Аномальная зона

Ещё двое служак в солдатских гимнастёрках с засученными рукавами, тоже преклонного возраста, стояли поодаль, будто пара сторожевых псов, ожидавших команды «фас».

Все с интересом уставились на вошедшего.

Студейкин остановился посреди кабинета, напротив стола, и огляделся в поисках стула или табурета, не найдя их, переминался с ноги на ногу, стараясь скрыть охватившее его волнение. Он напрочь забыл все наставления дневального, и когда краснорожий подполковник гаркнул: «Шапку долой!», поправил очки на носу и поинтересовался растерянно:

– Это вы мне? Что?

Тут же один из стариков шагнул вперёд и наградил его такой затрещиной, что полосатая кепка – новая, сшитая из жёсткой ткани, будто картонная, – слетела с головы журналиста и покатилась по полу.

– Что? Как… как вы смеете?! – задохнулся от негодования Студейкин.

Гнусный старик, скаля в улыбке пеньки гнилых зубов, попросил вдруг вежливо:

– Ты, гражданин, очёчки сними…

– Кто? Я? – бестолково вертел головой ошарашенный журналист. – Да, пожалуйста….

Он сдёрнул с носа очки и тут же получил сокрушительный удар в левый глаз. Рухнув на пол, Александр Яковлевич краем ускользающего сознания успел удивиться тому, что дряхлый на первый взгляд старичок бьёт на редкость крепко, словно профессиональный боксёр.

Очнулся Студейкин, судя по всему, почти сразу, через пару минут. Его подхватили под руки всё те же два старика, поставили на ноги, повернув лицом к сидевшему невозмутимо за столом начальству. Услышал, когда стих звон в ушах, что худой подполковник отчитывает престарелых вохровцев:

– Ты мне подследственного угробишь, Акимыч! Кто тебе приказывал дух из него вышибать? Нам через час Хозяину о результатах дознания докладывать, а ты бьёшь так, будто убить его хочешь!

– Дык… Хилой он больно, товарищ подполковник. Я легонько ему приложил, для острастки, а он сразу с копыт…

– Нет, ты посмотри на них! —развёл руками офицер-аскет, обращаясь к краснолицему соседу. – Вроде учим их на служебной подготовке, инструкции конспектировать заставляем… А что на практике?! На практике – топорная работа, низкий профессионализм. И это наши ветераны, старая, можно сказать, гвардия! О чём гласит инструкция два-ноль-семь-дробь-четырнадцать от тридцать восьмого года? В ней в пункте пятом параграфа восемь прямо о нашем случае сказано: если источник информации, – указал он пальцем на покачивающегося, не пришедшего ещё в себя окончательно журналиста, – находится в ненадлежащей физической форме, имеет явные признаки заболевания, ослаблен и истощён, в скобках – имеет явные признаки беременности, инвалидности, то четвёртая степень допроса применяется к нему с осторожностью. И по возможности грубое механическое воздействие на мягкие ткани туловища заменяется на тактильные раздражения. В скобках – щипки, уколы, прижигание кожных покровов в наиболее чувствительных зонах тела. А именно: на внутренней поверхности плеч, бёдер, в подмышечных впадинах, в области паха и половых органов… А вы будто не советские чекисты, а какие-нибудь буржуазные, западные заплечных дел мастера-костоломы – бабах по голове! А там, между прочим, у диверсанта мозги. А в мозгах – нужная нам информация о его вражеской деятельности!

– Ладно, продолжим, – нетерпеливым жестом прервал его красномордый подполковник. И вперил взгляд прозрачно-голубых, до белесости, глаз в журналиста. – Ну что, гнида? Будем в молчанку играть? Колись, падла, кто тебя послал, с каким заданием, к кому шёл? Имя, фамилия, быстро!

Студейкин молчал и только вертел замороченно головой, трогал заплывший, слезящийся от боли глаз.

– А между тем те, кто тебя послал, – вкрадчиво вступил в разговор худой подполковник, – находятся сейчас в безопасности. Они посылают таких, как ты, на верную смерть. Вы, диверсанты, – чёрная кость, которой им не жалко пожертвовать ради своих империалистических целей. Скажите, ради чего вы готовы отдать свою единственную и неповторимую жизнь? Ради идеи? Так её у вас, буржуазных наймитов, нет. Ради денег? Смешно. На том свете деньги вам не понадобятся…

– П-почему на том свете? – пролепетал, чувствуя, что происходит что-то невозможное, запредельное для его разума, Студейкин. – Это… это недоразумение!

– Увы, – сочувственно кивнул худой офицер. – Тем не менее мы вынуждены будем вас расстрелять.

– Но почему?!

– Потому что народ должен защищаться от таких, как вы, всеми возможными способами! – разом ожесточившись, отчеканил аскет.

– Нет… погодите! – озарило вдруг журналиста. И действительно – это же так очевидно, как он сразу не догадался! – Послушайте! Произошла чудовищная ошибка, – с жаром заговорил он. – Товарищи! Я всё понял! Вы провалились во временную дыру. Лагерь ведь построен в аномальной зоне, и здесь такой феномен вполне вероятен… Ух, здорово! – не смог скрыть он восторга. – Первый достоверный случай переноса во времени целого объекта со всем населением! Господи, никто не поверит!.. Но мы это всерьёз задокументируем… Спокойно, товарищи! – обратился он к своим палачам. – Вы, главное, не волнуйтесь. Щас… Щас мы во всём разберёмся… Какой нынче, по-вашему, год?

Худой подполковник покачал головой, сказал с укоризной соседу:

– Ну вот, пожалуйста! Предупреждал же – по голове не бить! И нате вам – диверсант с катушек съехал… Я буду вынужден доложить обо всём случившемся лично Хозяину.

– Да послушайте же меня! – взмолился Студейкин. – На планете существует масса геопатогенных зон, где возможны проявления различных аномальных явлений, в том числе и приводящих к смещению временного континуума! Место, где расположен ваш лагерь, судя по всему, одно из них. И вы, так сказать, в полном составе перенеслись… из какого? Тридцать седьмого? Нет…. Погоны тогда не носили…. Из сорок третьего, должно быть… а может быть, пятидесятого года в наше время!

– О чём это он? – скривился красномордый подполковник.

– Господи! Да об этом явлении написано столько литературы! – всплеснул руками журналист. – Ваш случай отличается лишь в масштабах. Исчезали, переносясь в другое время, и возникали там десятки лет спустя, отдельные люди… Описано, когда целая эскадрилья американских бомбардировщиков взлетела с аэродрома во время второй мировой войны, а приземлилась в шестидесятые годы, двадцать лет спустя… Материалы по этому делу, конечно, засекретили, но кое-что просочилось в мировую печать… Товарищи! – воскликнул он с пафосом, водрузив на нос очки. – Я счастлив приветствовать вас в двадцать первом веке! Вы, конечно, не знаете, что ещё в конце пятидесятых годов партия осудила репрессии, развенчала культ личности Сталина. Да, вы – служители преступного режима. Но я вас понимаю. Время было такое. Кто не с нами, тот против нас. Если враг не сдается, его уничтожают, и прочее… Но сегодня мы живём в свободной стране – России, у нас есть избранный всенародно президент, парламент…

– Дай ему ещё раз, чтобы мозги встали на место, – кивнул краснолицый одному из стариков.

От оглушительного удара по затылку в голове журналиста опять загудело, он прикусило язык, а очки слетели с носа и болтались на подбородке, зацепившись одной дужкой за ухо.

– Имя, фамилия, быстро! – буравя его взглядом, прорычал багровый офицер. – Если не ответишь в течение минуты – тебя немедленно расстреляют.

Только теперь до Александра Яковлевича дошло, что эти гости из прошлого действительно могут шлёпнуть его, пустить в расход, как у них говорят, прямо сейчас, и вспомнил наставления умудрённого лагерной жизнью дневального.

– В-ви-виноват, товарищ… господин…

– Гражданин! – подсказал ему худой подполковник.

– Да, гражданин то есть, начальник, – превозмогая головокружение, едва держась на трясущихся ногах, зачастил журналист. – Фамилия моя Студейкин, Александр Яковлевич…

– Когда и кем завербован? – грозно перебил его краснолицый.

– Э-э… я вообще-то с научной целью… сотрудничаю со Всемирной организацией Гринпис…

– Та-ак, уже кое-что, – удовлетворённо кивнул толстый подполковник. – С какого времени?

– Точно не помню… Кажись, с начала девяностых годов…

– С какой целью заслан?

– Э-э… мне-э-э… с разведывательной. Умысла ни на какие теракты, упаси меня господи, не имел. Только посмотреть… пофотографировать… – Студейкин всхлипнул от жалости к себе и абсурдности происходящего. – В содеянном глубоко раскаиваюсь. Прошу простить меня, граждане. Если можно… – добавил он и разрыдался.

– Ну вот, – с удовлетворением заметил худой подполковник. – Я всегда считал, что даже в самом подлом, заклятом враге обязательно таится где-то под слоем грязи, покрывшей его продажную душонку, пусть микроскопическая, но частичка чистого, светлого…