Аниматор

Но Клара относилась к моим занятиям довольно легковесно. Она не испытывала трепета перед образом пламени, возженного аниматором, перед ней не распахивались шторы вечности, ее не поражала мысль о том, что человека уже нет, и аниматора скоро не станет, как не станет его друзей и знакомых, и просто соседей по времени, и еще пролетят года, и даже века, и даже, возможно, тысячелетия, и все пройдет, все на земле изменится – а пламя все так же будет трепетать в колбе, напоминая кому-то дальнему, что оно – отпечаток живой души…

Клара придерживалась мнения, что жизнь продлевается совсем другими средствами.

Я привычно шаркнул подошвами по ребристой железке и ступил на приступок входа.

По сравнению с белокаменными первым и вторым, возле которых вечно толчется взвинченная толпа, шестой подъезд выглядит совсем неприметно – ни мрамора, ни вывесок. Дверь самая невыдающаяся – обшарпанный алюминиевый каркас с двойными стеклами. Одно из них давным-давно расколото – трещина снизу доверху угловатой молнией. А никому и дела нет. Иллюзия всеобщей доступности.

Зато сразу за этой трещиной проходная, как в английском банке, – с автоматом не прорвешься. Две арки металлоискателей. Короткая, но отчего-то всегда такая нудная процедура проверки. Вынь все из карманов под настороженным взглядом… пройди сквозь, отчего-то испытывая какое-то пещерное волнение, – твердо знаешь, что ни бомбы у тебя, ни гранаты, а все равно как-то не по себе… Да еще не дай бог запищит! Теперь все назад. Два мордоворота в черно-синих комбинезонах за сизым пуленепробиваемым стеклом. Рожи знакомые. Один кивает. Легко так кивает, необязательно. Сам понимаешь – безопасность. Не до сантиментов. Другой погружен в чтение газеты.

Радио у них там бормочет. Пахнет кофе. И немного куревом. Красота.

Век бы так сидел.

Лезу в карман за карточкой-пропуском. Карточки нет.

Перехватываю кейс, шарю в другом.

“…В результате взрыва в автобусе на улице Домостроителей погибло четыре, ранено семь человек”, – сообщает задыхающийся от спешки голос диктора, щедро сдобренный каким-то жестяным громыханием. Как бы музыкой. Никогда не мог понять, зачем греметь, если человек говорит слова? Чтобы слушающему было труднее их разобрать? Впрочем, в данном случае все равно не услышишь ничего нового. “Эксперты отмечают, что проявления исламского терроризма становятся все более…”

– Опять автобус взорвали, – говорит мордоворот. – Совсем оборзели!

Другой машет – да, не говори, мол. Вдруг лицо его оживляется:

– Ну ты смотри, блин! Три мяча в первом тайме!

– Что ты хочешь – мясо… Сопейкина просрали, вот теперь сопли жуют…

Карточки нет.

Подперев коленкой, раскрываю кейс.

“Предотвращена попытка взрыва в Концертном зале имени Чайковского.

Террорист-смертник не успел привести в действие взрывное устройство, выполненное в виде так называемого “пояса шахида”. По мнению сотрудников ФАБО…”

Вот она!

“В селении Аслар-Хорт ликвидирована группа качарских боевиков-сепаратистов в составе трех человек. Подозреваемые замешаны в организации нескольких террористических актов. При штурме здания погиб качарский милиционер, ранено четверо военнослужащих федеральных сил, один находится в тяжелом состоянии…”

Ну, слава богу.

Сую карточку в прорезь контроллера. Одобрительно пищит ответчик.

Стальные створки расходятся. Мордовороты расплываются в улыбках:

– Добрый день, Сергей Александрович!

Ответный кивок.

Поглядывая на часы, несусь по длиннющему коридору.

У самых дверей рабочей зоны сталкиваюсь с Тельцовым.

– О-о-о-о-о!

Завкафедрой издает протяжный неодобрительный звук, похожий на гудение трансформатора.

– День добрый!

Это нужно понимать так: “Вот я вас опять и застукал!”

Носорожья комплекция не мешает ему ловко заступить мне дорогу.

– На ловца и зверь бежит, Сергей Александрович! Вы на сеансы?..

У вас ведь в половине одиннадцатого перерывчик? Перед лекцией?

– Ну да, – отвечаю я, пожав плечами. – По расписанию.

– Будьте добры, загляните ко мне минут на десять, договорились?

Понятно. Я заработал новую порцию его нудных нравоучений. И Тельцов хочет их на меня вылить. Насчет того, что не нужно опаздывать. И что искусство анимации требует высокой сосредоточенности… Честняга, трудяга, семьянин. Все знает, всех учит. Жалко, сам ничего не может.

Не дано-с. А как же? Да никак: дар администрирования искупает отсутствие иного…

– Ко мне пожалует один… э-э-э… визитер. Мне бы хотелось, чтобы вы присутствовали при разговоре. Хорошо?

Ах, вот как – визитер!

– Конечно, конечно, – киваю я.

А он еще хмурится и трясет пальцем мне вслед.

– Обязательно, Сергей Александрович! Обязательно!..

Анамнез 2. Валерий Ребров, 61 год

Одно из двух колес вихлялось и требовало замены. Несколько раз крутнул пальцем. Вздохнув, накинул куртку и повернул собачку замка.

– Ты пошел? – сказала жена, а потом вдруг воскликнула, всплеснув руками: – Валера! А бутыли-то? Забыл?

Ребров оглянулся и захлопнул отворенную было дверь.

– Тьфу ты! – сконфужено сказал он. – Задумался…

Она снова скрылась в спальне, а он привычно продернул ремень в ручки на горловинах и приторочил растопыренную гроздь трех пластиковых бутылей к тележке. Пустыми они почти ничего не весили.

– Ты сам обедай, пожалуйста, – невнятно сказала она, проходя к большому зеркалу в прихожей тем странным танцующим шагом, что проявляется, когда полная женщина оправляет на ходу не до конца еще надетое платье. Одернув подол, вынула изо рта заколки и добавила: -

У меня сегодня кафедра. Мусор захватишь?

Хлопнула дверь подъезда, и солнечное сияние, дальний гул, шорох и запах палой листвы, навалившиеся со всех сторон, заставили его удивленно вскинуть голову и повести носом. Остановившись на секунду, оглянулся и с удовольствием потеребил бороду. Рукоятку тележки перехватил поудобнее, а пакет с мусором взял в другую руку.

Скоро он вышел к шоссе и повернул направо – вдоль длинного забора неврологической больницы. Ветер отрясал ветви ржавых тополей. На шоссе была пробка – к центру тянулся густой, медленный, раздраженно вскрикивающий поток машин.