Аномальная зона

2

Уже в обед на кухню, где в двух огромных котлах тяжело булькало подогреваемое снизу дровяным пламенем малоаппетитное варево – дроблёный овес вперемешку с кусками рубленой брюквы, громыхая разболтанными колёсами тележки, нагруженной парой порожних деревянных чанов литров на двести каждый, притащились три рабсила.

Двое без видимого труда волокли за оглобли воз, третий бережно и торжественно держа перед собой, нёс, как знамя, здоровенный половник на длинной ручке. Из одежды на зверолюдях были лишь просторные брезентовые штаны, покрытые белесоватой кварцевой пылью, поддерживаемые лямками на могучих плечах.

Фролов не без внутренней дрожи обозрел мощных, заросших вонючей шерстью великанов, каждый из которых был выше его на две головы и вдвое поперёк шире. Тем не менее, не выказав робости, шагнул к ним навстречу, приказал, подкрепляя слова жестами (именно так представлялся ему разговор с примитивными созданиями вроде первобытных людей):

– Кати тележку к котлам. Туда кати. Понял? Ты, бери лохань, тащи. Молодец! – не без опаски похлопал он по мускулистой груди того, который, легко сняв лохань, поставил рядом с котлом.

– Е-да… – жадно втянув плоским носом исходящий от похлёбки парок, явственно прорычал великан. Из клыкастой пасти потянулась тонкая струйка тягучей слюны.

– Давай тару, ребята! Жрачка готова. Пальчики оближешь! – радушно предложил похожий в своём рванье на лешака повар и принялся переливать, орудуя черпаком, варево в лохани. – А ты, командир, – обратился он к Фролову, – возьми вон там пять лотков с хлебом. Да булки сочти, чтоб звери не стырили по дороге. По пятьдесят буханок в лотке – итого, значит, двести пятьдесят паек…

Милиционер подошёл к деревянным лоткам с рядами уложенных плотно булок чёрного хлеба. Здесь же крутился замурзанный хлеборез.

– Ты не боись, не обманем, – предупредил он хмуро Фролова, – у нас с этим строго. Сказано выдать по накладной двести пятьдесят порций, столько и дадим. Крысятников на пищеблоке не держат. Ежели повар, к примеру, или я пацанов обманем, обсчитаем или закладку притырим – нас в крутом кипятке сварят.

– Ух ты! – причмокнул губами капитан.

– Были прецеденты, – кивнул хлеборез. – А вот рабсил запросто может украсть. Он же зверь. А зверь божьей благодати лишён.

– Это как? – удивился Фролов.

– А так. Ежели, к примеру, собака жрёт, а у котик попросит у неё кусочек (ну сколько надо тому котику пищи – с напёрсток?), – рыкнет и не даст. А человек по божьей благодати всегда готов поделиться…

– Это ты к чему? – насторожился милиционер.

– К тому, что пару булочек ты мне должен оставить. Для общака. А двум-трём зверям по полпайки дашь. Они ж безмозглые. Схавают и не спросят, почему сегодня порция меньше.

– Эй, ты! – окликнул Фролов одного из рабсилов и указал ему сначала на лотки, потом на телегу. – Туда неси!

– Хле-еп! – радостно выдохнул гигант, подчиняясь.

А капитан посмотрел на хлебореза пристально:

– Так, говоришь, зверьё божьей благодати лишено? Грамотно рассуждаешь. Из попов, что ли?

– Из священнослужителей.

– А как же насчёт заповеди «не укради»? Бога не боишься?

– Мы, брат, в аду. И Бога здесь нет. А значит, и заповеди его не действуют. Это я тебе с полной ответственностью заявляю, как бывший священник.

– Говно ты, а не священник, – оскалился капитан. – И если в животных благодати божьей нет, то в людях-то она в любых условиях должна сохраняться. Это я тебе как человек разумный говорю. А потому плевал я на ваш общак и на тебя лично. И хлеба тебе не дам. Может, рабсилам до человека и далеко, но я зверей с детства обижать не привык. Тем более что у меня в отличие от животных душа имеется.

– Смотри, чтоб не пришлось ей раньше времени с бренным телом расстаться, – пригрозил хлеборез.

– Все помрём, – пожал плечами Фролов. – А на том свете каждому из нас по заслугам воздастся…

Повар-лешак уже закончил разливать баланду по чанам. Рабсилы без понуканий подхватили наполненные до краёв бадьи и водрузили на кузов тележки. Туда же сложили и лотки с хлебом.

– Не стал делиться? – кивнул в сторону хлебореза повар.

– Да пошёл он… – сплюнул капитан.

– Ну и ладно, – повар протянул ему черпак. – На. Главное орудие труда баландёра. Я тоже когда-то с этого начинал. С рабсилами надо, как с детьми, – строго, но справедливо. В забой хавку доставишь, они к тебе с мисками выстроятся. Кто без очереди попрёт – огрей дубиной. Они знают, что нельзя, но иногда не могут с собой совладать – так им жрать хочется. Ты каждому в его посудину строго по черпаку хлёбова плесни. И по булки хлеба выдай. Это их обед. Главное, не обдели никого, а то обидятся. Если подерутся между собой – не дрейфь, лупи палкой обоих. Ты у них за старшего теперь, вроде вожака стаи, – тебе можно. Это как у людей: кто жратву раздаёт, тот и главный.

– Спасибо на добром слове, – искренне поблагодарил повара милиционер.

– Да, чуть не забыл! – крикнул вдогонку тот. – Остатки в чанах вот этим ребятам, носильщикам, – указал он на рабсилов, – отдашь. Это им вроде как премия за труды. Они про то знают, будут ждать. Когда разрешишь – со дна выгребут, со стенок слижут. И мыть не надо!

Тем временем зверолюди привычно впряглись в повозку – двое спереди, один сзади, – и, дождавшись команды Фролова, с грохотом покатили в тёмный туннель. Капитан с черпаком в одной руке и лампой «летучая мышь» с закопчённым стеклом в другой пошёл следом, осторожно ступая и удивляясь, как легко находят во мраке путь рабсилы.

Через пару сотен шагов навстречу стали попадаться вагонетки, доверху нагруженные породой. Их толкали по рельсам согнувшиеся в три погибели зверолюди, которые, учуяв запах пищи, крутили лохматыми мордами и заметно прибавляли ходу – видать, чтобы доставить быстрее груз и заняться едой.

Мрачными туннелями, под сводами которых заполошно проносились летучие мыши, а внизу под ногами то чавкала грязь, то плескалась вода, пищеносы доволокли телегу до высокого и просторного грота. По правую сторону озарённой кострами пещеры тянулись ярусы деревянных нар – лежбище рабсилов, а по левую, тревожно урча, собиралась толпа зверолюдей. Каждый из них прижимал к груди глиняную плошку. Появление телеги они встретили дружным рыком.

Несмотря на темень, Фролов рассмотрел, что рабсилы не были здесь предоставлены сами себе. Управляли толпой несколько зеков-бригадиров со здоровенным дубьём в руках. Один из них подошёл к милиционеру.

– А, это ты у нас новый баландёр, мусорок? – приветствовал он.

– Он самый – буркнул в ответ капитан.

– Давай, начинай кормёжку. Мы тоже пойдём похаваем. Потом вернёмся и погоним зверьё на работу.

Бригадиры, отвоёвывая фонарями пространство у тьмы и подсвечивая свой путь, нырнули в туннель. Фролов остался один на один с тёмной толпой в четыре с лишним сотни нетерпеливо рычащих рабсилов.

Зверолюди-пищеносы растворились во мраке. Не теряя присутствия духа, Фролов, подняв, как знамя, длинный половник, взгромоздился на тележку. Зачерпнул, старательно размешав, слегка остывшее варево и крикнул громко:

– Еда! Подходи по одному!

Он боялся, что рокочущая толпа косматых гигантов бросится враз на него, сметёт и, пожалуй, слопает в один присест вместе с кашей, но вышло по-другому. В сообществе рабсилов, судя по всему, как и в любой звериной стае, существовала своя иерархия. Первыми за пищей потянулись особенно рослые, с подёрнутой сединой шерстью на морде и плечах свирепого вида вожаки. За ними сгрудились, соблюдая очерёдность по какому-то им лишь самим известному ранжиру, особи помоложе и похлипче. Последними, как догадался милиционер по едва заметным грудям, колышущимся под мехом, получали еду самки.