Андрей Боголюбский

Личность и личный вклад Боголюбского в историю Руси не привлекали специального внимания историков XX века. Его оценка и характеристика давались лишь по ходу общих обзоров русского Средневековья, в которых выработался столь же общий взгляд на Андрея лишь как на яркую фигуру начавшейся в XII веке борьбы за сильную великокняжескую власть. Так, для А. Е. Преснякова Андрей — наследник политических идей Мономаха; но они при нем приобретают существенно иной характер: «Старейшинство, связанное с владением Киевом, должно было или погибнуть, или переродиться в отношения политического господства, с одной, и служилого подчинения — с другой стороны. И пути этой эволюции были намечены в русской жизни XII в., в эпоху, в начале которой стоит деятельность Мономаха, а в конце — Андрея Боголюбского и Всеволода Большое Гнездо. И важно запомнить, что эта вторая тенденция не родилась на севере вновь и лишь дальше развивала там зерна, не воспринятые киевской почвой»^{392}.

Для М. Н. Покровского, который не присматривался сколько-нибудь внимательно и систематично к конкретной истории Древней Руси, Андрей Боголюбский послужил лишь в качестве иллюстрации вульгарно-социологического тезиса о «медленном процессе перегнивания старой хищнически-городской культуры в деревенскую». Символом первой были гибель Киева и «запустение» Южной Руси; представителем второй была Владимирская Русь, вождь которой, Андрей, был «оригинален» якобы лишь в том, что впервые начал эксплуатировать народную массу по-новому: «не путем лихих наездов со стороны, а путем медленного, но верного истощения земли вирами и продажами». В этом, по М. Н. Покровскому, и была сущность «самовластия» Андрея^{393}. Ни отношения к горожанам, ни церковно-политические мероприятия, ни борьба с аристократической знатью и никакие другие яркие стороны деятельности Андрея не нашли места в этой характеристике.

Возрастающий в последние годы пристальный интерес к судьбам Древней Руси и ее культуры вместе со стремлением увидеть наше прошлое в сопоставлении с историей западноевропейского Средневековья привел к выводам о близости истории Владимирской земли эпохи Боголюбского к той поре в истории Запада, когда складывался «союз королевской власти и горожан» (Ф. Энгельс). «Именно здесь, на северо-востоке, — говорит академик Б. Д. Греков, — особенно в новых городах заметно росли те элементы, которые, протестуя против бесконечных феодальных войн, против старой боярской знати, тяготели к сильной княжеской власти. Этот союз во Владимиро-Суздальском княжестве мы можем констатировать со времен Андрея Боголюбского». И далее: «Усиление великокняжеской власти несет удар хроническим феодальным войнам, так называемым «усобицам», и делается фактором сплочения сил для защиты страны от внешнего врага. Но процесс этот длительный: понадобилось несколько столетий, чтобы его результаты вылились в форму осязаемых политических фактов»^{394}. Так от эпохи Боголюбского история шла к эпохе «собирателей Руси» и строителей Русского национального государства — великих московских князей.

Заключение

Мы подошли к концу книги о князе Андрее.

В ней мы пытались обрисовать его родину, деятельность его деда и отца, дела и дни самого Боголюбского, его гибель, судьбу созданного им Владимирского княжества, наконец, отношение к личности и деятельности Андрея его современников, близких и дальних потомков. Нам остается подвести некоторые общие итоги, которые должны ответить на вопрос: что же дал русскому народу и его культуре неустанный строительный и воинский труд Андрея?

Он жил и правил в эпоху, когда Киевская держава и ее порядки ушли в безвозвратное прошлое, уступив торжествующей феодальной раздробленности Руси. Кровавый хаос междоусобной борьбы доламывал старые политические устои «княжого права» делая насилие и войну законом государственной жизни. Усобицы истощали русский народ, угрожали подорвать его силу и затормозить поступательное развитие его культуры. Протест против распада Руси зрел в умах Мономаха, русских летописцев, самого народа. Но жизнь еще не открывала ясных перспектив и средств борьбы с этим распадом, и перед глазами преемников Мономаха вставал лишь образ державы Владимира Святославича и Ярослава Мудрого.

Мысль Андрея также была обращена в прошлое. Он представлял себе свою деятельность как подражание и продолжение деятельности «христианнейшего предка», Владимира Святого: в его строительстве реально просвечивает интерес к архитектуре Ярославова Киева.

Но Андрей не питал иллюзий насчет путей борьбы с удельным сепаратизмом. Если идеалистическая концепция Мономаха, строившая надежды на единство Руси на самоотречении князей и отказе их от своей феодальной природы, отступила перед открытым правом сильного нарушать договоры и клятвы, то нужно было найти другую, также открытую силу, опираясь на которую, можно подчинить «бунтующих князей» властной княжеской воле. Такая сила рождалась в городах в лице горожан, ремесленников и торговцев. Ее замечали наиболее проницательные князья. Андрей не только заметил эту новую общественную силу, но и решительно пошел ей навстречу.

Этот путь борьбы за объединение русских сил под эгидой единоличной и державной княжеской власти был тяжел и мучителен, так как он был начат рано и требовал нечеловеческой настойчивости самого Андрея. Этот путь значительно опережал развитие экономических основ жизни. Силы города, несомненно, зрели и уже входили в конфликт с феодальными путами, но они были еще несравненно слабее сил деревенской стихии. Централизующие экономические и политические тенденции, порождающиеся городом, еще не могли равняться с мощью центробежных тенденций феодальной вотчины, феодальных княжеств. Поэтому путь «союза королевской власти и горожан», по которому повел Андрей свое княжество, был тяжек и кровав; это был путь ломки еще не отживших отношений, которые неизбежно возрождались, расшатывая уже достигнутые, казалось бы, результаты.

Столкнувшись с жестоким сопротивлением русского феодального мира, Андрей с исключительной широтой и смелостью развернул все средства борьбы. Его деятельность поражает прежде всего тем, что на усиление мощи Владимирской державы, претендовавшей на общерусскую гегемонию, он сумел планомерно и властно направить и меч войны, и духовный меч церкви, труд ремесленников и зодчих, художников и писателей. В этом с Боголюбским мог равняться только его великий прадед — Ярослав Мудрый.

Именно в этих мероприятиях Боголюбского ярче всего выражается целеустремленный смысл его борьбы и ее глубокая продуманность, позволяющая действительно говорить не только об «усилении княжеской власти», но и о стремлении изменить ее социальную базу и поставить перед ней новые задачи централизующего порядка.

Андрей не только обеспечивает свое личное положение на владимирском столе изгнанием братьев, но всемерно обстраивает свои города, умножает их население, содействует расцвету ремесел, словом, усиливает пласт «мизинных людей». По-видимому, он начинает перестраивать старые отношения и внутри феодально-землевладельческого класса — старобоярской «породе» начинают противополагаться новые приверженные князю феодальные слои — дворяне и милость-ники. В армии появляются ополчения горожан и поселян в виде «пешцов» — пехоты.

Особенно существенна идеологическая работа Андрея, направленная на создание морально-политического авторитета его земли и власти. Яростная его борьба за самостоятельную церковь как основу объединительной работы не имеет прецедентов. Ни история митрополита Илариона, ни история Клима Смолятича не идут в сравнение с историей Андрея и владыки Федора. Мы видели, какую огромную работу провели Андрей и Федор по организации своего, северо-восточного пантеона и созданию реликвий, как успешно шла церковно-литератур— Ч ная работа, формулировавшая идеи о богоустановленности W власти Андрея и о «небесном покровительстве» молодому союзу «князь, город, люди». В том же направлении, как мы видели, действовала огромная организующая сила искусства.

Таким образом, усиливавшемуся хаосу феодального дробления, который, по иронии судьбы, еще прикрывался старыми нормами «старейшинства» и княжеско-родовой морали, Андрей противопоставил не только «плотную силу» своих полков или властный окрик «подручников», — но целую новую систему политического устройства и идейных концепций. Это была планомерная государственная работа, которая никак не вяжется с представлением об «инстинктивности» или «самодурстве» поступков Боголюбского.

В то же время именно «плотная сила», военные предприятия Андрея были слабым местом его власти, стягивавшей огромные по тем временам рати из полков «подручных» князей, но еще не имевшей возможности побороть их сепаратизм и вдохновить их новыми политическими идеями.