Андрей Боголюбский
Шрифт:
Как повествует Сказание о чудесах Владимирской иконы Божией Матери, князь велел завершить строительство Золотых ворот к празднику Успения, то есть к 15 августа, дабы люди могли полюбоваться ими: «Егда снидутся людие на праздник, и врата узрят». Желание вполне понятное, особенно в свете нашей позднейшей истории, наполненной многочисленными «памятными датами», к которым приурочивалось открытие тех или иных строящихся объектов. Но «делатели», исполнявшие волю князя, переусердствовали. Спешка никогда не приводит к добру. Вот и на этот раз, желая угодить князю и уложиться в назначенный срок, распорядители работ не проверили всё как следует и пренебрегли элементарной безопасностью. Известь не успела схватиться, и тяжёлые створы ворот, лишённые поддержки, вырвались из каменных стен и вместе с камнями рухнули на землю, придавив своей тяжестью нескольких человек из числа тех, кто собрался поглядеть на них. «…И падоша на люди, и покрыта 12 мужа», — рассказывает Сказание {125} . [48] Так праздник, казалось, обернулся трагедией. Князь тяжело переживал
48
На миниатюре Лицевого летописного свода XVI в. изображено полное обрушение самого свода Золотых ворот. Однако исследователи признают достоверной версию наиболее раннего источника — Сказания о чудесах Владимирской иконы; см.: Воронин Н.Н. Зодчество Северо-Восточной Руси… Т. 1. С. 132–133.
Точный год этого происшествия неизвестен. Зато в летописи обозначен год освящения надвратной церкви во имя Положения Ризы Пресвятой Богородицы на Золотых воротах — 1164-й{126}. Очевидно, к этому времени все работы по сооружению и украшению ворот были завершены.
Нынешняя церковь Ризоположения на Золотых воротах — памятник XVIII века. Как выглядела церковь в древности, мы не знаем. Догадываемся лишь, что её купол — в соответствии с названием ворот — был позолочен.
Посвящение надвратной церкви знаменательно. Оно продолжало византийскую традицию особого почитания священных одежд Божией Матери — и прежде всего ризы (покрова), хранившейся во Влахернской церкви в Константинополе. Этой святыне приписывали необычайную защитительную силу, именуя её «священным ограждением», «неодолимой стеной» и «щитом», охраняющим Царственный город лучше любого оружия: в случае нападения врагов ризу выносили на городскую стену или окунали в море. Так случилось, например, в 860 году, когда Царьград подвергся нашествию росов — тогда ещё язычников. Гибель города казалась неминуемой, ибо нападение было внезапным, а враги сильны — но «как только облачение Девы обошло стены, варвары, отказавшись от осады, снялись с лагеря», и жители «были искуплены от предстоящего плена». Так описывал случившееся чудо непосредственный участник событий константинопольский патриарх Фотий в своей проповеди «На нашествие росов»{127}; впоследствии рассказ об этом происшествии попал в Хронику византийца Георгия Амартола, а оттуда в русский перевод Хроники и «Повесть временных лет» — древнейшую русскую летопись. А ещё в русских рукописях рядом со Сказанием о чудесах Владимирской иконы читается небольшая статья «О ризе», кратко повествующая о другом чуде, случившемся ещё раньше, во время осады Константинополя аварами в 626 году: «Придоша некогда ратнии по суху и по морю; патриарх же Сергей (Сергий, занимал патриарший престол в 610–638 годах. — А. К.) омочи ризу Святыа Богородица в мори, и въскыпе море, и потопоша ратнии, а инии ослепоша и побегоша от страха»{128}. Соседство этой статьи со Сказанием о владимирских чудесах — отнюдь не случайность. Отныне священная реликвия, незримый образ которой неотлучно пребывал на Золотых воротах города, должна была защищать жителей Владимира, как прежде Богородичная риза защищала жителей Царствующего града.
Упомянутые владимирские церкви — не единственные возведённые в городе при Андрее Боголюбском. «Посемь же иныи церкви многы камены постави различные и манастыре многи созда», — писал о князе автор его летописной похвалы. За особое благочестие и умножение «домов молельных» князя Андрея Юрьевича похвалил в своей грамоте константинопольский патриарх Лука Хрисоверг. А в новгородской статье «А се князи русьстии» указывается даже точное число храмов, поставленных князем: «…и створи ту многы церкви, 30».
Большинство из них были конечно же деревянными, а потому о их строительстве летописи не упоминают. В числе церквей, построенных во Владимире при Андрее Боголюбском, историки называют, например, деревянную церковь Николы в Галеях (на месте ныне существующей церкви XVIII века). По-видимому, здесь, на берегу Клязьмы, находилась владимирская пристань, куда приставали суда («галеи»), а также располагался торг: как известно, святитель Николай издревле почитался как покровитель плавающих и путешествующих. Скорее всего, при Андрее же был основан небольшой Фёдоровский монастырь за городом на Княжем лугу — возможно, в память о чудесном спасении князя в битве у Луцка 8 февраля 1150 года, в день святого Феодора Стратилата{129}.
Зато летописец отметил основание ещё одного каменного храма во Владимире, сообщив под 1164 годом: «Заложена бысть церкы Святаго Спаса в Володимери» [49] . Этот каменный храм располагался на месте существующей и поныне небольшой церкви Святого Спаса (построенной в конце XVIII века), в самом центре города, вблизи Золотых ворот, недалеко от княжеского двора Юрия Долгорукого. Имел ли он отношение к старой церкви Спаса, возведённой при Владимире Мономахе, или это совсем другой храм, лишь соименный Мономахову, сказать трудно. Судя по указанию ещё одной летописи — так называемой Типографской, конца XV — начала XVI века, здесь находился монастырь и церковь изначально была монастырской {130} . [50]
49
В
других летописях основание церкви датируется 1160 или 1162 г.; см.: ПСРЛ. Т. 9. С. 221; ПСРЛ. Т. 15. [Вып. 2.] С. 224.50
Монастырь Святого Спаса у Золотых ворот известен и по летописным рассказам. В частности, его игумен Феодосии погиб во время взятия Владимира татарами в 1238 г.
Масштабное каменное строительство во Владимире — зримое проявление мощи и могущества князя Андрея Юрьевича. В эти годы он крайне редко вмешивался в военные конфликты, почти не вёл войн, а, напротив, проявлял миролюбие — редкое качество среди князей того времени. Соответственно, большую часть тех средств, которые он мог потратить на подготовку к войнам и сами войны, он посвящал благому делу — возведению храмов, украшению и устроению родной земли, и прежде всего Владимира. Каменное строительство вообще очень дорого, а строительство из белого камня дороже многократно (по подсчётам специалистов, храм из белого камня обходился заказчику дороже такого же кирпичного более чем в десять раз){131}. Андрей, вслед за отцом, сознательно шёл на такие неслыханные траты. Не стремившийся, в отличие от отца, к тому, чтобы занять «златой» киевский стол, он делал всё для того, чтобы его собственный город затмил великолепием стольный Киев, чтобы владимирский княжеский стол воспринимался современниками как не менее престижный, чем киевский.
Но строительство и украшение храмов — это не только демонстрация силы. Это ещё и свидетельство искренней веры князя, его желания до конца исполнить свой христианский долг правителя, как он этот долг понимал. Эти свойства характера Андрея Боголюбского отмечают все без исключения источники. «На весь бо церковный чин и на церковникы (здесь: церковных людей. — А. К.) отверъзл бяше Бог сердечней очи» — так, напомню, писал о князе автор его летописной похвалы, исполненной в лучших традициях агиографического жанра. Князь-святой, радетель за веру, мученик и страстотерпец, Андрей наделён здесь всеми подобающими добродетелями, среди которых на первое место поставлены неизменная забота о церкви и милосердие. Автор летописной похвалы приводит и конкретные примеры необыкновенного благочестия князя. По ночам втайне от всех он приходит в церковь и лично возжигает свечи; вглядываясь в образ Божий, написанный на иконе, он взирает на него, «яко на самого Творца», плотию пребывающего в храме, и, взирая на лики святых, смиряет себя, уподобляясь последнему из грешников, живущих в пределах его княжества. И часто, сокрушаясь сердцем, воздыхая от самых глубин души своей и проливая искренние слёзы раскаяния, он плачет о своих прегрешениях, подобно псалмопевцу Давиду…{132}
Милосердие, забота о нищих, щедрая раздача милостыни достигли при нём поистине евангельских масштабов. И здесь он также следовал тому высокому образцу, который задал его пращур, князь Владимир Святой. Подобно ему, и князь Андрей «веляшеть по вся дни возити по городу (Владимиру. — А. К.) брашно и питье разноличное болным и нищим на потребу, и видя всякого нища, приходящего к собе просить, подавая им прошенья их (то есть давал просимое. — А. К.)… и тако приимаше всякого приходящаго к нему». В этих словах из летописной похвалы Андрею Боголюбскому легко увидеть отражение летописной же похвалы князю Владимиру, Крестителю Руси, который тоже «…повеле всякому нищему и убогому приходити на двор княжь и взимати всяку потребу питье и яденье…», и тоже «повеле пристроити кола (повозки. — А. К.) и въскладше хлебы, мяса, рыбы, овощ розноличный… возити по городу…»{133}. Подражание здесь отнюдь не только литературное — но и по жизни, по чисто человеческим качествам обоих правителей.
(В Никоновской летописи рассказ о нищелюбии Андрея Боголюбского расцвечен ещё более яркими, но, пожалуй, не слишком правдоподобными подробностями. Здесь сообщается о том, что князь не гнушался даже прокажёнными — наиболее отверженными и изгоняемыми представителями средневекового общества, и даже без вреда для себя прикасался к их язвам: «нищих же и прокаженных толико возлюби, яко и очима своима намного зрети на них, иногда же и руками сих приимати, и кротко и тихо и милостиво глаголати к ним и утешати, и кормяше и насыщаше». Могло ли такое быть в действительности — судить не нам.)
Забота о нищих — неотъемлемая черта средневековых правителей. Наряду с церковной благотворительностью это был едва ли не единственный механизм регулирования социальных противоречий, сглаживания тех неизбежных конфликтов, которыми сопровождалось становление феодальных отношений. В годы княжения Андрея Боголюбского, как и при его отце Юрии Долгоруком, эти процессы протекали в русском обществе особенно болезненно. Не случайно младший современник суздальских князей, знаменитый владимирский книжник XII или XIII века Даниил Заточник, обращаясь к не названному им князю и вспоминая евангельскую заповедь: «Глаголеть бо в Писании: просящему у тебя дай, толкущему отверзи (ср.: Мф. 5:42), да не лишен будеши Царствия Небеснаго», восклицал далее: «Да не будет, княже мой, господине, рука твоя согбена на подание убогих: ни чашею бо моря расчерпати, ни нашим иманием твоего дому истощити. Якоже бо невод не удержит воды, точию едины рыбы, тако и ты, княже, не въздержи злата, ни сребра, но раздавай людем»{134}. Можно подумать, что Даниил ставил в пример своему адресату пресловутую щедрость именно князя Андрея Юрьевича, если не обращался к нему лично. Рука Андрея никогда не была «согбеной» на «подание убогых», и очень многие из сирых и обездоленных кормились от его щедрот. Но при этом богатства князя — в полном соответствии со словами Даниила Заточника — не убывали, но лишь приумножались.