Аниматор

Тельцов нехотя кивает.

– Да, в какой-то мере, – говорит он. – Точность измерений такова, что разница почти укладывается в погрешность измерений. Но всем же хочется сенсаций, вы же понимаете! – Он широко и добродушно улыбается, приглашающе разводя руками, чтобы и мы посмеялись над любителями желтой клубнички. – Всем же хочется чуда!.. По каковой причине вокруг нашей деятельности и громоздят некие мистические… э-э-э… – Тельцов крутит в воздухе ладонью. – Штучки. Но ничего, дайте срок, наука объяснит, можете не сомневаться. Уж можете не сомневаться!

Михаил Михайлович понимающе кивает и тут же спрашивает:

– Но все-таки? Как наука сейчас смотрит на эту проблему?

– Сейчас, – отвечает Тельцов несколько враждебно, – сейчас у науки еще нет ответа на вопрос, почему интенсивность ноолюминесценции, или, как ее еще называют, свечения Крупицына-Крафта, зависит не только от чистой физики процесса, но и от личности участвующего в процессе аниматора… Я доступно излагаю? Если выразиться еще более понятно, то все как раз наоборот: настройка физических параметров очень слабо влияет на интенсивность свечения, в то время как умение аниматора оказывает на нее в высшей степени значимое воздействие!

– Точнее, особенности его дара, – поправляю я.

– На этот счет есть разные мнения, – холодно замечает Тельцов.
–

И было бы неверно…

– Верно, мнения есть разные, – киваю я. И твердо добавляю, вспомнив утреннее толковище с Дашкой: – Но мое – объективное.

Я нахально улыбаюсь. Тельцов пыхтит. Михаил Михайлович прыскает.

– Далеко пойдете, молодой человек, – замечает он, благожелательно кивая.

– Вашими бы устами, как говорится, – отзываюсь я.

– Так или иначе, факты именно таковы, – говорит Тельцов. – Чем глубже аниматор способен вчувствоваться в лежащее перед ним тело, тем эффектней результат.

– Тело, – задумчиво повторяет Михаил Михайлович. – Вот вы говорите: тело… Не правда ли? А скажите, это тело обязательно должно быть мертвым?

Мы молчим.

– В смысле? – недоуменно спрашивает Тельцов после долгой паузы.

Честно сказать, меня вопрос гостя тоже несколько озадачил. Но через мгновение я все же смог свести концы с концами – и уже, кажется, догадался. Вот у них какие надобности! Ну дают ребята!..

Михаил Михайлович с веселым вызовом смотрит на Никифора Степановича.

Никифор Степанович, морща лоб, смотрит на меня. Я пожимаю плечами.

– Вы что же имеете в виду? – спрашивает завкафедрой. – Э-э-э… так сказать… вчувствоваться в живого?

– Ну конечно! – отвечает Михаил Михайлович с оживлением ведущего, услышавшего от участника телевикторины верный ответ насчет того, сколько ног у черепахи. – Именно!

– А цель? – тупо спрашивает Тельцов.

– Видите ли, господа, – со вздохом отвечает Михаил Михайлович, – наш мир непрост. Подчас неприветлив. Более того – иногда он смертельно опасен. Но мы пытаемся сделать его пригодным для жизни.

– В частности, – замечаю я.

– Что?

– Я говорю, ваше ведомство, в частности, занято и этим. Не только этим, я хочу сказать.

Михаил Михайлович морщится.

– Напрасно вы так… Между прочим, если бы не усилия спецслужб, количество терактов возросло бы, по разным оценкам экспертов, раз в десять. Вы представляете, что это такое? Взрывающиеся трамваи… взлетающие на воздух магазины… школы… кинотеатры… Большую часть мы предотвращаем. Это факт. Теперь скажите, что значит – предотвратить теракт? Да всего лишь иметь информацию, что он готовится! Три правдивых слова – и жизнь продолжается! Дети учатся.

Хозяйки выбирают петрушку посвежее. Влюбленные пробираются к последнему ряду… Вот так, господа. Всего три слова! Помните, была такая игра? “Что, где, когда”? Вот и у нас похоже: где, когда, кто…

Михаил Михайлович замолкает, как будто подбирая верные слова, и грустно разводит руками.

– Я предвосхищу ваши вопросы. Мне кажется, что они уже вертятся на языке. Да, господа. К сожалению, правила игры таковы, что та сторона, что позволит себе благородство, немедленно проигрывает.

Даже не благородство, нет, господа. Какое уж там благородство, хе-хе… что вы!.. Всего лишь непозволительную роскошь быть хоть на йоту выше той бесконечной низости, с которой нам приходится иметь дело… А ведь мы не хотим проигрывать. Потому что за нами – вы. И именно ради вас мы готовы на все. Да, господа, на все. Подлог, обман, насилие, психотропные средства, пытки – это детские шалости в сравнении с тем, на что нам порой приходится идти… Да, господа.

Когда речь идет о жизнях ни в чем неповинных людей, вопросы абстрактной чести отступают так далеко!.. что вы!..

Молчим. Тельцов постукивает пальцем по спичечному коробку. Звук гулкий. Уж лучше б закурил, что ли…

– В чью же голову пришла эта светлая идея? – спрашиваю я.

– Какая?

– С которой вы к нам явились. Использовать аниматоров для получения информации о террористах.

– Вот видите! – торжественно кивает Михаил Михайлович. – Я же говорю: далеко пойдете.

– Далеко ходят те, кто угадывает неочевидное.

– Ну допустим, мне, – говорит он.

– Жаль. Вы кажетесь умней, чем на самом деле.

Михаил Михайлович оскорбленно вскидывает голову. Давай-давай.

Оскорбляйся. Не люблю я вас, сволочей. У меня три поколения предков в ваших мясорубках побывало. С переменным, так сказать, успехом. Все эти ваши ЧК, НКВД, МГБ, КГБ, ФАБО – да у меня от одного звука горло перехватывает!

– Я бы попросил выбирать выражения, – холодно тянет сей рыцарь плаща и кинжала.

– Так я же и выбираю, – удивляюсь я. – Я ведь и выбрал! Чудная, чудная идея, Михал Михалыч! А вот, к примеру, полезные ископаемые аниматорами искать – не возникала мысль? Или еще с другими галактиками связываться, а? Что? Очень хорошо было бы!

– Сергей Александрович! – укоризненно гудит Тельцов.

Я отмахиваюсь.

– Неужели вы не отдаете себе отчета, что это все фикция?

– Что – фикция? – скрипит Михаил Михайлович.

– Да все, в общем-то, что связано с нашим делом – это фикция.

Аниматор не умеет читать мысли – тем более в мертвых телах, где их полагаю, нет. Аниматор сам по себе не может получить никаких сведений о человеке – ни о мертвом, ни о живом. Для чего перед началом сеанса ему нужен информатор? Именно для того, чтобы вытрясти из него хоть какие-нибудь сведения о покойном. Все остальное – дело воображения. Чтобы сработал эффект ноолюминесценции, как уже отмечалось, не разгаданный пока еще наукой, нужны три составляющие – тело, неизвестным нам образом несущее на себе отпечаток разумной жизни, фриквенс-излучение и, наконец, воображение аниматора.

Воображение! Он всего лишь пытается наполнить собственную душу возможными некогда чувствами другого. Чувствами, а не знаниями! И даже если аниматору это удается, никто не знает, испытывал ли их человек на самом деле. Потому что очень вероятно, что аниматор все это придумал! Скорее всего, понимаете? В состоянии свойственного ему профессионального транса, без которого в колбе ни черта не загорится!

– Да, Михал Михалыч, – неуверенно тянет Тельцов, – Сергей

Александрович прав… Это более имеет отношение к искусству, знаете ли… все очень неточно… быть может, когда наука выйдет на…