Андрейка
Шрифт:
— Пошли!
И все двинулись вдоль широкого Университетского проспекта к американскому посольству, над которым полощется на ветру звездно–полосатый флаг. Подняли плакаты... Каких только не было! Против ракет. Против атомной бомбы. Против нового закона об абортах... Против цензуры в кино... Против повышения платы за обучение... Против... Против.
— Куда мы двинулись? — вырвалось у Андрейки.
— Это поход «студенты против войны», — объяснила Кэрен.
— Войны? — удивился Андрейка. — Канада хочет на кого-то напасть?
Кэрен засмеялась:
— Да
Андрейка усмехнулся своим мыслям: «Шагай!» Опять за подаянием...
Когда приблизились к посольству США, откуда-то сбоку появилась цепочка полицейских. Андрейка спрятал флейту в боковой карман и смешался с толпой. Но полицейские в его сторону и не взглянули. И посольство они вовсе не охраняли, туда входил, кто хотел, в том числе и несколько ребят из студенческой демонстрации со своими листами, под которыми все подписывались.
Оказалось, что полиция с дубинками в руках отрезала студентов не от посольства, а от враждебной группы, стоявшей на тротуаре. Тех явно смешили лозунги молодых канадцев. Студентам с тротуара кричали:
— Страна непуганых дураков!.. Дождетесь, вас в Сибири охладят! — Иронические реплики звучали с польским, украинским акцентом.
Андрейка приподнялся на цыпочках, чтоб разглядеть лица кричавших. Иммигранты?
— Ты чего? — спросил Барри, когда Андрейка перестал играть.
— Кто они? — Андрейка кивнул в сторону иммигрантов... — Иммигранты знают дело...
— Они такие же путаники, как и ты. Извини, Эндрю!.. Никакой опасности для Канады нет. Ее придумали американцы, чтобы протащить в Сенате свои линкоры, а заодно держать нас в узде. Мы не американские солдаты...
На обратном пути, в машине Барри, разговор продолжался:
— Эндрю, ты прибыл не только из нищей страны. А из нищей тоталитарной страны. Русские привыкли подавлять в себе эмоции. Иначе там не уцелеешь, правда?.. Канада — страна раскрепощенных людей. Каждый волен делать, что он хочет... Вот ты чего-то хочешь, правда?
Андрейку стал раздражать назидательный тон Барри, он сказал задиристо:
— Хочу водить машину! И все!
— Зачем тебе машина?
— Развозить пиццу.
Барри засмеялся.
— Смешно?! — сердито спросил Андрейка. — Я видел объявление, требуются люди с машиной. Развозить пиццу.
— Платят столько, что даже на кроссовки не заработаешь... — Кэрен вздохнула.
— Платят! А не подают в шляпу! — возразил Андрейка.
Барри улыбнулся.
— Бабушка может тобой гордиться, Эндрю! Уговорил! Начинаем уроки вождения.
... Вечером, когда вернулись в свой «музыкальный ящик», внимание Андрейки привлек необычный шум и крики, доносившиеся сверху. Выглянув из окна, он увидел, как на балконе дрались знакомые ему черные куртки. Кому-то дали гитарой по голове. От звука оборвавшейся струны Андрейка втянул голову в плечи, точно это ему врезали.
Треск и звяканье ломаемых гитар привлекли и Барри. Он выглянул на балкон.
— У обезьян и эмоции обезьяньи, — сказал он.
— В Москве «металлистов» били смертным боем. Оказывается,
это правильно. Ваш «хеви металл» надо запретить, как ядовитые газы...— Но–но, Эндрю! Пусть они лучше ломают свои гитары, чем головы.
Ветер был холодноватым. Андрейка стал замерзать, хотел войти в комнату. Но Барри почему-то не торопился возвращаться назад, и Андрейка остался. Прислушиваясь к шуму наверху, Барри сказал в раздумье:
— Эндрю, я пытаюсь аранжировать Моцарта для джаза...
Взглянув на Эндрю, у которого от удивления вытянулось лицо, Барри заметил:
— Это старый спор, Эндрю. Классика для быдла — нужна ли? Не потеряет ли свой духовный, да и интеллектуальный запал... «Уши» ее достанут, и только... — и, скорее самому себе, чем Андрейке, продолжил: — Да, не в метро бы начинать...
И замолчал. Андрейка стал коченеть, хотел прошмыгнуть в комнату, Барри положил руку на его острое мальчишеское плечо:
— У каждого есть своя сумасшедшая идея, Эндрю. Она мучит и меня. Если б удалось... Представь себе, Эндрю. Фильм, в котором звучит квартет старинной музыки. Какая лента, а? Да еще с острым, почти детективным сюжетом. Чтоб на нее повалили все, даже эти обезьяны. Это бы действительно стало запевом. А... Как была бы счастлива Кэрен! — И он тут же ушел, словно застеснялся, что вдруг высказал сокровенное. Андрейка двинулся за ним, но — задержался: увидел, как двое длинноволосых в кожаных куртках пытаются выкинуть третьего с балкона.
— Эй! Эй! Кожаные! — закричал Андрейка. — Он же убьется...
Они наконец перекинули парня через перила балкона, и он с криком полетел вниз.
... Через несколько минут Андрейка услышал вой полицейской сирены. Подошла вторая желтая машина, в цветовых вспышках. Затем черный автобус без окон. Дом, похоже, оцепили. Андрейка спросил у Барри испуганно:
— Что теперь будет?
— А тебе-то что бояться? — удивился Барри. «Heavy metall» упился до смерти...
— Меня ищут. Я же говорил...
Барри потрепал в раздумье свою шкиперскую бородку.
— Тут тебе, действительно, оставаться нельзя, Эндрю. Вот что!.. Поехали со мной в summer camp. Это летний лагерь. Я нанялся туда плотничать и по вечерам играть и петь. На все лето. Мне понадобится помощник.
Барри перед высоким зеркалом наскоро состригает всю петушью красу Андрейки.
— Э, да ты похож на девушку, Эндрю. Мягкое у тебя лицо, девичье. Только вот скулы... Кэрен, дай ему свою шляпку и юбку. На случай, кто зайдет...
Они усаживаются в «шевроле» Барри. Мчат по Фронт–стрит, мимо знаменитой телевизионной башни — опознавательной Торонто.
— Видал? — спрашивает Барри. — Самая высокая в мире.
— Как? — с удивлением переспрашивает Андрейка. — И у вас, как в Москве... Все самое–самое?..
Барри улыбнулся и свернул в теснину стеклянных небоскребов, темно–синих, золотистых, в которых отражался город. Он показывал рукой, на что смотреть; в его как бы небрежном жесте таилась гордость.
Машина выскочила на площадь. Андрейка обратил внимание на огромное серое здание в виде двух полуколец.