспонденты. М., 1991. Кн. 1. С. 273), а также: Лавров А. В.«Золотое Руно» // Русская литература и журналистика начала XX века. 1905–1917. Буржуазно-либеральные и модернистские издания. М., 1984. С. 154–155; Богомолов И. А.От Пушкина до Кибирова. Статьи о русской литературе, преимущественно о поэзии. М., 2004. С. 62–65. На страстной неделе (между 16 и 21 апреля) 1907 г. Брюсов писал З. Н. Гиппиус: «Борис Николаевич „официально“ покинул „Золотое Руно“. После довольно плохой „истории“ с Курсинским, я охотно сделал бы то же» (Литературное наследство. Т. 85. С. 694 / Публикация А. Н. Дубовикова).

1031

«Перевал» — «журнал свободной мысли» (редактор-издатель — С. А. Соколов-Кречетов), выходивший в Москве с октября 1906 по ноябрь 1907 г.

1032

В письме от 11/24 апреля Мережковский спрашивал Белого: «…как „Весы“? Почему вышел из них великолепный Георгий Чулков?»

1033

Основной причиной выхода Георгия Ивановича Чулкова (1879–1939) из числа сотрудников «Весов» послужила сокрушительная критика, которой была подвергнута на страницах этого журнала выдвинутая им доктрина «мистического анархизма», сопровождавшаяся и личными выпадами по его адресу. Чулков просил Брюсова вычеркнуть его фамилию из списка сотрудников «Весов» в письме от 7 апреля 1907 г. (РГБ. Ф. 386. Карт. 107. Ед. хр. 47). В «Золотом Руне» Чулков прекратил сотрудничество в период руководства этим журналом Курсинского — и, через него, Брюсова (конец 1906 — начало 1907 г.); позднее он заявил (как один из авторов коллективного письма) о возвращении в «Золотое Руно» «ввиду реорганизации редакции» и изменения теоретических установок издания (Золотое Руно. 1907. № 7/9. С. 160).

1034

В «Ракурсе к Дневнику» Белый отмечает: «Участие в вечере „Литер<атурно>-Худ<ожественного> Кружка“. Читаю отрывок из поэмы „ Дитя Солнце“» (РГАЛИ. Ф. 53. Оп. 1. Ед. хр. 100. Л. 39). Благотворительный «Вечер нового искусства» состоялся в зале Московского литературно-художественного кружка 24 апреля 1907 г. См. об этом: Литературное наследство. Т. 85. С. 408 (письмо Брюсова к Андрею Белому от 22 апреля 1907 г.); Минувшее. Исторический альманах. М.; СПб., 1993. Вып. 14. С. 373, 376 (письмо Н. И. Петровской к В. Ф. Ходасевичу от 29 апреля 1907 г. и комментарий Р. Л. Щербакова и Е. А, Муравьевой).

1035

Лекцию «Театр будущего» В. Брюсов впервые прочел в Историческом музее 26 марта 1907 г., вторично — в Политехническом музее 11 апреля, в третий раз — в Историческом музее 10 мая. См.: «Брюсов и театр» / Вступ. статья и публикация Г. Ю. Бродской //Литературное наследство. Т. 85. С. 177–187.

P. S. Простите внешний тон письма. Пишу между бегами. На днях напишу подробно и толково. Зину и Дмитрия Сергеевича поцелуйте от меня. Христос все победит.

6. З. Н. ГИППИУС

Монреале. 12/25 декабря 1910 г. [1036]

Милая, дорогая Зина,

все эти дни близко чувствовал Вас, Дмитрия Сергеевича и Диму. Пишу — издалека. Мы в Монреале, старом испанско-мавританском городке; из комнаты большая терраса; внизу — обрыв; там — апельсинные рощи; вдали — Палермо; еще дальше — синяя необъятность моря; над головами обрывистые горы, поросшие кактусами; я — счастлив; от счастья хочется протянуть руки; сказать: «Милые мои — не забывайте». Христос с Вами. Я — не один.Целую крепко.

Боря.

1036

Датируется по почтовому штемпелю: Monreale. 25.12.10. Открытка с изображением интерьера Монреальского собора. Монреале — городок на Сицилии в 5 км от Палермо. Белый и Ася (Анна Алексеевна) Тургенева (1890–1966) прибыли в Палермо 17 декабря (н. ст.) 1910 г., переехали в Монреале не позднее 24 декабря.

Адрес. Italia, Sicilia, Monreale. Ristorante Savoia. A monsieur Boris Bouga"ieff. От Аси Тургеневой Зине привет.

В Монреале — вот какой собор 12-го века.

Письмо Андрея Белого к Эллису

В начале 1912 г., когда разгорелся инцидент в связи с отказом редактора «Русской Мысли» П. Б. Струве опубликовать написанный специально для журнала роман Андрея Белого «Петербург», Валерий Брюсов, касаясь в одном из писем к Струве сложившихся обстоятельств, замечал о Белом: «Мне передавали, что он написал Вам какое-то странное письмо, в духе тех, которые должны были писать герои Достоевского. Должен Вас предупредить, что это — свойственно Белому; он уже много в своей жизни написал таких писем, в которых, конечно, потом раскаивался» [1037] .

1037

Опубликовано в статье И. Г. Ямпольского «Валерий Брюсов о „Петербурге“ Андрея Белого» ( Ямпольский И.Поэты и прозаики. Статьи о русских писателях XIX — начала XX в. Л., 1986. С. 348).

«Странные» письма от Белого — многословные, надрывно-экзальтированные, обнаженно исповедальные и агрессивные одновременно, исполненные «бури и натиска» в попытках обосновать и оправдать отстаиваемые в них убеждения и позиции, — доводилось получать и Брюсову, и ряду других людей. Публикуемое письмо к Эллису — тоже из их числа. Любопытное как яркий психологический документ, оно, однако, весьма примечательно и в историко-литературном отношении: в нем, как в немногих других текстах, выплескиваются наружу те подспудные, потаенные процессы и конфликты, которые скрывались под маской внешней, «партийной» консолидации сотрудников главного органа московских символистов — журнала «Весы».

Эта консолидация четко определилась летом 1907 г., когда было создано редакционное бюро «Весов» в составе Брюсова, Андрея Белого, Эллиса и С. А, Полякова (официального редактора-издателя), предполагавшее осуществлять общее идейное руководство журналом. Такие «боевые» задачи были продиктованы обстоятельствами завязавшейся ожесточенной внутрисимволистской полемики, в ходе которой обозначились два противостоящих лагеря: «Москва», представленная главным образом «Весами» во главе с Брюсовым, стоявшая на платформе «ортодоксального», индивидуалистического символизма, и «Петербург», концентрировавшийся вокруг Вячеслава Иванова и объединявший представителей «нового» искусства, в большей или меньшей мере тяготевших к пересмотру традиционных символистских ценностей (внешним образом эта тенденция была обозначена выдвинутой Г. И. Чулковым концепцией «мистического анархизма», но отнюдь не исчерпывалась этой, весьма поверхностно и эклектично обоснованной, доктриной, повсеместно встреченной резко критически — и «Весами» в первую очередь). Борьба особенно обострилась после того, как осенью 1907 г. «петербургская» группа фактически получила в свое распоряжение второй символистский журнал, издававшийся в Москве, — «Золотое Руно» [1038] .

1038

Подробнее см.: Азадовский К. М., Максимов Д. Е.Брюсов и «Весы» (К истории издания) // Литературное наследство. Т. 85: Валерий Брюсов. М., 1976. С. 284–300; Лавров А. В., Максимов Д. Е.«Весы» // Русская литература и журналистика начала XX века. 1905–1917. Буржуазно-либеральные и модернистские издания. М., 1984. С. 108–129.

Вместе со своими товарищами по редакции Брюсов стремился превратить «Весы» в оплот «классического» символизма — литературного течения, обусловленного всем ходом развития культуры, зиждущегося на незыблемых эстетических канонах и неподвластного поспешным попыткам «преодоления» и переоценки. Будучи умелым редактором-организатором, Брюсов в ходе проведения выработанной литературно-эстетической линии выказывал себя в большей мере как инспиратор и дирижер, чем как непосредственный участник полемической баталии. Проводили в жизнь «весовские» идейно-эстетические установки главным образом Андрей Белый и Эллис — наиболее активные и темпераментные авторы журнала в период внутрисимволистской борьбы. При этом если Белый был постоянным участником «Весов» с момента их основания в 1904 г., то Эллис (Лев Львович Кобылинский; 1879–1947) — поэт и переводчик, один из ближайших литературных спутников Белого с юношеских лет — стал деятельным сотрудником журнала лишь весной 1907 г., когда «антипетербургская» полемическая платформа уже во многом определилась. Признав Брюсова безусловным «вождем» русского символизма, Эллис ревностно старался играть при нем роль верного «оруженосца»: ему на страницах «Весов» принадлежат самые неумеренные восхваления Брюсова, равно как и самые бурные атаки на «враждебные» силы. Отстаивая заветы индивидуалистического, «аристократического» символизма, Эллис со всей страстью выступал против «процесса вульгаризациихуд<ожественного> творчества, к<ото>рый постепенно исказил вечные заповеди иск<усс>тва, еще так недавно омытые кровью служителей чистой красоты (Бодлэр, По, Ницше, Уайльд), незаметно превратил искусство из служения в развлечение, а художника из жреца в трибуна, публициста, а чаше просто в шута!..» [1039]

1039

Эллис.Материалы для литературного манифеста // Писатели символистского круга. Новые материалы. СПб., 2003. С. 294.

«Бесовское» объединение вокруг Брюсова было для других ближайших сотрудников журнала актом добровольным и глубоко осознанным. «Моя жизнь два года исчерпывалась тактикой: все для „Весов“; это значило: все — для Брюсова», — писал впоследствии Белый [1040] . Однако образ Брюсова, незыблемо стоящего на «капитанском мостике» «Весов» и указующего символистскому ковчегу правильный курс, не был для его литературных сподвижников совершенно однозначным. Тот же Белый в письме к З. Н. Гиппиус от 7–11 августа 1907 г. давал понять, что в целях проведения определенной литературной тактики его союз с Брюсовым — также отчасти тактический: «У нас с Брюсовым отношения прочныеи честные, хотя, конечно, во многом мы друг перед другом с опущенными забралами. Но сходимся на одном: искоренить гам модернизма надо с неумолимой жестокостью; и это есть почва нашего соглашения в „Весах“» [1041] .

1040

Белый Андрей.Между двух революций. М., 1990. С. 182.

1041

Неизвестное письмо Андрея Белого / Публикация В. Аллоя // Минувшее. Исторический альманах. Paris, 1988. Вып. 5. С. 210.

Продолжительное пребывание в позиции «друг перед другом с опущенными забралами», конечно, не способствовало превращению выработанного литературно-полемического соглашения в глубокую внутреннюю консолидацию и было чревато дополнительными осложнениями в условиях фактической единоличной диктатуры Брюсова в «Весах». Насаждавшееся усилиями главным образом тех же Белого и Эллиса представление о Брюсове как безусловном «вожде», воплотившем в своей творческой деятельности черты «истинного» символизма с наибольшей яркостью, на деле не только не укрепляло внешний престиж «весовской» группы (попытки «канонизации» Брюсова встречались среди литераторов либо с иронией, либо резко критически), но и подтачивало изнутри рачительно возводимый монолит «ортодоксального» символизма. Единовластие Брюсова неизбежно стимулировало внутреннее брожение в рядах его сподвижников, способствовало обострению личных разногласий. Письмо Белого, адресованное Эллису, являет собой весьма выразительное подтверждение того накапливавшегося неблагополучия во взаимоотношениях «весовских» лидеров, которое грозило разрешиться шумным конфликтом и могло сказаться на судьбе журнала.