Ангел из прошлого
Шрифт:
Сима прикрывает глаза и сквозь щелочки в веках продолжает вяло наблюдать. В движениях Тамилы не прослеживается ничего опасного, как и в ней самой. А вот ночью почему-то все казалось искаженным, наводило ужас. Теперь мрак рассеялся, но остались воспоминания. Тамила, может, сегодня не будет гнаться за ней по коридору, но запереть в подсобке на ключ вполне может.
Сима осторожно протягивает руку к тумбочке и берет ключ. Он приятно холодит ладонь, когда она его сжимает. Тихо и незаметно она несет его к себе и запихивает под матрас.
– Ты мне не веришь?
Сима вздрагивает: Тамила смотрит на
Тамила подходит к кровати. Сима вся сжимается под одеялом, готовясь к самому худшему. Но та смотрит тревожным, совсем не злым взглядом, а потом отходит, немного сутулясь. Как будто ее обидело недоверие Симы. Как будто не Тамила вела себя ужасно вчера вечером, а кто-то другой. Как будто после всего этого ей можно доверять.
Сима закрывает глаза, чтобы не видеть ее щуплую фигуру, привычно засунутые руки в карманы джинсов и лохматые волосы непонятного оттенка. Снова хочется плакать, но она давит себе это. Потом, как-нибудь потом, когда останется одна.
Привычно хлопает дверь – Тамила, наконец, ушла. Но через пару минут дверь открывается, и на пороге стоит воспитательница Клавдия Ивановна.
Сима садится на постели. Ее обычно проверяют в пятницу вечером – на месте ли, все ли в порядке. А сейчас утро понедельника…
Сердце неприятно екает: не к добру все это.
Неожиданная встреча
Сима нащупывает ключ под матрасом, привычно сжимает его в руке, после чего встает, не попадая ногой в тапочек.
– Доброе утро, Клавдия Ивановна, – бормочет она растерянно. Мелькает шальная мысль: хорошо, если бы здесь рядом с ней была Тамила. Это первый раз, когда Сима действительно хочет ее видеть.
Наверное, виной всему ее слова, которые крутятся в голове, не переставая: «Это я виновата. Не трогайте ее, ей просто нужно отдохнуть».
Но кто знает, как она себя поведет. Может, встанет на сторону воспитательницы, которая кстати не ответила на Симино приветствие и продолжает изучающе на нее смотреть. Так что… лучше не надо. Мимолетное желание как пришло, так же быстро и уходит.
Брови Клавдии Ивановны ползут вверх, а потом резко надвигаются на глаза.
– Вряд ли оно доброе, – говорит она. – Для тебя.
– А… что-что случилось?
Сима знает ответ на этот вопрос. Догадывается.
– Директриса уже решает вопрос с твоим переводом. – Клавдия Ивановна поправляет очки. – Никто здесь больше не хочет заниматься тобой.
Симу тянет присесть на кровать, так сильно начинают дрожать колени, но она стойко держится.
– Все так плохо? – Она сжимает ключ так, что он вгрызается в ладонь корявыми зазубринами. – Разве я кому-то здесь мешаю?
– Да, мешаешь, – с нажимом говорит та. – Ты снова полночи билась в истерике, я как раз дежурила. Мы не могли тебя успокоить. Извини, но мы не можем держать в нашем интернате неадекватных детей.
Сима морщится.
Во-первых, это не интернат, а самый обычный детдом для сложных детей. А во-вторых, сложный и неадекватный – разве это не одно и то же?Она считает правильным промолчать, чтобы не сделать хуже.
– Только не говори, что тебе опять что-то приснилось, – Воспитательница неодобрительно на нее смотрит, хотя Сима ничего не говорит. Но даже, когда она молчит, за нее додумывают разные вещи.
– Мне ничего не снилось, – тихо говорит она, чтобы что-то сказать. Иначе молчание могут счесть за хамство. Никогда не угадаешь, что правильно, а что нет.
Обычно все, что говорит и делает Сима – это неправильно. И что не делает – тоже.
– Не оправдывайся, не поможет. – Клавдия Ивановна проходится по комнате взад-вперед, брезгливо осматриваясь. – Я, между прочим, посодействовала тому, чтобы тебя не отправили в режимный детдом. Все же ты не преступница, есть подростки и похуже. Остановились на том, что тебе нужно лечение. Серьезное лечение.
– Но… меня не нужно лечить, я здорова!
Сима вздрагивает, вспоминая одну из больниц, куда ее положили без ее согласия, и которая была обнесена высоким забором без единой лазейки.
– Если это действительно так, ты еще можешь доказать, что с тобой все в порядке, – говорит Клавдия Ивановна. – Хотя уже почти все решилось с тем, чтобы положить тебя в больницу-интернат, у меня есть одно предложение для тебя. Как насчет работы?
Она протягивает листок. Сима берет его обеими руками, садится. На нем адрес и несколько слов о ней. И печать.
– Тебе уже шестнадцать. Учиться ты не хочешь или не можешь… А там ничего сложного, нужно убирать офисы, между прочим, престижная работа для сироты, – откашливается воспитательница. – И не смей никому рассказывать бредни про своего отца, не выставляй себя дурой. Это твой последний шанс. Если тебя возьмут, детдом поможет тебе решить вопрос с жильем – поселим в общежитии, где оплачивать будешь только коммуналку как малообеспеченная. А там, глядишь, и нормальным человеком станешь.
– Я не могу, – через пару секунд замешательства говорит Сима, протягивая обратно листок. – Не могу, – повторяет она, мотая головой. – Мне нужно в другое место. Мой папа…
Она осекается. Горло сдавливает, а глаза наполняются слезами. Кто сказал, что она не хочет учиться? Просто в техникуме она бы не осилила программу, а в художественном – еще как… Она ведь что-то может. Что-то умеет. У нее неплохо получается рисовать, вот те же портреты – они как живые. И не только портреты – она что хочешь изобразит, только нужны краски, кисти, плотная бумага и… В общем, Сима говорила об этом и не раз. Только кто ее слушал?
– Никто тебя не заставляет, деточка. – Клавдия Ивановна смотрит на нее с насмешкой. – Тебе предлагают хороший выход, а ты все отца ждешь… Только где же он? Почему он до сих пор тебя не забрал из этих ужасных условий? – она обводит выразительным взглядом комнату-подсобку.
Сима молчит. Не сосчитать, сколько раз ей говорили что-то подобное.
– Я точно знаю, что он не отказывался от меня, – бормочет она. – Нет посмертной бумаги. Где его могила? Я не знаю. Поэтому он жив, я верю. Иначе я бы уже давно забыла его.