Анни Маннинен

— Добрый день, — произнесла она и присела, сделав книксен. Муттиска не расслышала, даже не приоткрыла глаз и не шевельнулась в своем кресле.

— Добрый день, — снова произнесла Анни, на этот раз уже погромче. И присела она пониже, как можно почтительнее.

— Угу, — сказала Муттиска и очнулась. — Ах, это ты, Анни. Проходи, золотко. Угощайся, пожалуйста, сливами.

Потом Муттиска снова закрыла глаза и задремала. Однако руки ее продолжали работать. Анни сорвала с дерева несколько сочных слив и съела их с удовольствием. Нигде в округе не росло таких крупных и сочных слив, как в саду у Муттиски.

Анни показалось, что Муттиска про нее совсем забыла, и громко проговорила:

— Какой длинный чулок! Наверно, уже больше двух метров. Для какого же великана такие чулки?

— Что? — тут Муттиска окончательно проснулась и перестала вязать. — Да-а, чулок длинноват… Ой, да он же просто длинный! И чего это он такой у меня вышел? Наверно, я вязала во сне…

И она принялась неторопливо распускать чулок до нужного размера, ласково поглядывая на Анни. Глаза у нее были такие удивительные, цвета воды. Какого цвета у нее были в молодости волосы. Муттиска никогда не упоминала, — может, рыжие? А сейчас этого уже никак нельзя было определить, потому что вся голова у нее была седая, совсем-совсем белая. Волосы закручены на затылке в большой пучок. Пучок скреплен золотым якорем — якорь этот подарил когда-то своей жене сам шкипер Муттинен, бороздивший воды этой реки на своем маленьком бриге. Но в молодости он плавал по морям, по всем семи морям, и оттуда, из заморских стран, он привез золотые украшения, ракушки, ожерелье из кораллов и большую поющую раковину. Все эти богатства хранились в комнате Муттиски, куда она пускала только самых лучших своих друзей.

— Ты пришла ко мне по делу или просто так? — спросила Муттиска, распустив чулок до нормальной длины.

— Просто так… — неопределенно ответила Анни. — Можно мне посмотреть открытки?

— Конечно, золотко, — сказала Муттиска, поднялась с кресла и пошла в дом.

Анни последовала за ней. У Муттиски хранились очень старые почтовые открытки, на которых можно было прочесть: «God Jul» [1] , «Merry Christmas» [2] , «Доброго Рождества» или «Поздравляю с днем рождения». Это шкипер Муттинен присылал жене такие открытки из разных портовых городов Европы. Дети, изображенные на этих открытках, были нарядно одеты: в красивых рейтузах, в бархатных курточках, отороченных белым мехом, с капюшонами и муфточками. Да только таких-то детей и на свете не бывает.

1

«Счастливого рождества» (шведск.). Здесь и далее прим. переводчика.

2

«Поздравляю с рождеством» (англ.).

Муттиска принесла открытки, положила их на кухонный стол и принялась готовить для Анни сок. Частенько первая половина дня так и проходила: Муттиска мирно подремывает и вяжет, Анни в это время читает ей вслух книгу с картинками или разглядывает почтовые открытки. Нередко Муттиска угощала ее чем-нибудь вкусным, например, ставила на стол чай с медом и с маленькими сдобными булочками, смородиновый сок или приготовленное из телятины заливное, внутри которого виднелся зеленый горошек.

Сегодня же Анни была так озабочена, что ее не интересовали всерьез ни почтовые открытки, ни угощение. Она покашливала и болтала ногами, взгляд ее то и устремлялся на Муттиску.

— Я вижу, у тебя ко мне какое-то дело, золотко, — сказала Муттиска. Сама она тем временем начала плести кружево. — Смотри, какой рисуночек. Этот кусок простынного подзора Муттинен привез мне в подарок из Севильи… Ах, что это были за времена! Все женщины завидовали, что у меня такой хороший муж… Да что это я вдруг разболталась-то. Давай выкладывай свое дело.

— Ну, в общем… Тэри рассказал, что здесь у вас побывали… как бы это сказать… гости, — запинаясь выдавила из себя Анни.

— Во-от ты о чем… — протянула Муттиска и прикрыла глаза. Анни показалось, что она чем-то недовольна.

— Этим зверям было плохо, да? Ты их лечила? — шепотом продолжала Анни.

Муттиска открыла глаза и буркнула:

— Врач посмотрел, фельдшер повертел. Ты, парень, на службу годишься. Так сказал Муттинен, когда пошел в моряки.

Анни словно и не слышала этих слов. Она подошла почти вплотную к Муттиске и почти беззвучно попросила:

— Научи меня тоже исцелять.

— Да ты говоришь так, будто веришь в бога, — заметила Муттиска. Потом она долго и пристально смотрела на Анни своими ясными глазами, в которых, как на поверхности воды, дрожал солнечный лучик. И вдруг она рассмеялась, вся вздрагивая от смеха: — Ну до чего же тебе хочется поколдовать, золотко! Ты погоди немного. А врачевать это не ворожить. Кто хочет врачевать, тот должен хорошо знать природу. Так хорошо знать, чтобы видеть душу каждого деревца, кустика, цветика, травинки, душу всего живого на земле — зверя, птицы и рыбы. Вот когда научишься видеть насквозь, тогда начнешь понимать. Тогда и помочь сможешь. Но это до-олгий путь…

Анни слушала Муттиску с напряженным вниманием, забыв про недопитый стакан сока. Глаза ее сияли.

— Послушай, Муттиска… Ты не могла бы… Не могла бы… — Анни даже заикалась от волнения… — … позволить, чтобы я пришла сюда ночью, когда соберутся звери? Возьми меня тоже! Я знаю, вы пойдете завоевывать Лехилампи…

При этих словах Муттиска так отчаянно замахала на Анни, что вязальный крючок вывалился у нее из рук и со звоном упал на пол. Муттиска сурово посмотрела на девочку и сказала:

— Река загрязнилась, и берега тоже. Животные переселяются в другое место. Но ты в это дело не суйся, коли тебя не зовут.

Однако суровый тон Муттиски не смутил Анни. Скрестив руки, она продолжала умолять:

— Возьмите меня, пожалуйста! Ведь я даже понимаю язык зверей!

Но Муттиска опять закрыла глаза и тихо вздохнула:

— Иди-ка ты погуляй… Меня так в сон потянуло. Сходи на речку, там водится еще кое-кто из плавающих и квакающих…

И тут Муттиска в самом деле заснула, низко свесив голову. Анни поднялась со своего места и тихонько пошла к двери. Вслед ей Муттиска пробормотала сквозь сон:

— Но смотри не купайся больше в нашей речке. Чума от этой воды будет, чума и холера…

Анни вся задрожала от этих слов и вышла во двор. Она сорвала еще несколько слив и, дожевывая их, услышала, как Муттиска запела:

Ох уж я бедовая! Если петь не перестану, То еще бедовей стану…

«А сама притворялась, будто спит, — обиженно подумала Анни. — Вот всегда она так! Сразу засыпает, как только я начну спрашивать про ночные дела».

Анни спустилась вниз к реке по тропинке, огибавшей Казарменную гору. Город, видневшийся за рекой и за заводскими трубами, словно отодвинулся куда-то. Он был весь затянут серой дымкой, которая тускло серебрилась в лучах бледного солнца.

Анни пошла вверх по реке, туда, где был небольшой плес. Там росли кувшинки и можно было купаться. А ниже по течению кувшинки в реке совершенно исчезли. В мутной, почти черной воде плавали одни опилки. Изредка по реке проплывало одинокое бревно. Лассе умел держаться на таком бревне, изображая сплавщика на порогах. Анни далеко не заходила, она барахталась у самого берега; здесь она вслушивалась в пение рыб, разговаривала с Выдрой и лягушками. Иногда — это случалось очень редко — к ней подплывала поздороваться большая и красивая Королева Рыба.