Ангелотворец

Сим Сим Цянь взлетает в воздух и падает на спину. Эди приседает следом, рукой направляя меч так, чтобы острием перерезать противнику горло, однако тот меняет захват и не выпускает клинок из рук. Удерживая ее на расстоянии вытянутой руки, Сим Сим Цянь улыбается ей в лицо.

– У Яма араси есть один недостаток, капитан Банистер, – почти ласково шепчет он.

– Это какой же? – рычит Эди.

– Прием годится для поединка на мечах. Но совершенно бесполезен, если у твоего врага пистолет.

Эди потрясенно опускает глаза и видит черное дуло маленького современного пистолета, упершееся ей в ребра.

– Позаботьтесь о Бастионе, пожалуйста, – спокойно говорит она. – Без посторонней помощи он не выживет. И почему вы до сих пор здесь? Что за молодежь нынче пошла, неслухи… – Эди вновь переводит взгляд на врага. – Думаешь, ты победил? Черта с два. Теперь тебе точно несдобровать, глупыш.

Сим Сим Цянь приподнимает одну бровь и спускает курок. Из небольшого отверстия в спине Эди вылетают белые осколки и кровь. Она содрогается всем телом и умирает, рухнув наземь мешком тряпья и костей.

На миг воцаряется тишина, как в конце музыкальной пьесы. Затем пес Бастион устремляет на Опиумного Хана незрячие розовые глаза, и в груди у него что-то страшно рокочет. Теперь ты мой, мразь. Мой.

Сим Сим Цянь встает.

– Ах, мистер Спорк, негоже было впутывать моих старых врагов. Старуху. Право, не стоило. Хотя чему я удивляюсь? Что взять с такого неотесанного чурбана? – Он показывает на бледно-желтый синяк у себя на лбу – след от столкновения с поручнем.

Джо Спорк смотрит на него. Борода, безумные глаза, всклоченные волосы – всего этого больше нет. Перед ним совсем другой, лощеный, вселяющий ужас человек.

– Воган Перри, – произносит Джо.

Тот качает головой.

– Нет. Я – Сим Сим Цянь. Записанный Человек. Воган Перри лишь пальто, которое я ношу. Сосуд из плоти, в котором я живу. Мой аватар, если угодно. – Он улыбается. – Раз вы решили не прислушиваться к мудрому совету старухи Банистер и остались, позвольте я расскажу вам историю. В отличие от последней, которая была вымыслом чистой воды, эта будет правдива. Ознакомьтесь с подлинной историей божественного перерождения; ее можно считать новой библейской притчей.

Опиумный Хан жестом велит рескианцам взять небольшую группу в кольцо, и те выполняют приказ. Проходя мимо Эди Банистер, они будто слегка обмирают, почти кланяются.

– В незапамятные времена, – начинает рассказ Сим Сим Цянь, непринужденно кружа по комнате, словно раздумывая, кого сожрать первым, – а впрочем, не в такие уж и незапамятные, жил-поживал в королевском дворце Аддэ-Сиккима маленький мальчик. И была у него мечта: подарить своему народу счастье, надежду и процветание. Надо сказать, он вполне мог это сделать, ибо судьба наделила его умом, талантом и бесконечной любовью подданных. – Опиумный Хан ностальгически вздыхает. – Я бросил его в стальную камеру и сжег заживо. Пеплом я окрасил свои траурные одеяния, а бразды правления королевством взял в свои руки. Так мне потребовалось, дабы познать божественность.

Джо Спорк делает маленький шаг в сторону, чтобы не выпускать Сим Сим Цяня из виду. Опиумный Хан одобрительно кивает и идет дальше. За его спиной рескианцы кивают в унисон с хозяином.

– Я познавал Бога вполне научными методами: все же век подлинного научного прогресса на дворе. Я примерил на себя Его роль вплоть до мельчайших аспектов. Я третировал его верных слуг. Мучил его народ. Исцелял больных и воскрешал мертвых. Я искал по всему свету и в конце концов нашел колдунью, иностранку, которая смогла бы показать мне мир глазами Бога. Когда расцвет моей жизни остался позади и я начал увядать, мне пришло в голову, что настал час пройти последнее испытание на божественность: самому вернуться из мира мертвых. Лишь тогда я смогу встретиться с Господом на равных. Лишь тогда я смогу стать Им.

Из сумки доносится рык Бастиона. Полли Крейдл наблюдает, как мимо, без труда удерживая меч и пистолет, проходит Сим Сим Цянь.

– Она была права, – говорит он, указывая на труп Эди. – Ты очень на нее похож. Не внешне. В тебе есть та же возмутительная, непререкаемая, беспричинная уверенность, будто я тебе по зубам… Я позаботился о том, чтобы не кануть в забвение. Чтобы меня записали. Я превратился, говоря современным языком, в информацию. Понимаете? С помощью слов и изображений я высек себя, свою жизнь на поверхности этого мира. Я сумел измерить собственный разум. И сохранить его на будущее, законсервировать. Испытуемых – жертв и сирот уиститиэльского эксперимента – у меня было предостаточно. Еще при жизни я создал оборудование для переноса. Вновь и вновь я включал им фрагменты своей жизни и учил их – с помощью шоковой терапии и прочего – в точности повторять мои действия и мысли. Каждый рескианец – проявление моего «я»… – Он показывает пальцем, и все рескианцы, как один, тем же плавным жестом указывают друг на друга.

Разумеется, я никому не открывал своего замысла целиком. И, откровенно говоря, рескианцы не вполне совершенны. То ли я не до конца стер им сознание, то ли они упрямятся, не желают учиться. Пришлось прибегнуть к очень грубым методам обучения, по Павлову. Использовать удовольствие и боль.

– Совсем иное дело – Воган Перри, – продолжает он. – Он был совершенно пуст внутри. Подлинное чудо природы: тело без души, отчаянно жаждущее стать настоящим человеком… Как усердно он постигал мою науку! Учился и учился, неустанно тренировался, и в конце концов добился успеха. Он двигался как я. Он чувствовал то же, что чувствовал я. Ему сделали пластическую операцию, и он стал выглядеть, как я.

А потом его подключили к моим машинам, и он начал день за днем, ночь за ночью пытаться соотносить ритмы своей мозговой деятельности с моими. Так, постепенно, мало-помалу, я вернулся в этот мир. Понимаете, насколько это гениально? Нет? А как же душа, вероятно, возразите вы, уж этой частью оригинала я точно не могу обладать? Но посудите сами: если душа есть, она испарилась, когда тело мое умерло, тем не менее мой разум жив. В таком случае я – первый в мире человек, который обладает не одной душой, а двумя.

На последнем слове он переходит в атаку, причем сохраняя совершенно ровное дыхание: заносит меч за спину – свет вспыхивает на клинке, – и в тот же миг с победным воем наставляет пистолет на Полли Крейдл.

Однако Полли Крейдл там уже нет. Джо ее оттолкнул: чутье подсказало ему, когда и чем завершится речь Опиумного Хана, и он успел его опередить. Потому что негодяи это умеют.

Все начинается в груди – сердце сжимается, словно в приступе, и некая сила пронизывает тело, словно удар током. Когда ток достигает кончиков пальцев рук и ног, Джо вздрагивает и распахивает глаза. Теперь он видит все ясно и отчетливо. На смену черно-белой картинке пришли цвета: яркие, пылающие, сочные. Джо почти уверен, что светится изнутри, как фонарь из тыквы. Удар достигает его нутра, и никакое слово не способно описать и передать возникшее чувство.

Ярость.

Нет, это не похоже на красную пелену или грозу. Ощущение такое, будто с плеч упал огромный камень, и весь мир озарился ясным светом.

О, я понял. Вот ты как, значит?

Тогда гори в аду!

Перед ним человек, который сажает людей в белые камеры и подвергает пыткам; который полон ненависти и не видит красоты того, что уничтожает; который снова, снова и снова забирает то, что ему не принадлежит, который мимоходом разнес в пух и прах бесконечно прекрасную библиотеку разума Эди Банистер. Впервые в жизни перед Джо оказывается человек, которого ему хочется ударить по-настоящему, не боясь зайти слишком далеко. Слишком далеко быть не может: на свете просто нет такого места. Он слышит, как Полли Крейдл и ее брат кричат что-то наподобие «бред», хотя скорее это «Нет!», но в Поллином голосе чувствуется та же боль, что поселилась в нем, а значит, сердцем она одобряет его выбор, пусть разум и призывает к осторожности.