Английское дело адвоката
Шрифт:
– Ладно, устроим тебе свидание с охранником, – подмигнула мне Генри. – Ты где предпочитаешь увидеться с ним – в «Единороге» или в «Фургоне с прицепом»?
– Мне бы хотелось поговорить на свежем воздухе, – без особых раздумий ответила я. – Можно устроить нам встречу в парке у вокзала?
– Тюремный парк ничуть не хуже, – не согласилась моя собеседница. – Я отведу тебя к зданию тюрьмы часика через два, когда у парней начнется обеденный перерыв.
– Отлично, – обрадовалась я.
– А здорово ты вчера мужиков обдурила, – захохотала Генри, хлопнув себя по колену. И, став серьезной, добавила:
– Лучше переоденься, тебе не идут портки репортера.
– А ты не любишь Пита Перкинса, – прищурилась я.
– Его и без меня есть кому любить, – многозначительно усмехнулась собеседница. – Через полтора часа я жду тебя у управления полиции. Надеюсь, к тому времени ты вернешь репортеру это барахло – я к нему заглядывала, Питер Пэн как раз сейчас дома.
Как только за Генриеттой захлопнулась дверь, я торопливо скинула с себя чужие джинсы
Дом Перкинса располагался в трех кварталах от дома миссис Гануэй, и я почти бежала по тротуару. Позвонив в звонок, я некоторое время подождала и позвонила снова и только тогда услышала шаги за дверью, после чего дверь распахнулась, и на пороге появился Питер Пэн. Не то чтобы он был удивлен, скорее парень был растерян, или обескуражен, или смущен – в общем, увидев его лицо, я сразу же поняла, что в дом меня не пригласят. Хотя вчера вечером, вернее, сегодня утром, мы расстались очень мило, даже поцеловались на прощание, и всю дорогу репортер мне твердил, что планирует покорить мое сердце.
– Э-э, привет, – протянул Питер Пэн, пряча глаза. – Ты слегка не вовремя. Я тут немножко занят, пишу статью. Одним словом, работаю.
Он переступил босыми ногами на ламинированном полу и повел из стороны в сторону голыми плечами, ожидая, когда я извинюсь за вторжение и уйду. Спортивные трусы, в которых он стоял, были надеты задом наперед. Я подумала, что Перкинс по этому поводу и испытывает неловкость, и, про себя улыбнувшись, сказала:
– Привет, я тебе джинсы принесла. Только постирать не успела. Я сегодня улетаю.
– Да? – удивился он. И, спохватившись, добавил с приличествующей случаю миной: – Жаль, что так быстро, я тебе фото так и не показал.
– Как-нибудь в следующий раз покажешь. Ну ладно, пока, я побежала, – махнула я рукой и двинулась в сторону дома Шерманов.
Чем ближе я подходила к особняку, тем чаще встречала взволнованных людей, обсуждавших странный поступок сэра Кристофера. Оно и понятно – все они были соседями Шерманов и хорошо знали эту семью. Возле запертых ворот прохаживался полицейский, недовольно поглядывая на толпящихся на тротуаре зевак. Мужчины и женщины самых разных возрастов с интересом рассматривали окна дома, как будто надеялись увидеть в них что-то интересное. Миновав толпу, я прошла вдоль забора, свернула за угол и двинулась к знакомому мне лазу в кустах орешника. Показанная Летицией Гануэй доска, болтающаяся на честном слове, по-прежнему давала возможность проникнуть незамеченной на территорию владений Шерманов, что я и сделала. Двигаясь вдоль забора и стараясь держаться под деревьями, я устремилась к заднему двору и в считаные секунды достигла сарая. Замок на двери давал понять, что в подвал после меня никто не спускался, но у меня на этот счет имелись серьезные сомнения. Вынув из укромного места шпильку и немного повозившись с механизмом, я открыла сарай. С трудом затолкав замок в карман юбки, чтобы ни у кого не возникло соблазна защелкнуть дужку, заперев меня внутри, я прошмыгнула внутрь помещения и торопливо спустилась вниз. Виденный мною накануне алтарь Богини-Праматери исчез. Не было больше надписи на стене, сложенной из букв, вырезанных из цветной бумаги, нигде не валялось ни одного засушенного цветка. Зато на чисто вытертой плите лежал конверт, на который сверху капала вода. Я подняла глаза и увидела, что у самого потолка подвешена наполненная лейка, наклоненная таким образом, чтобы вода понемногу лилась, размачивая оставленное кем-то письмо. Неведомый автор устроил так, что, в случае если конверт не попадет в руки адресата в течение сегодняшнего дня, бумага превратится в мокрую кашу и прочитать письмо будет невозможно.
Отметив про себя оригинальность изобретения, я взяла слегка размокший конверт, стряхнула с него воду и совсем не удивилась, прочитав на нем свое имя. Оно было выведено каллиграфическим почерком перьевой ручкой, поэтому подмоченные чернила расплылись, образовав небесные разводы. Очень рассчитывая, что текст письма не пострадал от воды, трясущимися руками я открыла конверт и вынула послание. Развернув письмо, я пробежала глазами текст и, зажмурившись, до боли закусила губу. Как я и полагала, автором был сэр Кристофер, и писал он следующее: «Мисс Агата! Порой бывает трудно признать очевидные вещи, особенно если они причиняют нам боль. Вчера вы заставили меня взглянуть правде в лицо, и я понял, что дальше так продолжаться не может. Я сам сделал инвалида из моего мальчика и должен за это ответить. Я возьму его вину на себя и, рассчитывая на вашу порядочность, прошу вас уничтожить то, что вы забрали из этого подвала. Очень сожалею, что наша встреча произошла при столь неблагоприятных обстоятельствах, иначе я бы приложил все усилия, дабы добиться вашего расположения и ввести в свой дом в качестве леди Шерман. Глубоко уважающий вас Кристофер Шерман».
И все-таки Стивен! Кто знает, что происходит в его бедной голове, отравленной, как у Безумного Шляпника, парами ртути? Только нездоровый человек мог так изуродовать газету. Сердце внутри меня оборвалось и рухнуло в пятки. Газета! Я убрала
ее в задний карман джинсов, которые вернула репортеру! Если он в этот самый момент засовывает штаны в барабан стиральной машины, будет уничтожена единственная улика, которой я могла прижать Стива Шермана и получить с него солидную компенсацию за причиненный квартире клиента ущерб. Но, может быть, я еще успею ее спасти? Положив письмо сэра Кристофера в конверт, я аккуратно убрала послание за пояс юбки и спешно покинула сарай, не забыв вернуть замок на прежнее место.К дому Пита Перкинса я бежала так, что думала, у меня разорвется селезенка. С момента последнего свидания с репортером прошло не более двадцати минут, и я очень надеялась, что за это время он не успел никуда уйти. Навалившись на кнопку звонка, я трезвонила до тех пор, пока не заболел палец, но мне так и не открыли. Волевым усилием подавив зарождающуюся панику, я двинулась вдоль дома, выискивая незапертое окно на первом этаже. Оно обнаружилось на противоположной стороне дома, выходящей в сад. Скинув босоножки, я поддернула вверх юбку, вскарабкалась на подоконник и, осмотрев пустое помещение, спрыгнула на пол. Оказавшись в комнате, я внимательнее огляделась по сторонам и поняла, что попала в кабинет. Моего пакета нигде не было видно, и я отправилась на его поиски. Первым делом я решила заглянуть в прихожую, где, вероятнее всего, Пит Перкинс его и кинул. Устремившись прямо по коридору, я шла к входной двери, прозрачным прямоугольником белевшей передо мной. Протяжные стоны я услышала, не доходя до кухни, и, сбавив шаг, перешла на крадущуюся рысцу. Вытянув шею, я заглянула в дверной проем и тут же отпрянула, опасаясь быть замеченной, ибо картина, открывшаяся моим глазам, была довольно пикантной. Пит Перкинс прямо на кухонном столе занимался любовью с чернокожей красоткой. Волосы девицы имели редкий для темнокожих девушек белокурый оттенок, великолепно смотревшийся на алой столешнице. Такой потрясающий цвет волос достигается исключительно при помощи высококлассного парикмахера и немалых средств, потраченных на его услуги. В ушах еще стояли горячие обещания репортера покорить мое сердце, и темнокожая блондинка ну никак не вписывалась в нарисованную мною картинку наших отношений с Питером Пэном. Проглотив застрявший в горле ком, я на цыпочках прокралась мимо открытой двери и на полу прихожей увидела свой пакет. Вытряхнув джинсы, я извлекла из их заднего кармана обрывок газеты и тронулась в обратный путь. Убедившись, что репортер все еще занят, я вернулась в кабинет и хотела уже вылезти в окно, но разбросанные по столу снимки привлекли мое внимание. Мерзавец Пит нащелкал меня в тот момент, когда я одевалась в его машине, и имел наглость распечатать получившиеся снимки, чтобы посмотреть, как они выглядят на бумаге. Я кинулась к ноутбуку, собираясь удалить компрометирующие меня файлы, и, включив экран, замерла, читая высветившийся на дисплее текст. «В постели с русской» – гласило название новой статьи Питера Пэна. А дальше там было вот что: «Адвокат Агата Рудь приехала из России в наш город по делам, но это не помешало ей тут же отправиться на поиски сексуальных приключений. Я вызвался проводить ее. Русской не терпелось предаться разврату, и она, не дожидаясь, пока мы приедем в «Фургон и прицеп», начала срывать с себя одежду прямо в моей машине. Я взывал к ее разуму, но Агата Рудь точно с цепи сорвалась…». Скрипнув зубами, я уничтожила гнусный пасквиль, стерла из памяти иллюстрации к нему, после чего настроила веб-камеру и, подхватив ноутбук, неслышно прошествовала к кухне. Любовные утехи парочки были в самом разгаре, они не замечали ничего вокруг себя. Оставив работающий ноутбук на табуретке, я вернулась в кабинет и покинула его так же, как и попала сюда – через окно.
Генриетта дожидалась меня, сидя в полицейском автомобиле. Она нажала на гудок, привлекая внимание, и кивнула на пассажирское место слева от себя. Женщина жевала бигмак, запивая его колой. Распахнув дверцу, я увидела еще один бигмак, лежащий на сиденье. Рядом стоял стаканчик с газированным напитком.
– Это тебе, – сообщила Генри.
– Спасибо, не откажусь, – сдержанно ответила я, забирая угощение.
Отхлебнув из стакана, я развернула бутерброд и впилась в него зубами, радуясь, что у меня появилась такая заботливая подруга. Прожевав и проглотив, я допила колу и безразличным голосом спросила:
– Слушай, Генри, ты всех знаешь в городе, не подскажешь, что это за красивая чернокожая девушка с выкрашенными в белый цвет волосами?
– Жена главного редактора городской газеты Марго. Хороша, чертовка! А что? – хитро посмотрела она на меня.
– Да так, ничего, – невинно откликнулась я, многозначительно глядя на Генриетту.
И мы тронулись в путь. Попетляв по улочкам Арбингтона, подъехали к высокой каменной стене, тянувшейся вдоль небольшого переулка. Тюремные ворота находились в самом его конце, и около них уже стоял тот, к кому мы ехали. Генри подрулила к парню в форме и крикнула:
– Привет, Дик! Залезай к нам, поговорим в машине.
Дик поправил фуражку и забрался на заднее сиденье полицейского авто.
– Старина, – задушевно начала Генри, – ты знаешь меня не первый год. Мы выросли на одной улице, вместе лупили университетских зубрил, и если я о чем-то прошу, значит, это действительно нужно.
– Да ладно, Генри, я тебя знаю, – насторожился Дик столь пафосному вступлению. – Не тяни, говори, что нужно сделать.
– Дик, мы вместе помогли Энди Мак-Корнику обрести свободу, организовав побег из камеры, снабдили друга документами на чужое имя и авиабилетом до Москвы, но теперь Энди снова в беде, – продолжала Генриетта. – Эта девчонка может ему помочь. Короче, ты должен рассказать адвокату Рудь все-все, начиная с того момента, как к сержанту Мак-Корнику пришел русский профессор.